Не теряя времени, стажер подошел к Ричарду, и птичий щебет зажимов повторился вновь, совсем рядом.
– Вы только полюбуйтесь, – сказал он своему престарелому приятелю, – я запустил его на две минуты позже, а к финишу они пришли одновременно.
– У нас что, соревнование? – спросил Ричард.
С неуклюжей решительностью юнец сомкнул пальцы Ричарда на тампоне и поднял ему руку.
– Держите так пять минут, – распорядился он.
– А если не буду, что тогда?
– Рубашку себе перепачкаете. – И, обращаясь к старику, он сказал: – У меня тут на днях была одна, уже идти собралась, как вдруг – фрр! – весь перед себе залила, выходное платье испортила. Она отсюда хотела ехать на концерт в «Симфони-холл».
– А потом еще пытаются отсудить у больницы деньги за счет из химчистки, – ворчливо пробубнил старик.
– Почему он меня опередил? – спросила Джоан. Ее воздетая вверх рука дернулась то ли от досады, то ли от усталости.
– Обычное дело, – заверил ее стажер. – В девяти случаях из десяти мужчины быстрее. Сердце намного сильнее.
– Правда?
– Конечно правда, – ответил ей Ричард. – Не спорь, медицине лучше знать.
– А эта, из третьего отделения, – не унимался старик, – ее с того света вытащили после аварии, а она, я слыхал, в суд подала за то, что потеряли ее зубной протез.
Под такой аккомпанемент худо-бедно прошли положенные пять минут. Поднятая кверху рука уже заныла. Они с Джоан были как два невезучих ученика в классе, которые все тянут руку, хотя заранее ясно, что никто не обратит на них никакого внимания, или как два участника шарады, которую заведомо никто не решит (правильный ответ: «две белоствольные березы на лужайке»),
– Можете сесть, если хотите, – сказал им стажер. – Только прижимайте тампон как следует.
Они сели, ноги свесились с кровати, будто налитые.
– Голова не кружится? – спросила его Джоан.
– При моем-то могучем сердце? Думай, что говоришь!
– Как по-вашему, нужен ему кофе? – спросил ее стажер. – Тогда мне лучше послать за ним сейчас.
Старик подался вперед, изъявляя готовность встать и идти.
– Не надо мне никакого кофе! – сказал Ричард так громко, что сам увидел себя прочно утвердившимся (еще одна Айрис!) на небосклоне обиженного стариковского брюзжания. А еще этот дохляк в донорской, голова у него закружилась, так я же и встал ему за кофе сходить, – куда там, как рявкнет на меня, прямо страх! Желая наглядно продемонстрировать свой, в сущности, веселый нрав и полное самообладание, Ричард шевельнул рукой в сторону сданной ими крови – два квадратных, толстеньких, под завязку заполненных мешочка – и изрек: – У меня на родине, в Западной Вирджинии, бывало снимешь с барбоса клеща насосавшегося – так он точно такой же, как эта штуковина!
Оба, стар и млад, смотрели на него в полном недоумении. Может, он чего-то не то сказал, хотел одно, а вышло другое? Или они ни разу не сталкивались с уроженцами Западной Вирджинии?
Джоан тоже заинтересовалась собранной кровью:
– Это от нас? Такие кукольные подушечки?
– Давай прихватим одну для Пуговки, пусть играет, – предложил Ричард.
Стажер, похоже, был не вполне уверен, что это шутка.
– Ваша кровь будет учтена в счете миссис Хенрисон, – сообщил он официально.
– Вам что-нибудь известно о ней? – спросила его Джоан. – Когда ее… когда намечена операция?
– По-моему, завтра. Сегодня после обеда только открытое сердце – в два часа. Значит, что-то около шестнадцати пинт.
– Так много… – Джоан была потрясена. – Шестнадцать… Во всем человеке крови, наверно, не больше?
– Меньше, – уточнил стажер, махнув рукой: жест, каким коронованные особы раздают щедроты и одновременно пресекают всякие славословия.
– Можно нам навестить ее? – поинтересовался Ричард, чтобы произвести впечатление на Джоан. («Как не стыдно, ей-богу», – укорила она его, и это на него тогда подействовало.) Он не сомневался в отказе.
– Не знаю, спросите в регистратуре. Как правило, накануне таких серьезных операций пускают только ближайших родственников. Что ж, теперь вам беспокоиться не о чем. – Он имел в виду, что кровотечение им больше не грозит.
У Ричарда на руке осталась небольшая синюшного цвета припухлость, и стажер залепил ее широкой полоской розоватого, намертво приклеивающегося пластыря той особой разновидности, которая используется только в больницах. Это их узкая специализация, подумал Ричард, – упаковка. Профессиональная упаковка всевозможной человеческой пачкотни перед окончательной отправкой в пункт назначения. Шестнадцать кукольных подушечек, темных, пухленьких, аккуратных, как одна дружно марширующих прямиком в открытое сердце. Эта картина тотчас утолила его жажду порядка в космических масштабах.
