здесь. Мне это известно, потому что у меня все время идут чудесные сновидения — не сны, а предсказание будущего». Он хотел, чтобы его подробно информировали о том, сказал он, что происходит в Индии и Броквуде: «Не говорите что все идет нормально». Затем он попросил, как обычно вежливо, чтобы все посетители уехали. Когда он умрет, он не хочет, чтобы приходили люди, «отдавая честь телу». Затем он попросил Скотта не менять записанных на пленку слов. Он заставил Скотта, державшего около кровати микрофон, повернуться к нам и сказать: «Клянусь, что ничего не изменено на пленках. Ничего не было и ничего не будет изменено».
Нас поразило то, что К. сказал: «Я все еще учитель. К. здесь, будто на сцене». Можно ли было сомневаться? Хотя во время совещания он время от времени замолкал от физической усталости, он, вне сомнения, оставался самим собой. Никто не мог исказить правды, сказав, что он не был «весь здесь» в это время.
Выполняя пожелания К., мы с мужем на следующий день уехали. Я попрощалась с ним, не веря до конца, что никогда больше не увижу его; он по своему обычаю, послал Мери посмотреть, на какой марке машины нас доставят в аэропорт; он был доволен, когда узнал, что машина хорошая. Вскорости уехали и другие посетители. Азид Чайндмал уехал также, но скоро он вернется и останется до самой смерти К. Чего жаждал К., так это посещений доктора Дойтча, хотя он беспокоился, что отрывает его от других пациентов. Врача принимали как друга, не специалиста. К. подарил ему красивые часы фирмы Патек-Филипп (Врач не прислал счета за лечение К. во время его последней болезни.) Узнав, что К. почитатель Иствуда, как и он сам, врач привез несколько видеозаписей его фильмов, а также слайдов с видами Мосемайта, зная, как К. сильно любит деревья и горы.
Утром 7-го числа Мери Зимбалист спросила К. не хочет ли он дать ответ на вопрос, заданный в письме Мери Кадоган. К. попросил Мери прочесть вопрос. Он звучал так: «Когда Кришнаджи умрет, что действительно случится с исключительной концентрацией понимания и энергии, составляющих К.?» К. тут же ответил, а Мери набросала его слова на бумагу: «Это уйдет. Если кто-то войдет полностью в учение, возможно, он сможет прикоснуться к этому; но не надо пытаться дотронуться до этого». Затем, подумав, он добавил: «Если бы вы знали, что потеряли — это безмерная пустота».
Вопрос Мери Кадоган, вероятно, все еще занимал К., когда посреди утра он послал за Скоттом, попросив его кое-что записать на пленку. «Голос был слаб,» — замечает Мери, — но говорил он убедительно. Он делал паузы между словами, как будто требовалось усилие, чтобы их произнести.
«Я говорил им этим утром — в течение 70 лет, что сверхэнергия — нет, огромная энергия, огромный разум использовали это тело. Не думаю, что люди осознают, какая огромная энергия и разум проходили через это тело, словно 12-цилиндровый мотор. И так в течение 70 лет — какой длительный отрезок времени — теперь же тело более не в состоянии. Никто, пока тело не было тщательнейшим образом подготовлено, защищено и т.д. — никто не мог бы понять, что проходило через тело. Никто, не притворяйтесь. Никто, повторяю следующее: никто среди нас или слушателей не знает, что происходило. Мне известно, что это так. Через семьдесят лет пришел конец. Не разуму и энергии — они еще здесь каждый день, особенно ночью. Но после 70 лет тело не в состоянии выдержать — более не в состоянии. Не может. У индийцев множество суеверий на сей счет — что пожелаешь, и тело уходит. Это все чепуха. Не удастся найти подобное этому тело, или такой высший разум, действующий в теле сотни лет. Вы не увидите это снова. Когда он уйдет, это уйдет вместе с ним. Никакого сознания не остается за тем состоянием. Только делают вид или воображают, что могут соприкоснуться с этим. Возможно, и смогут каким-то образом, если они будут жить учением. Но никому не удалось. Никому. Вот так».
Когда Скотт попросил кое-что разъяснить, опасаясь, что мысль поймут неправильно, К. сильно огорчился, сказав: «У вас нет права вмешиваться». Когда он просил Скотта не вмешиваться, он явно хотел, чтобы данное заявление стало известно всем заинтересованным.
К. осталось прожить девять дней. Он хотел умереть, и спросил, что произойдет, если уберут трубку для искусственного кормления. Ему сказали, что произойдет быстрое обезвоживание организма. Он знал, что у него есть право на удаление трубки, но он не хотел причинять беспокойства Мери и врачу; кроме того, тело «все еще было поручено ему», следовательно, до самого конца он продолжал заботиться о нем — чистить зубы, небо и язык три-четыре раза в день, как делал всегда; занимаясь ежедневными упражнениями Бейтса для глаз; закапывая левый глаз каплями против глаукомы. Когда доктор Дойтч сообщил, что продувание хирургической перчаткой поможет очистить основание легкого от жидкости, собравшейся из-за того, что К. был прикован к постели, К. надувал перчатку каждый час, пока не иссякли силы.
Ежедневно после полудня по рекомендации доктора Дойтча, К. вывозили в каталке в большую гостиную, где он сидел, наблюдая за пламенем в камине. Когда его впервые вывезли, он попросил оставить его, хотя разрешил Скотту стоять сзади, если вдруг откинется назад. Впоследствии Скотт писал: «Он сделал что-то с комнатой. Можно было видеть, что он что-то делает, и с тех пор комната не была той же самой. У него была вся присущая ему сила и значительность, несмотря на то, что он сидел в кресле-коляске, укутанный в одеяла, с капельницей, он был великолепен и величественен, заполняя полностью комнату и заставляя все вибрировать. Он излучал яркий свет». Когда через полчаса К. пожелал прилечь, он удивил всех, пройдя без посторонней помощи в свою комнату.
10 февраля пришел ответ от Пандита Яганната Упадхьяя на запрос К. о традиционном обращении с телом религиозного человека после смерти. Узнав об этом, К. заявил, что ничего подобного не желает. Он не хотел, чтобы после смерти видели его тело, а на кремации должно присутствовать совсем ограниченное число людей.
Когда он совсем ослаб, чтобы садиться в кресло-каталку, его выносили в гостиную на диван в гамаке из постельного белья. 14 февраля боль возвратилась, и ему снова ввели морфий. В те десять минут, пока лекарство не начало действовать, он сказал Мери: «Слишком хорошо, чтобы быть правдой, — печаль, я думал, что потерял тебя». Мери уверена, что он имел в виду следующее: «Я думал, что избавился от страдания; слишком хорошо, чтобы быть правдой». На следующий день он заговорил со Скоттом о состоянии мира, спросив: «Думаете, обо всем этом известно Доктору Дойтчу? Думаете, он понимает это? Надо бы поговорить с ним на эту тему». Так он и сделал, когда днем врач пришел. Скотт вспоминает:
«То, что Кришнаджи сказал на ту тему доктору, было десяти-пятнадцатиминутным экстрактом всего того, что он говорил о природе мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70