) и, наконец, глупой демонстрацией дилетантских способностей скульптора! Зачем? Для себя? Не ждал ли, что она отыщет его на склоне? Знал, что найдет. И нечего хитрить перед собой! Ведь даже загадал по-детски: если увидит свой портрет, их знакомство продолжится. И хотел продолжения, хотел! ……
И Аэлита отыскала вчерашнего знакомого, восхитилась портретом и расцеловала ваятеля.
Следовало бы правильно понять непосредственный порыв молодой женщины, вовремя остановить себя, помня о непреодолимом барьере времени. А он?.. Он продолжил знакомство в Москве. Заинтересовал ее своими идеями. И в результате… В результате она не только перешла на работу в его институт, но и ушла из семьи. Разве он не несет за это ответственности? Более того, не отвечает ли он теперь за ее будущее? Он, который ничего не может предложить ей, кроме своей старости. Не время ли, пока совсем не поздно, положить всему этому конец?
И Николай Алексеевич Анисимов, посвятив свою научную деятельность выводу человечества из тупика, в своей личной жизни оказался в безвыходном тупике.
Ночной лес, где под ногами что-то шуршит и где на каждом шагу натыкаешься то на узловатый корень, то на трухлявый пень, казался таким же безысходным тупиком.
Николай Алексеевич выпустил пальцы Аэлиты, смутившись тем, что они с Аэлитой идут в темноте, взявшись за руки. Но Аэлита требовательно сжала его руку, не желая отпустить.
Николай Алексеевич считал себя честным человеком, потому дал себе клятву объясниться с Аэлитой, убедить ее, что в их отношениях необходим, именно необходим крутой поворот. И всякий раз не хватало Анисимову силы воли, решительности или, если сказать начистоту, даже жестокости.
Все эти мысли, владевшие Анисимовым, были так же беспросветны, как и окружающий его лес.
Аэлита думала о другом, но, строго говоря, о том же самом. Пыталась разобраться, почему не отпускает руки Николая Алексеевича: из-за боязни темноты или радуясь неизвестно чему и ожидая чего-то важного, желанного, что скажет сейчас Николай Алексеевич?
Она призналась в любви к пожилому, но замечательному человеку не только своему брату Спартаку, призналась самой себе. И это было так же ужасно, как и радостно. О барьере же времени, разделявшем их, и думать не хотелось.
А если подумать, то станет ясно, что не остановится она ни перед какой жертвой. Правда, ей и в голову не могла прийти та жертва, о которой размышлял рядом идущий, любимый человек.
Аэлита давно собиралась приехать к брату. Дача Анисимова находилась совсем рядом с совхозом, где стали работать трактористами Спартак и Остап.
Добираться туда — поездом, нерегулярно курсирующим автобусом, поэтому Аэлита не без некоторой женской хитрости пожаловалась на такие трудности Анисимову, когда докладывала об опытах, проведенных с Бемсом. Джентльменская натура Николая Алексеевича заставила его сразу же предложить совместную поездку на дачу.
Но прямого приглашения Аэлита так и не могла дождаться. Не считал Анисимов возможным ехать с ней в пустую дачу. Ждал, когда переедет туда на лето дочь-актриса Софья Николаевна с детьми, мальчиком и девочкой, младшими школьниками.
Они переехали как раз к цветению яблонь, и Анисимов сразу предложил Аэлите отвезти ее в совхоз.
Глава седьмая. БАРЬЕР ВРЕМЕНИ
Столь неравная по возрасту пара, взявшись за руки, шла в полной лесной темноте.
Ах, если бы Николай Алексеевич не медлил, а сказал все, что ждала Аэлита! Если бы он снова стал таким близким (пусть слабым!), как в особой палате немецкого госпиталя!
Но Анисимов молчал, и Аэлита с ужасом догадывалась почему. Не подозревал он о ее готовности даже стать (будь то возможно) его ровесницей!
И Аэлита засмеялась своим мыслям.
— Вам весело? — спросил Николай Алексеевич.
— Я счастлива! Право! На минуту, но счастлива, — ответила Аэлита, легко сжимая пальцы Анисимова.
И тогда открылось чистое поле и небосвод, усеянный звездами. То самое поле, с которого днем дохнуло русским простором.
«Самое место для крутого поворота», — подумал Анисимов и решил, что именно сейчас откроет Аэлите все: и что любит ее, и что отказывается от нее и своего счастья.
Но привычная сдержанность предотвратила непоправимое. Анисимов не сказал рубящих все слов, а произнес совсем иное:
— У меня к вам просьба, Аэлита. Дела складываются так, что мне предстоит весьма длительная поездка за границу. Сначала в Нью-Йорк на Ассамблею Организации Объединенных Наций, а потом…
Аэлита отпустила руку Анисимова и вся похолодела.
