Юля давно с ней не виделась, звонили друг другу редко, и сейчас, как обычно, она выпалила разом все новости. Тете Рите оставалось лишь резюмировать.
– Ну что ты, Юленька, все образуется. Ты же у нас молодая совсем, умница, красавица. Это мне, старухе, ждать больше нечего… Нет, милая, это уже не кокетство, это факт. Жизнь ведь уходит, остался маленький хвостик, а так до сих пор ничего и не произошло. По-хорошему завидую Тере и радуюсь за нее – при детях, при внуках. Она ведь старше меня, а как выглядит… Ты обратила внимание?
Не обратить внимания на тетю Теру нельзя. На снимках, приходящих в толстых, добротных, мягко шелестящих пакетах, тетя Тера восседает в окружении кудрявых детей и внуков, как седеющая Праматерь, глава и хранительница рода. Стася, Боря, Леня, Миша, Софочка – и обязательно рядом неизменная, как Фудзи на японской гравюре, благостная, мудрая, лучистая тетя Тера.
У Юли их много скопилось, этих снимков. И даже пакеты хранились зачем-то – дрянь в общем-то, шелуха, копеечная упаковка. Но вот поди ж ты – точно и эти конверты хранили самый дух их жизни, неведомой теперь, которую так хотелось удержать, приблизить.
Стася, Боря, Леня, Миша, Софочка. Друзья детства и юности, чьи имена так привычны были губам, чей смех и топот звучал недавно на верандах родительских домов, в аллеях городского парка. Сколько брошено, сколько оставлено! Пикники в загородных рощах, теннис в прохладных залах спортивного общества, подарки к Новому году и первомайские демонстрации, поцелуйчики в зарослях сирени, секреты, толстые умные книги, ходившие в полулегальных, пропахшие душным и терпким запахом еврейских библиотек. Слухи о погромах, ложь в пятой главе, первые свадьбы, детские колясочки… Древняя родина манила их и сманила-таки: не для себя, так хоть для детей, говорили дети тети Теры и уезжали, ускользали, таяли в небытии Стася, Боря, Леня, Миша, Софочка…
Давно перестало щемить сердце при виде чужих занавесок в окнах родных некогда домов, веселых, хлебосольных, где в суматошной толчее гостей и родственников хватало каждому любви, заботы, внимания. Давно уже жизнь шла по-другому, за плечами осталось короткое замужество, Димка подрастал, пошел в школу.
Юле было едва за тридцать. Молодая, здоровая, красивая женщина с хорошим вкусом, хорошим заработком, хорошей квартирой, где тщательно и любовно подобрана всякая мелочь, где мягкий ковер радует ноги, вид из окна радует глаз, а над кухонным столом свисает тяжелая лампа под шелковым абажуром – как у тети Теры.
Представился случай с оказией отправить в Иерусалим посылку. Заготовлены были гостинцы для всех тетиТериных отпрысков, и кто-то посоветовал записать и отправить видеописьмо – с видом родного города, улиц, развалин монастыря, проспектов, просторов… Идея понравилась, договорились о камере напрокат.
С утра пошел дождь, мелкий, гадостный, серым сукном занавесивший окна. У Димки на щеках выступили диатезные пятна, и жалко было смотреть на него. Олег все не ехал, хотя договорились же, что машина нужна точно ко времени. Она нервничала, сломала ноготь, а из зеркала вдруг мельком глянула на нее растрепанная испуганная девочка. Но всего на мгновение: тут же заострились и посерели черты, обозначились лиловатые впадины под глазами. Она ужасно выглядела.
Олег наконец приехал, был отчитан за опоздание, и они покатили по городу – мимо фонтанов, смешавших свои струи с дождем, мимо Дворца культуры, куда бегали со Стасей на танцульки, кафе-мороженого, где тайком от родителей поглощались несметные порции пломбира с малиновым сиропом, от которого ныли зубы, мимо парка, мимо родильного дома, больничного сквера, церкви, школы – мимо, мимо, мимо… Город наполнился воспоминаниями, красным мерцал хищный глаз камеры, и, должно быть, из-за дождя, вспоминалось все как-то грустно, нежно, прозрачно.
Снимали и в доме. Димка усажен был за пианино и сбивчиво, но старательно исполнил пьесу. Неизвестно откуда взялся Димкин носок, попавший в кадр, – одинокий детский носочек в чисто убранной гостиной.
А потом Юля сидела за кухонным столом под оранжевым тети-Териным абажуром и читала на память Ленины стихи, печальные и дерзкие. Леня давно уже не пишет стихов, переводит технические статьи с иврита на русский и обратно, а жаль. Когда-то он сам заносчиво декламировал их с игрушечной эстрады клуба, закинув голову и не глядя в зал, преодолевая согласные, чуть заикаясь, выпевал нагловатые рифмы и посвящал их Юле. Она припомнила и это, улыбаясь в камеру, а Олег барабанил пальцами по крышке стола.
– Так вот мы и живем. Все у меня хорошо, лучше и быть не может. Димка растет. Все замечательно.
Голос ее подвел, дрогнул, она стушевалась. Оператор пообещал лишнее вырезать и ушел. Засобирался Олег.
– Сегодня не мой день. – В прихожей она прижалась к его куртке, пахнувшей машиной и сыростью. – Когда теперь?
– Не знаю, – он растрепал ей волосы, – я ведь на чемоданах сижу. Вот только дождусь звонка…
– Зачем ты ему вдруг понадобился? – Она смотрела снизу, отмечая, что побрит он неважно, ворот рубашки затрепался. Понимала, что это чушь, но все казалось, что та, другая, с которой его приходилось делить, совсем за ним не следит, не любит и не жалеет. – Перед отъездом забеги. Или хоть позвони, Олежек. Ладно?
Почему иные встречи бывают так несвоевременны? Произойди это десять, пусть даже пять лет назад, все было бы по-другому. Или только так кажется? Тогда они были глупее, моложе, безрассуднее, жизнь казалась полной случайностей. У Олега растет дочь, младше Димки на два года, глазастая вертушка, похожая на отца. Конечно же, он ее не оставит.
– А как ты думаешь, у нас получилась бы красивая дочка? – спросила она однажды, только однажды, больше к этому разговору не возвращались.
Обычно она писала Стасе долгие и обстоятельные письма с подробным изложением событий и дел. Письма писались часто, в них едва помещались текущие дни недели. За тридевять земель Стася знала, какой костюм купила Юля, как складываются ее отношения с шефом, с сыном, с Олегом.
А теперь эта дурацкая идея с видеозаписью спутала привычное общение. Приходилось подводить какие-то итоги, дебет-кредит прожитых лет. И вроде бы сальдо вырисовывалось положительное, но что-то было не так, что-то неправильно…
– И вот, тетя Рита, представьте, на старости лет я врюхалась по уши в водителя грузовика!
– Да уж, на старости лет, – засмеялась тетя Рита, но что-то не слишком весело. – И дежуришь у телефона сутками? И ждешь до утра, а потом не до работы, и юбка за две недели увеличивается и начинает сползать… А когда он пьян, идет не к жене, а к тебе, и говорит, что дома плохо, что если бы не дочь, но дочь он не бросит…
– А я ему тапочки купила, он приходит и сразу переобувается…
– И помазок?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61