Все это объяснялось необычайной силой ума, которая побуждала его никому не доверять, кроме самого себя, и которая доставила ему славное прозвище Питера Твердоголового.
ГЛАВА IV
О том, как известия о грозящем нападении повергли жителей Нового Амстердама в великий ужас и как они очень сильно укрепили город – постановлениями.
Для философа нет поистине более интересного зрелища, чем созерцание общины, в которой каждый человек имеет голос в государственных делах, мнит себя Атлантом, поддерживающим страну, и считает своим долгом прилагать всяческие усилия ради блага отчизны. Итак, говорю я, для философа нет ничего интереснее, чем наблюдать за такой общиной, охваченной военной суматохой. Сколько громкой болтовни, сколько патриотических криков, сколько беготни туда и сюда – все спешат, все по горло заняты, все путаются под ногами и все мешают своим трудолюбивым соседям, страшно занятым тем, что ничего не делают! Это все равно, что быть очевидцем большого пожара, когда каждый геройски трудится: одни тащат пустые пожарные рукава, другие торопливо бегут с полными ведрами и проливают воду в башмаки своих соседей, третьи всю ночь звонят в церковные колокола, чтобы потушить пожар. Пожарники, подобно отважным рыцарям, штурмующим пролом в крепостной стене, лазают вверх и вниз по приставным лестницам и руководят наступлением, крича в жестяные трубы. Здесь суетливый малый, обуреваемый усердием, спасает собственность несчастного погорельца: схватив некий предмет комнатной утвари, он важно несет его с таким гордым видом, словно ему удалось спасти горшок с золотыми монетами; другой выбрасывает из окна зеркала и фарфоровую посуду, чтобы уберечь их от огня, а тот, кто ничего другого делать не может, но желает помочь в великой беде, бегает взад и вперед по улице, разинув рот и беспрерывно крича: «Пожар! пожар! пожар!»
«Когда до Коринфа дошло известие, – говорит серьезный, глубокомысленный Лукиан (хотя должен сознаться, его рассказ не отличается оригинальностью), – что Филипп собирается на них напасть, жители впали в большую тревогу. Одни побежали чистить свое оружие, другие катили камни, чтобы надстроить стены – короче говоря, все были заняты и все мешали друг другу. Один только Диоген не находил для себя дела; решив не оставаться праздным, когда на карту было поставлено благополучие его страны, он подоткнул полы туники и изо всех сил принялся катать свою бочку взад и вперед по гимнасию». Подобным же образом все преисполненные патриотизма жители Нового Амстердама, получив послание Питера Стайвесанта, ревностно занялись тем, что создавали во всем беспорядок и участвовали во всеобщей суматохе. «Все мужчины, – говорится в стайвесантской рукописи, – схватились за оружие!», под чем следует понимать, что ни один из наших честных голландских граждан не решался пойти в церковь или на рынок без какого-нибудь старомодного подобия сабли, болтавшегося у него сбоку, и без длинного голландского охотничьего ружья за плечом, не выходил ночью из дому без фонаря и не поворачивал за угол, прежде не осмотревшись внимательно вокруг из опасения невзначай наткнуться на британскую армию. Нам также доподлинно известно, что Стоффель Бринкерхоф, которого старухи считали почти таким же храбрецом, как и самого губернатора, установил у своего дома два фунтовых фальконета, один у парадной двери, а другой у черного хода.
