И бритвенный прибор?
– …И махровый халат… Что я вам рассказываю, тетя Рита, вы же все знаете без меня!
– Все это повторяется, Юлечка, тысячи раз. И тысячи женщин делают все так одинаково! Никакой фантазии!
– Дура я, да, тетя Рита?
– Ты просто женщина.
– Все это очень глупо, но вот болит же до невозможности здесь, в самой середине, кажется, что грудь разорвется, не выдержишь… И вот приходит этот доктор, от которого воняет бензином, и все забывается. Почему все так поздно? Какая несправедливая жизнь…
– Юлечка, дорогая, – тетя Рита вздыхает, – видишь ли, жизнь здесь совершенно ни при чем. Твой Олег давно вышел из возраста Ромео. Он сам должен все решать. И если не решает, значит, либо не может, либо не хочет.
– Но почему? Ведь любит же, знаю, что любит!
– Страх расстаться с привычками гораздо сильнее, чем кажется… А впрочем, я почему-то уверена, что у вас все будет прекрасно. Ведь кто-то же должен быть счастлив?
«Стася, я думаю, мою посылочку ты уже получила. Напиши, понравились ли гостинцы. Я знаю, что тетя Тера очень любит Палех, вот приобрела для нее шкатулочку. У меня все нормально. Я не сказала, там в машине, когда мы снимали город, был водитель, он попадал в кадр. Это и есть Олег. Как он тебе понравился?»
Она бросила ручку и разревелась. Все нормально, жизнь превратилась в ожидание его отъезда. Медленная казнь. Мерзавец, негодяй, , гулена, черти несли его под крылышко к отцу-деспоту!
Олегова отца Юля иначе, чем деспотом, не представляла. Жена почуяла неладное, списалась с родней мужа-паразита, к которой до сей поры питала обоюдную ненависть. Семья приняла решение: отец забирал Олега с чадами и домочадцами к себе, в тихий подмосковный городок, где ворочал совсем не тихими делами и вообще был не последним человеком.
Сын вырос дураком. Образование неполное среднее. Жена телефонистка с неясным прошлым в виде родителей-алкоголиков. Женился назло отцу. Водитель грузовика! Плюнул бы на него давно, счел бы отрезанным ломтем, кабы не внучка, маленькое теплое сокровище, примирявшее и с телефонисткой, и со всем прочим.
Хватит, нагулялся балбес, досадил отцу – пора и за ум браться. По первому зову сынок явился на разведку – дохлый какой-то, патлатый, глаза беспокойные. Сын прокурора города – разве кто скажет, глядя на такого ханурика? А все-таки сын, все-таки своя кровинка. Прошушукался с матерью до утра, сам говорить о главном не решился.
Мать наутро переговоры начала издалека, деликатно – пропадает, дескать, сынок, в чем душа держится, несчастный какой-то, в семье, похоже, нелады…
Слово за слово, выясняется: сынок намерен явиться в семью с новой невесткой, матери уже и фотографию показал – он, она и пацан ее.
Ответ сыну дал самолично и без всяких предисловий. Женился сдуру – вот и живи теперь, внучку твоей бабе не отдам и без матери оставить не позволю. Где она, твоя новая, была, когда мы изо всех жил тянулись, когда копейки лишней в доме не было, да что там лишней, на еду не всегда хватало? Не говорил ей, откуда на тебя квартира свалилась, машина? А трехкомнатная улучшенной в двадцати километрах от Москвы, столицы нашей Родины? Может, думает, что это ты, такой шустрый, сам заработал?
А не говорил, так скажи: на готовое прийти каждый может да еще дитенка чужого притащить. А тебя облапошить – как два пальца… Короче, женишься на ней – живи как хочешь, про нас с матерью забудь, про жилплощадь где бы то ни было – тоже…
В этом месте у старика прихватило сердце, началась беготня с каплями, «неотложка»… Олег напился в полном одиночестве на скамеечке в парке культуры и отдыха, а на другой день рванул домой. Первым делом все рассказал жене – все, включая Юлю и отцовские угрозы. Жена тихо расплакалась, ничего спрашивать не стала, а уходя на работу, оставила записку: «Я же тебя люблю».
– Ты знаешь, у меня самую первую девчонку тоже Юлькой звали. Маленькая такая была, светленькая… Она меня как-то спросила: если бы пришлось выбирать, с кем бы ты остался – с тем, кто тебя любит, или с тем, кого ты любишь? Я тогда здорово задумался.
Они ехали бесцельно по загородной дороге.
– А здесь ты собирала цветы, – сказал он вдруг, притормозив у ничем не приметной поляны, – когда я тебя увез с той гулянки, помнишь? Первое свидание не на людях. Помнишь?
– Олег, – Юля глядела на него почти с ужасом, – зачем выбирать-то? Ведь есть и любимая, и любящая, ведь так все просто… Ведь не повторится такое уже, Олежек, милый…
Потом он был пьян и кричал, что боится ее, что она найдет себе крутого, при галстуке. Этот предполагаемый галстук злил его больше всего. Она его бросит, а жена, безмозглая курица, всю жизнь будет в рот ему глядеть, любить и жалеть будет. Он кричал, Юля плакала и кричала тоже, сама не понимая – что она кричит и для чего. Димка проснулся, вышел из своей комнаты и долго молча на них смотрел.
