И его поддержал Высокий Орел. Это передала ей Ва-пе-ци-са.
Рядом с типи Большого Крыла стоит типи Желтого Мокасина. Мокасину всего девятнадцать лет, прошлой осенью он прошел посвящение и стал воином. У нею красивое смуглое лицо и танцующая походка. И молодая жена Розовая Заря, Горкоганос. Горкоганос поет. Когда Мокасин дома, она поет веселые песни и порхает по лагерю, как листок ясеня, подхваченный ветром. Но если Мокасин долго не возвращается из чащи, она разводит у типи небольшой костер и, сидя на корточках, молча смотрит в огонь. Так она может просидеть всю долгую ночь…
А по земле уже идет Месяц Ягод, и тропа солнца на небе начинает укорачиваться.
Ушли вдаль тени прошлого.
И теперь кажется Станиславе, что никогда раньше она не жила так вольно. Даже там, в бухте Святого Лаврентия, когда дети зверобоев выводили на обратной стороне заячьих шкурок тонким угольком свои первые буквы, она чувствовала себя выброшенной из круга. Все главное осталось на родине, в Польше. А Чукотка была тюрьмой, и приговор висел над ней как вечное проклятие.
Здесь, на второй год жизни в Канаде, перед лицом больших лесов, прозрачных озер и синих гор, родилось новое чувство. Она еще не могла его объяснить, но оно постепенно смывало тоску, слезы бессилия и горечь. Здесь жизнь принадлежала только ей, и от самой Станиславы зависело, какой путь выбрать. Она сама подошла к границе и перешагнула ее.
В Месяц Ягод в селении обычно оставались только женщины, старики да малые дети. Мужчины на много дней уходили в чащу, которая начиналась сразу за последними типи у озера. Утром оттуда сползали к воде туманы, днем слышался разноголосый гомон птиц, а вечером текла тишина и ветер нес хмельные запахи живицы и смолы.
Чудесный уголок — этот кусочек берега у озера Ок-Ван-Ас.
Женщины поют за работой тихие песни радости, и Станислава уже хорошо понимает слова:
Прилетайте, орлы, из-за туч,
Прилетайте, садитесь рядом,
А потом войдите в типи,
Пусть она будет отныне вашей.
Я прошу вас об этом, орлы,
Опуститесь на землю, приблизьтесь,
Поселитесь в наших типи,
Пусть они будут вашим домом.
Когда над озером поднимается луна и чаща становится голубой и таинственной, кто-нибудь запевает Песню Вечернего Отдыха:
Как хочу я в типи приютить утомленное тело
И хотя бы одну только ночь отдохнуть!
Приведите, о ноги, меня поскорее к постели,
Пусть меня посетит Нана-бун, этот сладкий Дух Снов.
Ты завесу у входа откинь и на отдых к огню
Пригласи меня, брат мой любимый!
Постепенно селение затихает, закутываются в пепел угли костра, и остается лишь темный полег ночи над вершинами леса, над горами, над реками и озерами.
КЛЯТВА
— Умеешь стрелять из автомата?
— Нет.
— Из карабина?
— Немного. У моего брата Танто было ружье, которое называлось «винчестер». Брат давал мне стрелять.
— Винчестер? Я даже не видел таких. Музейное старье, — сказал Ленька. — Надо научиться из автомата.
Он подошел к стене, где на деревянных колышках висели два карабина и автомат — из тех, что отбили у немцев на берегу Ниды, — и снял карабин.
— Возьми вот этот. Автомат я тебе сейчас не могу дать. У нас плохо с оружием. Попытайся добыть себе сам в бою.
— Спасибо, пан Ленька.
Станислав принял карабин и погладил вороненый ствол ладонью.
— Если хороший глаз и твердая рука, из него можно уложить человека за километр. Да, я забыл про запасные обоймы.
Он взял со стола коричневый парусиновый подсумок и передал его Станиславу.
— Здесь десять обойм. Завтра тебя кто-нибудь потренирует, научит разбираться что к чему. Пусть лучше Януш Големба — он отличный стрелок. А сейчас иди спи.
Станислав вышел из землянки, прижимая карабин к груди.
Он был великаном, подобным великану Айдахо из рассказов Овасеса. Он чувствовал себя так, как чувствовал два года назад, после Тану-Тукау — обряда Посвящения. Тогда впервые в жизни он получил из рук отца настоящий боевой лук и колчан со стрелами. Он стал в тот год воином, и впереди его ждали охоты и подвиги, и он получил право украшать свой головной убор — крау — перьями Совы и Орла. Он не помнил себя от счастья, хотя и держался спокойно. Теперь у него в руках оружие белых. И какое оружие! Пять смертей сидело в плоской черной коробке под стволом, которую Ленька назвал магазином. И еще пятьдесят смертей лежало в подсумке. Хоу! Теперь он может разговаривать со швабами на одном языке.