Он опустил закатанный рукав и, соскользнув с кровати, встал на ноги. Его ошеломило, когда за миг до того, как его ноги коснулись пола, он осознал, что три пары глаз намертво прикованы к нему, завороженные, настороженные, готовые к любому его конфузу. Он выпрямился, возвышаясь над всеми. Попрыгал на одной ноге, Целясь в туфлю, потом на другой. Отбил нехитрую чечетку – все, что он вынес из уроков танцев, куда его, семилетнего, возили каждую субботу за двенадцать миль в Моргантаун. Он слегка поклонился жене, улыбнулся старику и сказал стажеру:
– Сколько себя помню, все почему-то ждут, что я вот-вот грохнусь в обморок. Ума не приложу, отчего это. Отродясь в обморок не падал.
Пиджак, пальто – странноватое ощущение: как будто вещи стали более легкими, готовыми с него соскользнуть; но пока он дошел до конца коридора, пространство вокруг него вроде бы пришло в норму, плотно обхватив его со всех сторон. Джоан, шедшая рядом, хранила выжидательно-благоговейное молчание. Через большие стеклянные двери они вышли наружу. Изголодавшееся солнце кое-где прогрызло сплошную пелену хмари. Там позади над ними остался лежать арабский шейх, погруженный в бесконечный сон о барханах, осталась миссис Хенрисон на своей больничной койке, получившая, как коматозная мать от своих детей-близнецов, в дар от Ричарда и Джоан два неразличимых пакета крови. Ричард приобнял жену за толстые накладные плечи и прошептал, пока они шли, прислонясь друг к другу:
– Люблю тебя, слышишь? Люблю люблю люблю люблю тебя!
Романтическое чувство, в двух словах, – это что-то новое, неизведанное. Для Мейплов непривычно было ехать вместе в одиннадцать часов утра. Если они и оказывались в машине бок о бок, то почти всегда затемно. Уголком глаза он видел яркий при свете дня овал ее лица. Она пристально следила за ним, готовая в любую секунду перехватить руль, если он вдруг потеряет сознание. Он испытывал нежность к ней в этом ровном рассеянном свете, а к себе – удивление, прикидывая, какова же глубина, отделяющая его сознание от той черной бездны, которая притаилась где-то там внутри?
1 2 3 4 5
– Вы только полюбуйтесь, – сказал он своему престарелому приятелю, – я запустил его на две минуты позже, а к финишу они пришли одновременно.
– У нас что, соревнование? – спросил Ричард.
С неуклюжей решительностью юнец сомкнул пальцы Ричарда на тампоне и поднял ему руку.
– Держите так пять минут, – распорядился он.
– А если не буду, что тогда?
– Рубашку себе перепачкаете. – И, обращаясь к старику, он сказал: – У меня тут на днях была одна, уже идти собралась, как вдруг – фрр! – весь перед себе залила, выходное платье испортила. Она отсюда хотела ехать на концерт в «Симфони-холл».
– А потом еще пытаются отсудить у больницы деньги за счет из химчистки, – ворчливо пробубнил старик.
– Почему он меня опередил? – спросила Джоан. Ее воздетая вверх рука дернулась то ли от досады, то ли от усталости.
– Обычное дело, – заверил ее стажер. – В девяти случаях из десяти мужчины быстрее. Сердце намного сильнее.
– Правда?
– Конечно правда, – ответил ей Ричард. – Не спорь, медицине лучше знать.
– А эта, из третьего отделения, – не унимался старик, – ее с того света вытащили после аварии, а она, я слыхал, в суд подала за то, что потеряли ее зубной протез.
Под такой аккомпанемент худо-бедно прошли положенные пять минут. Поднятая кверху рука уже заныла. Они с Джоан были как два невезучих ученика в классе, которые все тянут руку, хотя заранее ясно, что никто не обратит на них никакого внимания, или как два участника шарады, которую заведомо никто не решит (правильный ответ: «две белоствольные березы на лужайке»),
– Можете сесть, если хотите, – сказал им стажер. – Только прижимайте тампон как следует.
Они сели, ноги свесились с кровати, будто налитые.
– Голова не кружится? – спросила его Джоан.
– При моем-то могучем сердце? Думай, что говоришь!
– Как по-вашему, нужен ему кофе? – спросил ее стажер. – Тогда мне лучше послать за ним сейчас.
Старик подался вперед, изъявляя готовность встать и идти.
