«Природа разума» между К., Дэвидом Бомом, доктором Джоном Хадли, частным психиатром из Охай и Рупертом Шелдрейком, который состоял в то время консультантом при международном сельскохозяйственном институте в Хайдарабаде Дискуссии эти, записанные на цветную видеопленку, были субсидированы фондом Роберта Е. Саймона, частной организацией, выделившей огромные гуммы для содействия умственному здоровью. Немедленно поступили заявки на получение записей из разных университете и учебных центров по всей стране, которым хотелось либо купить, либо взять кассеты напрокат. Записи были показаны рядом кабельных телевизионных станций, включая Нью-Йорк.
К. был в особом настроении и бодром состоянии в день своего 87-летия в мае. Он сказал Мери «Теперь каждую ночь меня будит медитация». Именно во время медитации «другой» всегда находился рядом с ним. В дневнике на стр. 121 К. описал как он пробуждался среди ночи такой медитацией:
«Медитация того часа была свободой, словно входишь в неведомый мир красоты и спокойствия; и мир без образов, символов и слов, без волн памяти. Любовь была в смерти каждой минуты, а каждая смерть означала возвращение любви. Она не была привязанностью, в ней не было корней. Она расцветала безостановочно, и в ней не было границы, столь искусно построенной оградой сознания. Медитация была радость, и с ней пришло благословение».
В июне К. пришлось дать две беседы в Барбикан-холле — он впервые выступал в Англии в зале большем, чем в Доме Встречи Друзей; но, хотя зал был переполнен, сами встречи не имели успеха. Во время первой беседы испортился микрофон, во второй беседе К., которому не понравилась атмосфера места, был не в лучшей форме. Для артистов не было специального входа, и нужно было пройти по главному вестибюлю, чтобы войти и зал. Будучи не в состоянии проделать это, К. пришлось воспользоваться служебным лифтом. Доктор Пачуре из Раджхата обычно теперь сопровождал К. во всех поездках; в этом году доктор Дагмар Лихти, ушедший на пенсию из клиники Бирхер-Беннер в Цюрихе, которую основал ее дядя и где лежал К. в 1960 году, приехала на встречу в Саанене, а затем отправилась в Таннегг, чтобы поговорить о состоянии здоровья К. с доктором Пачуре; уровень сахара в крови К. по-прежнему оставался высоким. Они посоветовали К. отменить семинар ученых, который должен был состояться в Броквуде сразу же после встречи и отдохнуть в каком-то новом для себя месте. К. не возражал. Он начал понимать, что ему следует делать более длительные промежутки в своей деятельности. Несмотря на усталость после встречи в Саанене, он продиктовал еще ряд писем к Школам, по одному в день в период с 1 по 12 августа. Затем, в сентябре, он поехал с Мери во Францию, где остановился более, чем на 14 дней, в отеле в окрестностях Блуа. Неделю с ними провела Дороти Симмонс. То был последний настоящий отдых в жизни К. — ни бесед, ни дискуссий, ни интервью; пока он отдыхал, головные боли отпустили его.
Перед тем, как он в конце октября отправился в Индию, я умоляла его продолжить ведение «Дневника». Мне казалось, что он слишком много говорит, но совсем не пишет. Ведь насколько легче говорить, чем писать, а в его беседах не было красочных описаний природы. К. говорил, что ему стало трудно писать, потому что руки трясутся. Тогда почему, предложила я, не наговаривать текст на пленку? Такая мысль пришлась ему по душе, хотя он признал, что подобной возможности во время его пребывания в Индии не представится.
В Индии он не только провел все беседы в обычных местах, добавив к ним еще четыре весьма удачных беседы в Калькутте, где он никогда раньше не выступал, но и бесчисленные дискуссии с группой людей, окружавших его долгие годы, включая Пупул Джаякар, Сунанду, Паму Патвардхан и старшего брата Памы Ахьята, а также знаменитого Пандита, Яганната Упадьяю.
В Европе и Америке К. завтракал в постели и не поднимался вплоть до полудня, если только у него не была назначена встреча, в то время как в Индии он спускался прямо вниз, чтобы позавтракать со своими друзьями, и беседа начиналась. Дискуссии, в которых участвует несколько человек, задающих вопросы, — излюбленная в Индии форма углубления в изучение философского или религиозного учения. Несомненно, таков наилучший путь к интеллектуальному взаимопониманию, хотя в нем устранены усилия интуитивного характера, благодаря которым люди лучше усваивают то, о чем говорит К. Самого К. вдохновляли подобные дискуссии в Индии. Он любил входить медленно, логически, шаг за шагом в свою философию. В индийской манере было подвергать сомнению все сказанное. Вот что К. полностью одобрял, поскольку вера, однозначное принятие чужих слов, вызывали у него непреодолимые трудности на пути к открытию истины через понимание себя.
