Нетрудно догадаться, что в Эйлат я приехал в довольно мрачном настроении.
Сотрудники Хай-Бара тепло со мной попрощались, а Беня потихоньку выдал на дорогу пять кило газельего мяса. Он теперь был вполне доволен жизнью, так как целыми днями торчал на наблюдательной вышке среди пасущихся ослов и куланов (любой нормальный человек там рехнулся бы от скуки и жары). Управление, правда, выдало мне вдвое меньшую зарплату, чем обещало, но в Израиле лучше не трепать себе нервы из-за подобных мелочей, особенно если ты «оле хадаш» (новый иммигрант).
Я поселился в BW-притоне и устроился на стройку, точнее, на разборку — мы разбирали старый павильон аттракционов. Мой новый начальник был ирландец, а весь штат он пригласил на зиму из своей родной деревни. До тех пор я самонадеянно полагал, что знаю английский, но из того, о чем они говорили, понимал в лучшем случае половину. Платили неплохо, и рабочий день был коротким, хотя достаточно напряженным. После работы я купался, полчасика отдыхал на пляже и отправлялся в притон. Путь мой проходил мимо Анечкиного подъезда, но она к тому времени уже возвращалась из школы, так что я совсем потерял надежду ее увидеть.
Шанс представился неожиданно. Через пару дней мне повстречался Беня.
— Иду к Боре, — сказал он, — у них кобель заболел. Пойдем, подержишь, пока я его осматривать буду.
Увидев меня, Анечка очаровательно покраснела и, ничего не сказав, ушла на кухню.
Пока мы возились с Роки, жирным белым бультерьером, я пару раз замечал ее взгляд в зеркале, удачно оказавшемся на распахнутой кухонной двери. Подрезав псу когти, мы выпили с Борей народного напитка русских иммигрантов — воды с сиропом. Работа в автомастерской приносила достаточно неплохие деньги, но семье никак не удавалось избавиться от укоренившейся за три года привычки экономить на мелочах.
Я быстро сочинил маленький, довольно халтурный стишок, завернул в него коробочку с припасенной на случай встречи серебряной цепочкой (нет, я не грабил прохожих, но где достал, не скажу) и все это оставил на ее столе под первой страницей раскрытой книжки.
А назавтра была суббота, поэтому мы с Беней стрескали шаурмы в арабском кафе и вечерним автобусом укатили в Хай-Бар. Милая черненькая Мини и ее не менее симпатичная подружка Соли уже сидели на крылечке Бениного дома, ласкаясь, как пара горлинок. В этот раз, уже не помню, почему, мне досталась Соли, но, честное слово, жалеть об этом не пришлось.
Ане
Порой тоскливо, как в пустыне,
И никакой надежды нет,
Но вслух твое прошепчешь имя —
И вновь в туннеле виден свет.
Ночуют все в домашних гнездах,
А я в притоне, как в дупле,
Но только вспомню глазки-звезды,
И сразу на сердце теплей.
В чужом краю не мед, конечно,
Где «эйн дира, эйн хавера",
Но лишь представлю стан твой нежный —
И сплю с улыбкой до утра.
И нет проблем на свете больше,
И все заботы — ерунда,
Пока твой голос-колокольчик
Могу я слышать иногда.
7. Дворник
Прежде всего я обратился за помощью к Мирддину, богу возвышенных мест, ибо он никогда не отказывает в помощи тем, кто в ней нуждается в делах любви и других отчаянных мероприятиях.
Мэри Стюарт. Полые Холмы
Долго трудиться на стройке мне не пришлось. Однажды утром, придя на работу, я обнаружил, что павильон, который мы с таким энтузиазмом разбирали, обрушился сам. Нам потребовалось всего полдня, чтобы располосовать автогеном обломки металлических конструкций и загрузить их в самосвал.
Так я стал безработным. Меня ждало городское дно — «плешка» перед универмагом, на которую каждое утро собирались бичи, неустроенные иммигранты, алкоголики и наркоманы, а также зимующие хиппи. Дерево над «плешкой» почему-то облюбовала для себя огромная стая тристрамовых скворцов — крикливых птиц, гнездившихся в каньонах Аравы, а на зиму собиравшихся в Эйлат. Поэтому утренняя работорговля проходила под истошный ор стаи. Работодатели подъезжали на машинах, набивали кузов бомжами и развозили по стройкам, свалкам и складам.
Хотя зимой в Эйлат с его теплым климатом собирается множество люмпенов, работы хватает на всех. Город возник совсем недавно, продолжает расти, и проблема занятости здесь не стоит так остро, как в других частях страны. Зарплаты тоже повыше, правда, из-за отсутствия арабского рынка трудно достать дешевые продукты. А главное преимущество Эйлата в том, что это туристический центр, где больше говорят на английском, чем на иврите.
В первое же утро на «плешке» меня выделил из толпы наметанный глаз Эли, начальника всех городских дворников. Американский студент, участок которого располагался в верхней части города, возвращался домой, и Эли приехал подыскать замену. Так я стал дворником.
За годы общения с преимущественно иммигрантским контингентом Эли немного выучил русский и изъяснялся с помощью смеси ругательств на иврите, идише, арабском, польском, русском и английском. Обучение не заняло у меня много времени. Мне достался дорогой квартал, застроенный в основном особнячками с палисадниками, единственным мусором там были лепестки цветов. Только возле двух высоток скапливался кое-какой мусор, но его собирали за меня нищие бомжи, которые каждой тряпке находили применение. Оставшуюся мелочь уносил ветер. С работой я справлялся за час. На второй день моей службы Эйлат накрыл первый зимний дождь — короткий, но яростный, словно наши летние грозы, после него улицы долго сияли чистотой.
Прямо за последней улицей открывались выходы каньонов, разветвленным лабиринтом пронизывавших горы над Эйлатом. Далеко заходить в них мне редко удавалось — в любой момент мог подъехать с проверкой Эли, и надо было изображать трудовую деятельность, размахивая метлой.
Тем не менее я обследовал весь лабиринт, по большей части лишенный растительности. Лишь в одном очень глубоком каньоне росли три дерева, на которых жила семейка даманов; в другом месте было немного кустарника и лисья нора; в третьем — пятно травы и пресная лужица. По вечерам на скалах вокруг лужицы лежали с биноклями десятки приезжих birdwatcher'ов, потому что к ней слетались на водопой редкие и очень красивые ночные птицы — рябки Лихтенштейна.
Собственно, интересных птиц много было даже в самом городе. Мои соседи по притону порой засекали какую-нибудь редкость, сидя в пивняке. Синайские пустынные куропатки паслись в сквере у автовокзала, ожереловые попугаи кормились финиками в кронах пальм на набережной, восточные рифовые цапли собирали по утрам мусор с пляжей, а сокола высматривали добычу с телевизионных антенн.
Однажды, идя за покупками, я услышал над головой крик и, подняв голову, успел увидеть атаку сокола-шахина на стайку попугаев. Он на миг завис на месте, а потом со свистом обрушился на них, словно блик света на лезвии падающей секиры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47