– Не надо мне никакого кофе! – сказал Ричард так громко, что сам увидел себя прочно утвердившимся (еще одна Айрис!) на небосклоне обиженного стариковского брюзжания. А еще этот дохляк в донорской, голова у него закружилась, так я же и встал ему за кофе сходить, – куда там, как рявкнет на меня, прямо страх! Желая наглядно продемонстрировать свой, в сущности, веселый нрав и полное самообладание, Ричард шевельнул рукой в сторону сданной ими крови – два квадратных, толстеньких, под завязку заполненных мешочка – и изрек: – У меня на родине, в Западной Вирджинии, бывало снимешь с барбоса клеща насосавшегося – так он точно такой же, как эта штуковина!
Оба, стар и млад, смотрели на него в полном недоумении. Может, он чего-то не то сказал, хотел одно, а вышло другое? Или они ни разу не сталкивались с уроженцами Западной Вирджинии?
Джоан тоже заинтересовалась собранной кровью:
– Это от нас? Такие кукольные подушечки?
– Давай прихватим одну для Пуговки, пусть играет, – предложил Ричард.
Стажер, похоже, был не вполне уверен, что это шутка.
– Ваша кровь будет учтена в счете миссис Хенрисон, – сообщил он официально.
– Вам что-нибудь известно о ней? – спросила его Джоан. – Когда ее… когда намечена операция?
– По-моему, завтра. Сегодня после обеда только открытое сердце – в два часа. Значит, что-то около шестнадцати пинт.
– Так много… – Джоан была потрясена. – Шестнадцать… Во всем человеке крови, наверно, не больше?
– Меньше, – уточнил стажер, махнув рукой: жест, каким коронованные особы раздают щедроты и одновременно пресекают всякие славословия.
– Можно нам навестить ее? – поинтересовался Ричард, чтобы произвести впечатление на Джоан. («Как не стыдно, ей-богу», – укорила она его, и это на него тогда подействовало.) Он не сомневался в отказе.
– Не знаю, спросите в регистратуре. Как правило, накануне таких серьезных операций пускают только ближайших родственников. Что ж, теперь вам беспокоиться не о чем. – Он имел в виду, что кровотечение им больше не грозит.
У Ричарда на руке осталась небольшая синюшного цвета припухлость, и стажер залепил ее широкой полоской розоватого, намертво приклеивающегося пластыря той особой разновидности, которая используется только в больницах. Это их узкая специализация, подумал Ричард, – упаковка. Профессиональная упаковка всевозможной человеческой пачкотни перед окончательной отправкой в пункт назначения. Шестнадцать кукольных подушечек, темных, пухленьких, аккуратных, как одна дружно марширующих прямиком в открытое сердце. Эта картина тотчас утолила его жажду порядка в космических масштабах.
Он опустил закатанный рукав и, соскользнув с кровати, встал на ноги. Его ошеломило, когда за миг до того, как его ноги коснулись пола, он осознал, что три пары глаз намертво прикованы к нему, завороженные, настороженные, готовые к любому его конфузу. Он выпрямился, возвышаясь над всеми. Попрыгал на одной ноге, Целясь в туфлю, потом на другой. Отбил нехитрую чечетку – все, что он вынес из уроков танцев, куда его, семилетнего, возили каждую субботу за двенадцать миль в Моргантаун. Он слегка поклонился жене, улыбнулся старику и сказал стажеру:
– Сколько себя помню, все почему-то ждут, что я вот-вот грохнусь в обморок. Ума не приложу, отчего это. Отродясь в обморок не падал.
Пиджак, пальто – странноватое ощущение: как будто вещи стали более легкими, готовыми с него соскользнуть; но пока он дошел до конца коридора, пространство вокруг него вроде бы пришло в норму, плотно обхватив его со всех сторон. Джоан, шедшая рядом, хранила выжидательно-благоговейное молчание. Через большие стеклянные двери они вышли наружу. Изголодавшееся солнце кое-где прогрызло сплошную пелену хмари. Там позади над ними остался лежать арабский шейх, погруженный в бесконечный сон о барханах, осталась миссис Хенрисон на своей больничной койке, получившая, как коматозная мать от своих детей-близнецов, в дар от Ричарда и Джоан два неразличимых пакета крови. Ричард приобнял жену за толстые накладные плечи и прошептал, пока они шли, прислонясь друг к другу:
– Люблю тебя, слышишь? Люблю люблю люблю люблю тебя!
Романтическое чувство, в двух словах, – это что-то новое, неизведанное. Для Мейплов непривычно было ехать вместе в одиннадцать часов утра. Если они и оказывались в машине бок о бок, то почти всегда затемно. Уголком глаза он видел яркий при свете дня овал ее лица. Она пристально следила за ним, готовая в любую секунду перехватить руль, если он вдруг потеряет сознание. Он испытывал нежность к ней в этом ровном рассеянном свете, а к себе – удивление, прикидывая, какова же глубина, отделяющая его сознание от той черной бездны, которая притаилась где-то там внутри?
1 2 3 4 5