— Уезжаете? Зачем?
— Чтобы… В том весь смысл моей жизни. И вашей тоже.
Аэлита зажмурилась. Вот оно главное, что сейчас услышит!
— И вашей тоже, как участницы нашей научной разработки.
Аэлите хотелось помочь ему, подсказать.
— И вам понадобятся помощники. И даже такие, как я. Впрочем, какая же я помощница?
— К сожалению, речь идет о другой помощи. В моем выступлении в Организации Объединенных Наций от имени советских ученых вы не поможете.
— О той идее, которая зарождалась в Западной Германии, в госпитале?
— Да. В особой палате, при вас. Мы мечтали предложить ООН создать Город-лабораторию, как бы перенесенный из будущего.
— Какой замечательный город! Как бы мне хотелось попасть в него!
— Если наш проект пройдет, если ООН выделит необходимые средства и укажет место создания города, мне придется пробыть там, по крайней мере, несколько лет.
— Несколько лет? — ужаснулась Аэлита, останавливаясь, словно наткнулась на дерево.
— Потому-то я и обращаюсь к вам с просьбой.
— Поехать с вами?
— Увы, совсем наоборот. Я знаю, что хозяйка квартиры, в которой вы живете, возвращается с Севера.
— Да. Возвращается.
— А как думаете жить в дальнейшем? Вернее, где?
— В институте предложили вступить в стройкооператив.
— И деньги есть для внесения пая?
— Я не решалась рассказать, Николай Алексеевич. Юрий Сергеевич во время своего последнего посещения, оказывается, оставил на кухне конверт со слезным письмом и моими деньгами, которые я швырнула ему в лицо за Бемса.
— Чем же вызван такой поступок?
— Видимо, даже в таком человеке есть доброе начало. Честное слово! Я всегда считала Мелхова безукоризненно честным. Правда, честность могла диктоваться расчетом. Ему хотелось восстановить наши отношения. Но это невозможно.
— Невозможно?
— Я люблю другого человека.
Еще одно слово — и Аэлита назвала бы, кого любит, но вековое представление женщины, что о любви первым говорит мужчина, удержало ее.
Николай Алексеевич все прекрасно понял и тем решительнее продолжил свою мысль:
— Я не знаю, когда вы можете въехать в свою кооперативную квартиру… но совсем не поэтому я хотел просить вас об одолжении.
— Николай Алексеевич, я на все готова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
И Аэлита отыскала вчерашнего знакомого, восхитилась портретом и расцеловала ваятеля.
Следовало бы правильно понять непосредственный порыв молодой женщины, вовремя остановить себя, помня о непреодолимом барьере времени. А он?.. Он продолжил знакомство в Москве. Заинтересовал ее своими идеями. И в результате… В результате она не только перешла на работу в его институт, но и ушла из семьи. Разве он не несет за это ответственности? Более того, не отвечает ли он теперь за ее будущее? Он, который ничего не может предложить ей, кроме своей старости. Не время ли, пока совсем не поздно, положить всему этому конец?
И Николай Алексеевич Анисимов, посвятив свою научную деятельность выводу человечества из тупика, в своей личной жизни оказался в безвыходном тупике.
Ночной лес, где под ногами что-то шуршит и где на каждом шагу натыкаешься то на узловатый корень, то на трухлявый пень, казался таким же безысходным тупиком.
Николай Алексеевич выпустил пальцы Аэлиты, смутившись тем, что они с Аэлитой идут в темноте, взявшись за руки. Но Аэлита требовательно сжала его руку, не желая отпустить.
Николай Алексеевич считал себя честным человеком, потому дал себе клятву объясниться с Аэлитой, убедить ее, что в их отношениях необходим, именно необходим крутой поворот. И всякий раз не хватало Анисимову силы воли, решительности или, если сказать начистоту, даже жестокости.
Все эти мысли, владевшие Анисимовым, были так же беспросветны, как и окружающий его лес.
Аэлита думала о другом, но, строго говоря, о том же самом. Пыталась разобраться, почему не отпускает руки Николая Алексеевича: из-за боязни темноты или радуясь неизвестно чему и ожидая чего-то важного, желанного, что скажет сейчас Николай Алексеевич?
Она призналась в любви к пожилому, но замечательному человеку не только своему брату Спартаку, призналась самой себе. И это было так же ужасно, как и радостно. О барьере же времени, разделявшем их, и думать не хотелось.
А если подумать, то станет ясно, что не остановится она ни перед какой жертвой. Правда, ей и в голову не могла прийти та жертва, о которой размышлял рядом идущий, любимый человек.