– Что случилось?
– Ничего особенного. – Юля стирала с лица остатки размазанной туши. – Олег уезжает, только и всего.
– Надолго? – поинтересовался сын, и ее кольнула враждебность, с которой прозвучал голос. Димка обожал Олега, они могли часами возиться с конструктором, смотреть автогонки и футбол, драться диванными подушками. Рекламные картинки из счастливой семейной жизни.
– Ты понимаешь, какое дело… – начал Олег, но Юля прервала его:
– Навсегда.
Была еще безумная надежда, что Димка расплачется, кинется Олегу на шею, и тот не сможет, не посмеет их бросить. Ведь любит же он их, ведь когда Димка болел – звонил среди ночи, спрашивал придушенным шепотом, не привезти ли чего из лекарств. Ведь ходил же разбираться к соседу, наоравшему на ребенка за какие-то окурки в подъезде. А ребенку девять только, розовый, большеглазый, спит до сих пор с плюшевым зайцем, какие, к черту, окурки… А ты ему кто, вообще? – защищался сосед. Отец я ему. Ведь было же все это, было…
– Навсегда? – переспросил Димка спокойно.
Олег молчал. Юля хлюпала носом в углу дивана. Димка подошел, присел на корточки, заглядывая ей в лицо.
– Ты не плачь. Тоже мне, есть о чем плакать… Ну и пусть, мы и без него обойдемся. Ну чего ты сидишь? – заорал он вдруг истеричным, дурным голосом, так что задергалось все лицо. – Проваливай! Она каждый день из-за тебя плачет, проваливай! Уходи, уходи! Мама, ну что ты молчишь, пусть он уходит, скажи ты ему!..
Он кричал и размахивал руками, сжатыми в кулаки – сколько в них было ненависти! – и топал ногой – босой, на холодном линолеуме. Мокрое, красное, невозможное лицо у сына.
Юля не слышала, как ушел Олег. Она укачивала Димку, такого уже тяжелого, рослого, взъерошенного, некрасивого от слез. Испуганно совала ему стаканчик с валерьянкой, его зубы стучали о стеклянный край. Он долго еще всхлипывал – так горько, как могут только дети, и все шептал что-то обессиленно, беззвучно и яростно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
– …И махровый халат… Что я вам рассказываю, тетя Рита, вы же все знаете без меня!
– Все это повторяется, Юлечка, тысячи раз. И тысячи женщин делают все так одинаково! Никакой фантазии!
– Дура я, да, тетя Рита?
– Ты просто женщина.
– Все это очень глупо, но вот болит же до невозможности здесь, в самой середине, кажется, что грудь разорвется, не выдержишь… И вот приходит этот доктор, от которого воняет бензином, и все забывается. Почему все так поздно? Какая несправедливая жизнь…
– Юлечка, дорогая, – тетя Рита вздыхает, – видишь ли, жизнь здесь совершенно ни при чем. Твой Олег давно вышел из возраста Ромео. Он сам должен все решать. И если не решает, значит, либо не может, либо не хочет.
– Но почему? Ведь любит же, знаю, что любит!
– Страх расстаться с привычками гораздо сильнее, чем кажется… А впрочем, я почему-то уверена, что у вас все будет прекрасно. Ведь кто-то же должен быть счастлив?
«Стася, я думаю, мою посылочку ты уже получила. Напиши, понравились ли гостинцы. Я знаю, что тетя Тера очень любит Палех, вот приобрела для нее шкатулочку. У меня все нормально. Я не сказала, там в машине, когда мы снимали город, был водитель, он попадал в кадр. Это и есть Олег. Как он тебе понравился?»
Она бросила ручку и разревелась. Все нормально, жизнь превратилась в ожидание его отъезда. Медленная казнь. Мерзавец, негодяй, , гулена, черти несли его под крылышко к отцу-деспоту!
Олегова отца Юля иначе, чем деспотом, не представляла. Жена почуяла неладное, списалась с родней мужа-паразита, к которой до сей поры питала обоюдную ненависть. Семья приняла решение: отец забирал Олега с чадами и домочадцами к себе, в тихий подмосковный городок, где ворочал совсем не тихими делами и вообще был не последним человеком.
Сын вырос дураком. Образование неполное среднее. Жена телефонистка с неясным прошлым в виде родителей-алкоголиков. Женился назло отцу. Водитель грузовика! Плюнул бы на него давно, счел бы отрезанным ломтем, кабы не внучка, маленькое теплое сокровище, примирявшее и с телефонисткой, и со всем прочим.
Хватит, нагулялся балбес, досадил отцу – пора и за ум браться. По первому зову сынок явился на разведку – дохлый какой-то, патлатый, глаза беспокойные. Сын прокурора города – разве кто скажет, глядя на такого ханурика? А все-таки сын, все-таки своя кровинка. Прошушукался с матерью до утра, сам говорить о главном не решился.
