Ночью лошадь его вернулась и присоединилась к своему табуну; она была оседлана, поводья волочились по земле. Родственники Олененка отправились на поиски, продолжавшиеся несколько дней. Его нашли наконец далеко от туши бизона, которую он разрезал на куски, сняв с нее шкуру. Он лежал в лощине с проломленной головой. Жены и родственницы Олененка похоронили его, и не очень горевали по нем. Он обращался с женами жестоко и они радовались, что избавились от него. Мясо убитого бизона Олененок тщательно разделал и приготовил к навьючиванию на лошадь. Думали, что Олененок отъехал от разделанной туши, чтобы убить еще какое-нибудь животное, и лошадь сбросила его или, может быть, упала вместе с ним и лягнула его, пытаясь подняться.
Нэтаки и я обрадовались, узнав о его смерти. Она услышала об этом первая, прибежала ко мне взволнованная с горящими глазами и крепко обняла меня.
— Радуйся, — кричала она, — наш враг умер. Нашли его тело; мы можем теперь ездить, куда захотим, без страха.
Однажды вечером к нам в гости пришел мой старый друг, которого я называл здесь по-разному, то Медвежья Голова, то Скунс (он принял первое имя после удачного сражения). Он оставался у нас долго, когда уже все остальные ушли, и молча курил, чем-то очень озабоченный. И Ягода и я заметили это.
— Вероятно, ему нужно новое ружье, — сказал я, а может быть, одеяло или новое платье для жены. Что бы ему ни требовалось, я подарю ему это сам.
Нам уже хотелось спать. Ягода налил стопку и подал ему.
— Ну-ка, — сказал он, — расскажи нам, о чем ты задумался?
— Я убил его, — ответил он, — я убил его, отнес его тело в лощину и там бросил.
Вот так известие! Мы сразу поняли, о ком он говорит; конечно, речь шла об Олененке. «Ах!» — воскликнули мы оба и замолкли, ожидая продолжения.
— Я подъехал к тому месту, где он увязывал мясо, и слез с лошади, чтобы подтянуть подпругу. Мы стали разговаривать, и он рассказал мне, что стрелял в тебя.
— Не знаю, — сказал он, — как это я промахнулся, я целился тщательно. Но это еще не конец. Я еще убью белого, а его жена будет моей женой, хоть она меня и ненавидит.
Услышав это, я взбесился. «Убей его, — шептало мне что-то, — убей его, иначе он убьет твоего друга, который был так добр к тебе». Он стоял нагнувшись, увязывая последние куски мяса. Я поднял ружье и ударил его прямо по макушке. Он упал вперед, и тень его отлетела. Я рад, что сделал это.
Он поднялся и собрался уходить.
— Друг, — сказал я, взяв его руку и крепко пожимая ее, — все мое — твое. Что мне тебе подарить?
— Ничего, — ответил он, — ничего. Я не беден. Но если я когда-нибудь окажусь в беде, то приду к тебе и попрошу помочь мне.
Он вышел. Мы заперли за ним дверь и заложили засовы.
— Будь я проклят, если я когда-нибудь слыхал, чтобы индеец сделал такое ради белого! — воскликнул Ягода. — Вот такого друга стоит иметь.
По понятным соображениям мы держали про себя все, что узнали, хотя мне стоило немалого труда удержаться от рассказа об этом. Только много лет спустя я наконец рассказал историю убийства Олененка Нэтаки, а когда наступило такое время, что нашему другу понадобилась действительно помощь, он ее получил.
В эту зиму у нас работал Длинноволосый Джим, погонщик быков, мужчина лет сорока. Он отрастил волосы не меньше двух футов длиной; они спускались темными очень красивыми крупными волнами на спину и на плечи. В пути с обозом или работая на открытом воздухе на ветру он носил волосы заплетенными в косу, но в лагере он просто схватывал их шелковой повязкой вокруг головы. Джим очень гордился своими волосами, всегда тщательно мыл и расчесывал их.
Джим, как он рассказывал, совершил несколько поездок в Санта-Фе и по трансконтинентальному пути, а в Монтану попал из Коринна. По его словам, он был отличный боксер и удачливый игрок, но эти преимущества, говорил он, сводились на нет тем обстоятельством, что ему ужасно не везло в любви. «Я в молодости любил четырех женщин, — рассказал он нам, — и разрази меня бог, если мне досталась хоть одна».
«Один раз я почти достиг цели, — продолжал он. — Она была рыжая вдова, державшая пансион в Каунсил-Блафс. Однажды вечером наш обоз вкатился в Каунсил-Блафс; поставив быков в загон, все погонщики отправились в ее пансион ужинать. Как только она попалась мне на глаза, я сказал себе: „Вот это женщина — красота!“ Мала ростом, худенькая, веснушчатая, с прехорошеньким вздернутым нахальным носиком.
— Кто это? — спросил я сидевшего рядом парня.
— Вдова, — говорит он, — она содержит эту лавочку.
Раз так, кончено. Я пошел к начальнику обоза, заявил, что ухожу, получил расчет и перетащил постельные принадлежности и спальный мешок в ее заведение. На следующий день вечером я поймал ее одну, когда она сидела на ступеньках, и подошел прямо к ней.
— Миссис Уэстбридж, — говорю я, — честное слово, я в вас влюбился. Пойдете за меня замуж?
— Выдумал тоже! — воскликнула она. — Вы только послушайте его. Чужой мужчина! Брысь, убирайтесь отсюда!
Вскочила, бросилась в дом, забежала в кухню, захлопнула и заперла на ключ дверь.
Но мне-то она не сказала, чтобы я убирался вон из дому, я продолжал жить в пансионе и задавал ей тот же вопрос, как только бывал подходящий случай, иногда два раза в день. Она уже перестала убегать, относилась к этому добродушно, но каждый раз отвечала мне наотрез «нет». Я ничуть не терял надежды.
Вот так дело тянулось недели две, и раз вечером я опять спросил ее — в двадцать первый раз, — а это число у меня счастливое, и я твердо знал, что оно меня вывезет. Так и вышло.
— Да, сэр, мистер Джим как там вас, — говорит она сразу, — я выйду за вас на определенных условиях. Вы должны остричь волосы.
— Есть.
— И выбросить ваши шестизарядные и длинный нож.
— Есть.
— И бросить играть в карты.
— Есть.
— И помогать мне держать этот пансион.
Да, я согласился на все, и она обещала, что мы поженимся в ближайшее воскресенье. Я потребовал поцелуй, она хлопнула меня по щеке и убежала на кухню.
— Ничего, — говорю я себе, усаживаясь на ступень я подожду, пока она выйдет, и поймаю ее.
И вот, сэр, сижу я, спокойный и счастливый, и подходит ко мне невзрачный одноногий калека я спрашивает:
— Здесь живет миссис Уэстбридж?
— Здесь, — говорю я, — а что вам от нее нужно?
— Да так, ничего, — говорит он, — она моя жена.
Я признаюсь, что, может быть, хлопнул бы его, хоть он был калека, если бы она как раз в этот момент не вышла. Когда она его увидела, то всплеснула руками и закричала:
— Боже мой! Откуда ты? Я думала, ты умер. Мне сказали, что ты умер. Ты уверен, что это ты?
— Да, Сарочка, — говорит он, — это точно я. Вернее, то что от меня осталось. В донесении говорилось «убит или пропал без вести», но я уцелел. Я за тобой охочусь уже давно. Это долго рассказывать…
Я не стал слушать дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102