Аэлита давно собиралась приехать к брату. Дача Анисимова находилась совсем рядом с совхозом, где стали работать трактористами Спартак и Остап.
Добираться туда — поездом, нерегулярно курсирующим автобусом, поэтому Аэлита не без некоторой женской хитрости пожаловалась на такие трудности Анисимову, когда докладывала об опытах, проведенных с Бемсом. Джентльменская натура Николая Алексеевича заставила его сразу же предложить совместную поездку на дачу.
Но прямого приглашения Аэлита так и не могла дождаться. Не считал Анисимов возможным ехать с ней в пустую дачу. Ждал, когда переедет туда на лето дочь-актриса Софья Николаевна с детьми, мальчиком и девочкой, младшими школьниками.
Они переехали как раз к цветению яблонь, и Анисимов сразу предложил Аэлите отвезти ее в совхоз.
Глава седьмая. БАРЬЕР ВРЕМЕНИ
Столь неравная по возрасту пара, взявшись за руки, шла в полной лесной темноте.
Ах, если бы Николай Алексеевич не медлил, а сказал все, что ждала Аэлита! Если бы он снова стал таким близким (пусть слабым!), как в особой палате немецкого госпиталя!
Но Анисимов молчал, и Аэлита с ужасом догадывалась почему. Не подозревал он о ее готовности даже стать (будь то возможно) его ровесницей!
И Аэлита засмеялась своим мыслям.
— Вам весело? — спросил Николай Алексеевич.
— Я счастлива! Право! На минуту, но счастлива, — ответила Аэлита, легко сжимая пальцы Анисимова.
И тогда открылось чистое поле и небосвод, усеянный звездами. То самое поле, с которого днем дохнуло русским простором.
«Самое место для крутого поворота», — подумал Анисимов и решил, что именно сейчас откроет Аэлите все: и что любит ее, и что отказывается от нее и своего счастья.
Но привычная сдержанность предотвратила непоправимое. Анисимов не сказал рубящих все слов, а произнес совсем иное:
— У меня к вам просьба, Аэлита. Дела складываются так, что мне предстоит весьма длительная поездка за границу. Сначала в Нью-Йорк на Ассамблею Организации Объединенных Наций, а потом…
Аэлита отпустила руку Анисимова и вся похолодела.
— Уезжаете? Зачем?
— Чтобы… В том весь смысл моей жизни. И вашей тоже.
Аэлита зажмурилась. Вот оно главное, что сейчас услышит!
— И вашей тоже, как участницы нашей научной разработки.
Аэлите хотелось помочь ему, подсказать.
— И вам понадобятся помощники. И даже такие, как я. Впрочем, какая же я помощница?
— К сожалению, речь идет о другой помощи. В моем выступлении в Организации Объединенных Наций от имени советских ученых вы не поможете.
— О той идее, которая зарождалась в Западной Германии, в госпитале?
— Да. В особой палате, при вас. Мы мечтали предложить ООН создать Город-лабораторию, как бы перенесенный из будущего.
— Какой замечательный город! Как бы мне хотелось попасть в него!
— Если наш проект пройдет, если ООН выделит необходимые средства и укажет место создания города, мне придется пробыть там, по крайней мере, несколько лет.
— Несколько лет? — ужаснулась Аэлита, останавливаясь, словно наткнулась на дерево.
— Потому-то я и обращаюсь к вам с просьбой.
— Поехать с вами?
— Увы, совсем наоборот. Я знаю, что хозяйка квартиры, в которой вы живете, возвращается с Севера.
— Да. Возвращается.
— А как думаете жить в дальнейшем? Вернее, где?
— В институте предложили вступить в стройкооператив.
— И деньги есть для внесения пая?
— Я не решалась рассказать, Николай Алексеевич. Юрий Сергеевич во время своего последнего посещения, оказывается, оставил на кухне конверт со слезным письмом и моими деньгами, которые я швырнула ему в лицо за Бемса.
— Чем же вызван такой поступок?
— Видимо, даже в таком человеке есть доброе начало. Честное слово! Я всегда считала Мелхова безукоризненно честным. Правда, честность могла диктоваться расчетом. Ему хотелось восстановить наши отношения. Но это невозможно.
— Невозможно?
— Я люблю другого человека.
Еще одно слово — и Аэлита назвала бы, кого любит, но вековое представление женщины, что о любви первым говорит мужчина, удержало ее.
Николай Алексеевич все прекрасно понял и тем решительнее продолжил свою мысль:
— Я не знаю, когда вы можете въехать в свою кооперативную квартиру… но совсем не поэтому я хотел просить вас об одолжении.
— Николай Алексеевич, я на все готова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112