Мать наутро переговоры начала издалека, деликатно – пропадает, дескать, сынок, в чем душа держится, несчастный какой-то, в семье, похоже, нелады…
Слово за слово, выясняется: сынок намерен явиться в семью с новой невесткой, матери уже и фотографию показал – он, она и пацан ее.
Ответ сыну дал самолично и без всяких предисловий. Женился сдуру – вот и живи теперь, внучку твоей бабе не отдам и без матери оставить не позволю. Где она, твоя новая, была, когда мы изо всех жил тянулись, когда копейки лишней в доме не было, да что там лишней, на еду не всегда хватало? Не говорил ей, откуда на тебя квартира свалилась, машина? А трехкомнатная улучшенной в двадцати километрах от Москвы, столицы нашей Родины? Может, думает, что это ты, такой шустрый, сам заработал?
А не говорил, так скажи: на готовое прийти каждый может да еще дитенка чужого притащить. А тебя облапошить – как два пальца… Короче, женишься на ней – живи как хочешь, про нас с матерью забудь, про жилплощадь где бы то ни было – тоже…
В этом месте у старика прихватило сердце, началась беготня с каплями, «неотложка»… Олег напился в полном одиночестве на скамеечке в парке культуры и отдыха, а на другой день рванул домой. Первым делом все рассказал жене – все, включая Юлю и отцовские угрозы. Жена тихо расплакалась, ничего спрашивать не стала, а уходя на работу, оставила записку: «Я же тебя люблю».
– Ты знаешь, у меня самую первую девчонку тоже Юлькой звали. Маленькая такая была, светленькая… Она меня как-то спросила: если бы пришлось выбирать, с кем бы ты остался – с тем, кто тебя любит, или с тем, кого ты любишь? Я тогда здорово задумался.
Они ехали бесцельно по загородной дороге.
– А здесь ты собирала цветы, – сказал он вдруг, притормозив у ничем не приметной поляны, – когда я тебя увез с той гулянки, помнишь? Первое свидание не на людях. Помнишь?
– Олег, – Юля глядела на него почти с ужасом, – зачем выбирать-то? Ведь есть и любимая, и любящая, ведь так все просто… Ведь не повторится такое уже, Олежек, милый…
Потом он был пьян и кричал, что боится ее, что она найдет себе крутого, при галстуке. Этот предполагаемый галстук злил его больше всего. Она его бросит, а жена, безмозглая курица, всю жизнь будет в рот ему глядеть, любить и жалеть будет. Он кричал, Юля плакала и кричала тоже, сама не понимая – что она кричит и для чего. Димка проснулся, вышел из своей комнаты и долго молча на них смотрел.
– Что случилось?
– Ничего особенного. – Юля стирала с лица остатки размазанной туши. – Олег уезжает, только и всего.
– Надолго? – поинтересовался сын, и ее кольнула враждебность, с которой прозвучал голос. Димка обожал Олега, они могли часами возиться с конструктором, смотреть автогонки и футбол, драться диванными подушками. Рекламные картинки из счастливой семейной жизни.
– Ты понимаешь, какое дело… – начал Олег, но Юля прервала его:
– Навсегда.
Была еще безумная надежда, что Димка расплачется, кинется Олегу на шею, и тот не сможет, не посмеет их бросить. Ведь любит же он их, ведь когда Димка болел – звонил среди ночи, спрашивал придушенным шепотом, не привезти ли чего из лекарств. Ведь ходил же разбираться к соседу, наоравшему на ребенка за какие-то окурки в подъезде. А ребенку девять только, розовый, большеглазый, спит до сих пор с плюшевым зайцем, какие, к черту, окурки… А ты ему кто, вообще? – защищался сосед. Отец я ему. Ведь было же все это, было…
– Навсегда? – переспросил Димка спокойно.
Олег молчал. Юля хлюпала носом в углу дивана. Димка подошел, присел на корточки, заглядывая ей в лицо.
– Ты не плачь. Тоже мне, есть о чем плакать… Ну и пусть, мы и без него обойдемся. Ну чего ты сидишь? – заорал он вдруг истеричным, дурным голосом, так что задергалось все лицо. – Проваливай! Она каждый день из-за тебя плачет, проваливай! Уходи, уходи! Мама, ну что ты молчишь, пусть он уходит, скажи ты ему!..
Он кричал и размахивал руками, сжатыми в кулаки – сколько в них было ненависти! – и топал ногой – босой, на холодном линолеуме. Мокрое, красное, невозможное лицо у сына.
Юля не слышала, как ушел Олег. Она укачивала Димку, такого уже тяжелого, рослого, взъерошенного, некрасивого от слез. Испуганно совала ему стаканчик с валерьянкой, его зубы стучали о стеклянный край. Он долго еще всхлипывал – так горько, как могут только дети, и все шептал что-то обессиленно, беззвучно и яростно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61