Так что отбросьте, пожалуйста, ваши утешения, теории и веры; они мешают вашему пути. Как только вы оказываетесь голым, вас не окутывают никакие вероучения. Как только вы выбросили из головы груз, тут же возникает великая вера — вера в жизнь, в существование. А вера — это не «вера», вера — это полное преображение, это новое рождение, воскресение.
Поэтому будьте осторожны, очень легко попасть в ловушку утешений;
они так дёшевы, купить их можно всюду. Каждый храм, каждая церковь, каждая организованная религия может снабдить ими, и люди для этого идут в церковь… чтобы найти утешение. Ваш сон потревожен, вам нужно убаюкивать себя, вы идёте в церковь, и священник поёт вам колыбельную. Он поёт и поёт, вы утешены. Как транквилизатор, так и эта колыбельная даёт вам возможность крепко спать.
Гурджиев говорил ученикам: «Я делаю только две вещи в вашей жизни. Во-первых, если вы по-настоящему пришли ко мне, вы никогда уже не сможете заснуть, я буду постоянно мешать вам спать. И второе — если вы будете слушать меня, ваша жизнь будет трудной, но одно я могу обещать: вы не умрёте позорной смертью, вы не умрёте как собака.»
И первое и второе необычайно важно. Если ваш сон потревожен, только тогда вы не умрёте как собака. «Собака» означает животное состояние, глубокий сон, бессознательность. Можно умереть сознательно, и тогда это будет прекрасная смерть, потому что тогда, даже умирая, вы знаете, что вы не умираете. В этом вся красота. Сейчас, даже будучи живым, вы не знаете, что вы живы, даже живя — ведь это не жизнь — вы прозябаете. Это подделка. Но тот, кто встретил каждое мгновение жизни один на один, прошёл её радость и боль, тёмными ночами и прекрасными днями, увидел все, стал глубоким наблюдателем, тот умрёт совсем по-другому:
он умрёт понимающим, пробуждённым.
На днях я читал воспоминания врача, присутствующего при смерти Гурджиева. Он говорит: «Я присутствовал при смерти стольких людей, но эта смерть потрясла меня своей необычностью, я не мог себе представить, чтобы кто-нибудь мог так умереть. В миг своей смерти он открыл глаза, сел в постели, поддерживаемый подушками, попросил шляпу, надел её, красивую красную шляпу, взял сигарету в одну руку, чашку кофе в другую, закурил и стал потягивать кофе.»
Ученики плакали и всхлипывали, а доктор знал, что Гурджиева не станет через несколько секунд; его ноги онемели, в них скопилось слишком много воды и её нужно было убрать, и доктор знал, что прежде чем он успеет это сделать, Гурджиева не станет. Причинять ему лишнюю боль было теперь бессмысленно, и он спросил Гурджиева: «Что мне следует делать?»
И Гурджиев сказал: «Если вы устали, я могу подождать ещё. Я столько лет ждал смерти. Можете немного отдохнуть и приступить. Я ждал так долго, что могу подождать ещё, ничего страшного. Если вы очень устали, отдохните немного, два-три часа, вы же не спали всю ночь. Если не так устали, принимайтесь за дело».
Плача, потому что он тоже был его учеником, доктор начал вытягивать воду из его ног, а Гурджиев сидел с сигаретой в зубах, потягивая кофе, шутя и разговаривая. Вся жизнь исчезла из его тела, но лицо его лучилось, а глаза сияли. В последнее мгновение он сказал: «Есть ли у кого-нибудь вопросы, а то я ухожу?»
Он говорил ученикам, что умереть можно сознательно. За двадцать четыре часа до больницы он настаивал, что не поедет туда и спрашивал доктора: «Что вы думаете? Может больница спасти меня? Я не могу себя спасти, может ли меня спасти кто-нибудь ещё?» Доктор плакал двадцать четыре часа. «Хорошо, если вы плачете, я поеду».
И доктор побежал вызывать скорую помощь, но когда машина приехала и врач зашёл в комнату, — Гурджиев исчез! Врач не мог представить, как это случилось, ведь тот не мог двигаться!
Гурджиев стоял на дороге рядом со скорой помощью, затем он вернулся в дом и спросил: «Машина пришла, где доктор?» Он шёл! Доктор не верил своим глазам. Невозможно! Ведь больной был не в состоянии ходить. Врачи собравшегося консилиума тоже были потрясены, никто не мог поверить, что он может сделать хоть один шаг, а он сам дошёл до машины. Мало того, он вернулся и спросил: «Где доктор?»
Двумя неделями раньше, — а ведь он был болен, очень болен, — однажды вечером он попросил учеников: «Дайте мне машину, я хотел бы поводить». Это — за две недели до смерти!
«Доктор не велел вам вставать с постели».
«Забудьте о докторе, дайте машину». Он сел в машину и поехал в одну русскую церковь, просидел там под деревом полтора часа. Только потом узнали, что это было место, где его похоронили через две недели, он отправился посмотреть на него двумя неделями раньше. Он никогда там раньше не был, никогда не заходил в эту церковь, это был первый и последний раз в его жизни, потом он уже был мёртв. Беннет сообщает: он приехал через сутки, Гурджиев был уже мёртв. Он приехал среди ночи, бросился в церковь, где лежало тело Гурджиева, вокруг никого не было. Он сидел молча. Вдруг его охватил страх, его бросило в дрожь; он почувствовал, что Гурджиев ещё жив. Он был учёный, математик, он не мог обманываться. Он не был его учеником, не был эмоциональным человеком, не был сентиментален — совсем другой тип. Он подошёл ближе, чтобы понять, в чем дело, привёл себя в полную тишину и молчание.'Было чувство, что кто-то дышит. Он прошёлся по церкви… ближе… когда он подходил ближе к телу, он чувствовал дыхание явственнее; отходил дальше — дыхание чувствовалось слабее, а Гурджиев был мёртв. Но он чувствовал, что тот ещё летает где-то рядом, как будто тело было ещё живо, как будто он был ещё здесь.
Это возможно: тот, кто умирает пробуждённым, многое может. Тот, кто умирает в понимании, на самом деле не умирает, он познал бессмертие в себе.
Отбросьте утешения, веры, становитесь все более и более пробуждённым. Отбросьте свои сны, отбросьте свои колыбельные — это единственный путь. Дао просто, и все же мучительно трудно. Просто Дао не может быть сложным. Мучительно трудно, вы сами очень сложны и вам не просто стать простым. Сложность в вас, а не в Дао. Дао — очень простой путь, проще некуда: никакого учения, никаких требований, никакой морали, ничего от вас не ждут, только одно — чтобы вы жили естественно, просто, в созвучии с существующим. И не привносите вероучения, не привносите теории, не привносите теологию.
Даосские мистики никогда не говорят о Боге, перевоплощениях, аде, небесах. Все это — создание человеческого ума, объяснения того, что объяснить невозможно, объяснение тайны. Все объяснения против Бога, все объяснения снимут тайну с существующего. Существующее — это тайна, надо принять его, как тайну, и не претендовать ни на какие объяснения. Не нужно никаких объяснений, только удивление, восклицающее удивлённое сердце, пробуждение, удивлённое чувство тайны жизни в каждое мгновение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70