Но самым сильным средством из всех, к каким прибегли в этом ужасном случае (оно и впоследствии оказывалось изумительно действенным), были народные собрания. Питер Стайвесант, как я уже рассказывал, чрезвычайно недолюбливал эти шумные сборища, но, поскольку время было необычайно тревожное, а старый губернатор отсутствовал и не мог запретить их, они возродились с необычайной стремительностью. Туда являлись ораторы и политики и как бы соревновались между собой, кто громче всех будет кричать и превзойдет других в разгуле гиперболического патриотизма и в постановлениях о поддержке и защите правительства. На этих мудрых и всемогущих собраниях было nem. can решено, что Новый Амстердам – самая просвещенная, самая благородная, самая грозная и самая древняя община во всем мире. Увидев, что это постановление принято единогласно и с такой готовностью, на обсуждение сразу же поставили другой вопрос: возможно ли и политично ли будет уничтожить Великобританию? Шестьдесят девять участников собрания очень красноречиво высказывались в утвердительном смысле и только один взял слово, чтобы выразить некоторые сомнения. В наказание за эти граничившие с предательством взгляды толпа его тотчас же схватила, вымазала дегтем и вываляла в перьях, – наказание, равносильное сбрасыванию с Тарпейской скалы; а потому в дальнейшем на неудачливого оратора смотрели как на отщепенца, и его мнение не принималось в расчет. Следовательно, вопрос был единодушно решен в положительном смысле и великому совету было предложено издать соответствующий закон, что и сделали. Благодаря этой мере все жители почувствовали удивительный прилив мужества и стали чрезвычайно вспыльчивыми и храбрыми. В самом деле, после того как первый приступ тревоги до некоторой степени утих, старухи закопали в землю все деньги, на которые им удалось наложить руку, а на остальные их мужья принялись ежедневно пьянствовать, община даже стала настаивать на наступательных действиях. Сочинили песни на нижнеголландском наречии и распевали их на улицах; в этих песнях англичан самым безжалостным образом колотили, не давая им никакой пощады. Всенародно произносили речи, в которых бесспорно доказывалось, что судьба старой Англии зависела от воли новоамстердамцев.
Наконец, чтобы нанести мощный удар по жизненно важным органам Великобритании, назначили большое собрание самых мудрых жителей Нового Амстердама; притащив все британские изделия, какие им только удалось найти, они устроили из них огромный костер. И в патриотическом пыле этого мгновения все присутствующие, у кого были штаны или шляпа английского производства, сняли их и бесстрашно бросили в огонь – к непоправимому ущербу, убытку и разорению английских фабрикантов. В память об этом великом подвиге они установили на месте костра столб с аллегорическим изображением наверху: под видом орла, который выклевывает из земного шара островок со старой Англией, были представлены Новые Нидерланды, уничтожающие Великобританию. Однако то ли по бесталанности скульптора, то ли в результате его неуместной шалости, орел был поразительно похож на гуся, тщетно пытающегося схватить кусок пуддинга.
ГЛАВА V
В которой показано, как великий совет Новых Нидерландов чудесным образом, обогатился болтунами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
ГЛАВА IV
О том, как известия о грозящем нападении повергли жителей Нового Амстердама в великий ужас и как они очень сильно укрепили город – постановлениями.
Для философа нет поистине более интересного зрелища, чем созерцание общины, в которой каждый человек имеет голос в государственных делах, мнит себя Атлантом, поддерживающим страну, и считает своим долгом прилагать всяческие усилия ради блага отчизны. Итак, говорю я, для философа нет ничего интереснее, чем наблюдать за такой общиной, охваченной военной суматохой. Сколько громкой болтовни, сколько патриотических криков, сколько беготни туда и сюда – все спешат, все по горло заняты, все путаются под ногами и все мешают своим трудолюбивым соседям, страшно занятым тем, что ничего не делают! Это все равно, что быть очевидцем большого пожара, когда каждый геройски трудится: одни тащат пустые пожарные рукава, другие торопливо бегут с полными ведрами и проливают воду в башмаки своих соседей, третьи всю ночь звонят в церковные колокола, чтобы потушить пожар. Пожарники, подобно отважным рыцарям, штурмующим пролом в крепостной стене, лазают вверх и вниз по приставным лестницам и руководят наступлением, крича в жестяные трубы. Здесь суетливый малый, обуреваемый усердием, спасает собственность несчастного погорельца: схватив некий предмет комнатной утвари, он важно несет его с таким гордым видом, словно ему удалось спасти горшок с золотыми монетами; другой выбрасывает из окна зеркала и фарфоровую посуду, чтобы уберечь их от огня, а тот, кто ничего другого делать не может, но желает помочь в великой беде, бегает взад и вперед по улице, разинув рот и беспрерывно крича: «Пожар! пожар! пожар!»