В школе Долины Риши дочь Пупул Джаякар Радхика, которой в американском университете присвоили степень доктора наук по санскриту и буддизму и которая вышла замуж за канадского профессора Ханса Херцбергера, была теперь директором по учебе наукам, тесно сотрудничая с Нараяном, стоявшим во главе школы. К. был восхищен тем, как идут дела в школе. В школе училось 340 платных учеников со всех концов Индии, треть из них — девочки, а 10% — стипендиаты. У школы в Долине Риши была репутация одной из лучших школ в Индии. Когда в феврале 1983 года К. вернулся в Охай, он приступил к диктовке продолжения «Дневника». Он начитал первый отрывок на новый магнитофон, находясь в одиночестве в комнате после завтрака в постели; он продолжал делать записи, хотя и не ежедневно, вплоть до начала апреля. Большинство отрывков открывается описанием природы, раскрывая то, что каждый день был действительно новым и неповторимым для него. Эти описания захватывают людей, настраивая их на нужную волну. В марте следующего года, снова в Охай, К. наговорил еще три части, пребывая в одиночестве в комнате. Начитанные за два года до смерти, записи содержат последние размышления К. личного характера, причем так случилось, что самый последний отрывок — о смерти. Он описал как гуляя прекрасным весенним солнечным утром, он увидел мертвый желто-ярко-красный листок, который лежал на тропинке. «Каким он был красивым, — заметил К., — такой простой в своей смерти, такой живой, наполненный красотой и жизненной силой, присущими дереву в целом и лету. Странно, что он не поблек». Он продолжал:
«Почему люди умирают так жалко и несчастливо, от болезни, старости, одряхления, сморщивания тела, в уродстве? Почему им не дано умереть естественно и красиво, подобно листку? Что в нас не так? Несмотря на всех врачей, лекарства и больницы, операции и агонию жизни, включая удовольствия, мы не в состоянии умереть с достоинством, просто, с улыбкой... Точно также, как мы обучали детей математике, письму, чтению и всему остальному знанию, нам следует обучать их великому достоинству смерти — не как отвратительному событию, с которым приходится столкнуться, но как к части нашей ежедневной жизни, когда мы смотрим на голубое небо или кузнечика на листке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
К. был в особом настроении и бодром состоянии в день своего 87-летия в мае. Он сказал Мери «Теперь каждую ночь меня будит медитация». Именно во время медитации «другой» всегда находился рядом с ним. В дневнике на стр. 121 К. описал как он пробуждался среди ночи такой медитацией:
«Медитация того часа была свободой, словно входишь в неведомый мир красоты и спокойствия; и мир без образов, символов и слов, без волн памяти. Любовь была в смерти каждой минуты, а каждая смерть означала возвращение любви. Она не была привязанностью, в ней не было корней. Она расцветала безостановочно, и в ней не было границы, столь искусно построенной оградой сознания. Медитация была радость, и с ней пришло благословение».
В июне К. пришлось дать две беседы в Барбикан-холле — он впервые выступал в Англии в зале большем, чем в Доме Встречи Друзей; но, хотя зал был переполнен, сами встречи не имели успеха. Во время первой беседы испортился микрофон, во второй беседе К., которому не понравилась атмосфера места, был не в лучшей форме. Для артистов не было специального входа, и нужно было пройти по главному вестибюлю, чтобы войти и зал. Будучи не в состоянии проделать это, К. пришлось воспользоваться служебным лифтом. Доктор Пачуре из Раджхата обычно теперь сопровождал К. во всех поездках; в этом году доктор Дагмар Лихти, ушедший на пенсию из клиники Бирхер-Беннер в Цюрихе, которую основал ее дядя и где лежал К. в 1960 году, приехала на встречу в Саанене, а затем отправилась в Таннегг, чтобы поговорить о состоянии здоровья К. с доктором Пачуре; уровень сахара в крови К. по-прежнему оставался высоким. Они посоветовали К. отменить семинар ученых, который должен был состояться в Броквуде сразу же после встречи и отдохнуть в каком-то новом для себя месте. К. не возражал. Он начал понимать, что ему следует делать более длительные промежутки в своей деятельности. Несмотря на усталость после встречи в Саанене, он продиктовал еще ряд писем к Школам, по одному в день в период с 1 по 12 августа. Затем, в сентябре, он поехал с Мери во Францию, где остановился более, чем на 14 дней, в отеле в окрестностях Блуа. Неделю с ними провела Дороти Симмонс. То был последний настоящий отдых в жизни К. — ни бесед, ни дискуссий, ни интервью; пока он отдыхал, головные боли отпустили его.