«Когда до Коринфа дошло известие, – говорит серьезный, глубокомысленный Лукиан (хотя должен сознаться, его рассказ не отличается оригинальностью), – что Филипп собирается на них напасть, жители впали в большую тревогу. Одни побежали чистить свое оружие, другие катили камни, чтобы надстроить стены – короче говоря, все были заняты и все мешали друг другу. Один только Диоген не находил для себя дела; решив не оставаться праздным, когда на карту было поставлено благополучие его страны, он подоткнул полы туники и изо всех сил принялся катать свою бочку взад и вперед по гимнасию». Подобным же образом все преисполненные патриотизма жители Нового Амстердама, получив послание Питера Стайвесанта, ревностно занялись тем, что создавали во всем беспорядок и участвовали во всеобщей суматохе. «Все мужчины, – говорится в стайвесантской рукописи, – схватились за оружие!», под чем следует понимать, что ни один из наших честных голландских граждан не решался пойти в церковь или на рынок без какого-нибудь старомодного подобия сабли, болтавшегося у него сбоку, и без длинного голландского охотничьего ружья за плечом, не выходил ночью из дому без фонаря и не поворачивал за угол, прежде не осмотревшись внимательно вокруг из опасения невзначай наткнуться на британскую армию. Нам также доподлинно известно, что Стоффель Бринкерхоф, которого старухи считали почти таким же храбрецом, как и самого губернатора, установил у своего дома два фунтовых фальконета, один у парадной двери, а другой у черного хода.
Но самым сильным средством из всех, к каким прибегли в этом ужасном случае (оно и впоследствии оказывалось изумительно действенным), были народные собрания. Питер Стайвесант, как я уже рассказывал, чрезвычайно недолюбливал эти шумные сборища, но, поскольку время было необычайно тревожное, а старый губернатор отсутствовал и не мог запретить их, они возродились с необычайной стремительностью. Туда являлись ораторы и политики и как бы соревновались между собой, кто громче всех будет кричать и превзойдет других в разгуле гиперболического патриотизма и в постановлениях о поддержке и защите правительства. На этих мудрых и всемогущих собраниях было nem. can решено, что Новый Амстердам – самая просвещенная, самая благородная, самая грозная и самая древняя община во всем мире. Увидев, что это постановление принято единогласно и с такой готовностью, на обсуждение сразу же поставили другой вопрос: возможно ли и политично ли будет уничтожить Великобританию? Шестьдесят девять участников собрания очень красноречиво высказывались в утвердительном смысле и только один взял слово, чтобы выразить некоторые сомнения. В наказание за эти граничившие с предательством взгляды толпа его тотчас же схватила, вымазала дегтем и вываляла в перьях, – наказание, равносильное сбрасыванию с Тарпейской скалы; а потому в дальнейшем на неудачливого оратора смотрели как на отщепенца, и его мнение не принималось в расчет. Следовательно, вопрос был единодушно решен в положительном смысле и великому совету было предложено издать соответствующий закон, что и сделали. Благодаря этой мере все жители почувствовали удивительный прилив мужества и стали чрезвычайно вспыльчивыми и храбрыми. В самом деле, после того как первый приступ тревоги до некоторой степени утих, старухи закопали в землю все деньги, на которые им удалось наложить руку, а на остальные их мужья принялись ежедневно пьянствовать, община даже стала настаивать на наступательных действиях. Сочинили песни на нижнеголландском наречии и распевали их на улицах; в этих песнях англичан самым безжалостным образом колотили, не давая им никакой пощады. Всенародно произносили речи, в которых бесспорно доказывалось, что судьба старой Англии зависела от воли новоамстердамцев.
Наконец, чтобы нанести мощный удар по жизненно важным органам Великобритании, назначили большое собрание самых мудрых жителей Нового Амстердама; притащив все британские изделия, какие им только удалось найти, они устроили из них огромный костер. И в патриотическом пыле этого мгновения все присутствующие, у кого были штаны или шляпа английского производства, сняли их и бесстрашно бросили в огонь – к непоправимому ущербу, убытку и разорению английских фабрикантов. В память об этом великом подвиге они установили на месте костра столб с аллегорическим изображением наверху: под видом орла, который выклевывает из земного шара островок со старой Англией, были представлены Новые Нидерланды, уничтожающие Великобританию. Однако то ли по бесталанности скульптора, то ли в результате его неуместной шалости, орел был поразительно похож на гуся, тщетно пытающегося схватить кусок пуддинга.
ГЛАВА V
В которой показано, как великий совет Новых Нидерландов чудесным образом, обогатился болтунами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122