Перед тем, как он в конце октября отправился в Индию, я умоляла его продолжить ведение «Дневника». Мне казалось, что он слишком много говорит, но совсем не пишет. Ведь насколько легче говорить, чем писать, а в его беседах не было красочных описаний природы. К. говорил, что ему стало трудно писать, потому что руки трясутся. Тогда почему, предложила я, не наговаривать текст на пленку? Такая мысль пришлась ему по душе, хотя он признал, что подобной возможности во время его пребывания в Индии не представится.
В Индии он не только провел все беседы в обычных местах, добавив к ним еще четыре весьма удачных беседы в Калькутте, где он никогда раньше не выступал, но и бесчисленные дискуссии с группой людей, окружавших его долгие годы, включая Пупул Джаякар, Сунанду, Паму Патвардхан и старшего брата Памы Ахьята, а также знаменитого Пандита, Яганната Упадьяю.
В Европе и Америке К. завтракал в постели и не поднимался вплоть до полудня, если только у него не была назначена встреча, в то время как в Индии он спускался прямо вниз, чтобы позавтракать со своими друзьями, и беседа начиналась. Дискуссии, в которых участвует несколько человек, задающих вопросы, — излюбленная в Индии форма углубления в изучение философского или религиозного учения. Несомненно, таков наилучший путь к интеллектуальному взаимопониманию, хотя в нем устранены усилия интуитивного характера, благодаря которым люди лучше усваивают то, о чем говорит К. Самого К. вдохновляли подобные дискуссии в Индии. Он любил входить медленно, логически, шаг за шагом в свою философию. В индийской манере было подвергать сомнению все сказанное. Вот что К. полностью одобрял, поскольку вера, однозначное принятие чужих слов, вызывали у него непреодолимые трудности на пути к открытию истины через понимание себя.
В школе Долины Риши дочь Пупул Джаякар Радхика, которой в американском университете присвоили степень доктора наук по санскриту и буддизму и которая вышла замуж за канадского профессора Ханса Херцбергера, была теперь директором по учебе наукам, тесно сотрудничая с Нараяном, стоявшим во главе школы. К. был восхищен тем, как идут дела в школе. В школе училось 340 платных учеников со всех концов Индии, треть из них — девочки, а 10% — стипендиаты. У школы в Долине Риши была репутация одной из лучших школ в Индии. Когда в феврале 1983 года К. вернулся в Охай, он приступил к диктовке продолжения «Дневника». Он начитал первый отрывок на новый магнитофон, находясь в одиночестве в комнате после завтрака в постели; он продолжал делать записи, хотя и не ежедневно, вплоть до начала апреля. Большинство отрывков открывается описанием природы, раскрывая то, что каждый день был действительно новым и неповторимым для него. Эти описания захватывают людей, настраивая их на нужную волну. В марте следующего года, снова в Охай, К. наговорил еще три части, пребывая в одиночестве в комнате. Начитанные за два года до смерти, записи содержат последние размышления К. личного характера, причем так случилось, что самый последний отрывок — о смерти. Он описал как гуляя прекрасным весенним солнечным утром, он увидел мертвый желто-ярко-красный листок, который лежал на тропинке. «Каким он был красивым, — заметил К., — такой простой в своей смерти, такой живой, наполненный красотой и жизненной силой, присущими дереву в целом и лету. Странно, что он не поблек». Он продолжал:
«Почему люди умирают так жалко и несчастливо, от болезни, старости, одряхления, сморщивания тела, в уродстве? Почему им не дано умереть естественно и красиво, подобно листку? Что в нас не так? Несмотря на всех врачей, лекарства и больницы, операции и агонию жизни, включая удовольствия, мы не в состоянии умереть с достоинством, просто, с улыбкой... Точно также, как мы обучали детей математике, письму, чтению и всему остальному знанию, нам следует обучать их великому достоинству смерти — не как отвратительному событию, с которым приходится столкнуться, но как к части нашей ежедневной жизни, когда мы смотрим на голубое небо или кузнечика на листке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70