В рассветном тумане стыли деревья. Роса холодными брызгами кропила лицо. Чаща! Если бы не война, можно было подумать, что он в родных лесах Макензи. О Великий Дух, дай силы на этой тропе и помоги возвратиться в страну отцов!
Он долго шел, не разбирая дороги, перешагивая через упавшие стволы, углубляясь в лес. И когда голова стала спокойной и глаза снова увидели тени и свет утренних сумерек, он остановился. Карабин холодной тяжестью лежал на ладонях. Он поднял его над головой.
— О Маниту, великий и сильный! Ты сильнее, чем Канага, Дух Тьмы. Ты дал мне жизнь, ты можешь отнять ее у меня. Прошу, не делай этого здесь, на чужой земле. Мне нужна моя жизнь, чтобы отомстить. За муки моей матери Та-ва. За удары, которые я получал от швабов и следы которых ношу на себе. За то, что меня осквернили руки белых, прикоснувшись к моему телу. За горе и слезы, которые они сеют на этой земле. Я — свободный шауни и умру свободным! Так учил меня мой отец Высокий Орел. Так учил Дикий Зверь Овасес. О Маниту, тингав-сусима. Помоги победить!
Он сел на землю и положил карабин на колени,
Сидел долго, закрыв глаза, прислушиваясь к шорохам леса и шепотом повторяя слова священной Песни Воинов, идущих в бой:
Дай мне силу медведя,
Дай мне отвагу волка,
Дай мне ловкость рыси,
Бесшумный полет орла.
В полдень, замаскировав входы в подземные бункеры, отряд оставил свою базу в сердце Борковицкого леса и двинулся в направлении Сташува.
Нужно было добывать продукты.
ПЯТЬ ВОПРОСОВ ГОРЬКОЙ ЯГОДЫ
Третью осень встречала Станислава в поселке шауни. Однажды утром, выйдя из своей типи, она увидела объемистый тюк, накрест перетянутый сыромятными ремнями. Он лежал у входа и явно предназначался ей.
Она уже знала манеру шауни — никогда не навязывать подарки. Индейцы всегда приносили свои дары незаметно, складывали их у типи и исчезали. У них не было принято благодарить за подарки, поэтому дарящий старался остаться неизвестным. Станислава до сих пор оставалась в неведении, кому она обязана за берестяную посуду, украшенную красивым рельефным орнаментом, шкуры карибу, мокасины и мешочки с пеммиканом, вяленой рыбой, жиром и рисом. Если бы она могла, она поблагодарила бы все племя сразу, когда оно собиралось у Большого костра, но и это не было принято.
Станислава втащила тюк в типи и развязала узлы ремней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Рядом с типи Большого Крыла стоит типи Желтого Мокасина. Мокасину всего девятнадцать лет, прошлой осенью он прошел посвящение и стал воином. У нею красивое смуглое лицо и танцующая походка. И молодая жена Розовая Заря, Горкоганос. Горкоганос поет. Когда Мокасин дома, она поет веселые песни и порхает по лагерю, как листок ясеня, подхваченный ветром. Но если Мокасин долго не возвращается из чащи, она разводит у типи небольшой костер и, сидя на корточках, молча смотрит в огонь. Так она может просидеть всю долгую ночь…
А по земле уже идет Месяц Ягод, и тропа солнца на небе начинает укорачиваться.
Ушли вдаль тени прошлого.
И теперь кажется Станиславе, что никогда раньше она не жила так вольно. Даже там, в бухте Святого Лаврентия, когда дети зверобоев выводили на обратной стороне заячьих шкурок тонким угольком свои первые буквы, она чувствовала себя выброшенной из круга. Все главное осталось на родине, в Польше. А Чукотка была тюрьмой, и приговор висел над ней как вечное проклятие.
Здесь, на второй год жизни в Канаде, перед лицом больших лесов, прозрачных озер и синих гор, родилось новое чувство. Она еще не могла его объяснить, но оно постепенно смывало тоску, слезы бессилия и горечь. Здесь жизнь принадлежала только ей, и от самой Станиславы зависело, какой путь выбрать. Она сама подошла к границе и перешагнула ее.
В Месяц Ягод в селении обычно оставались только женщины, старики да малые дети. Мужчины на много дней уходили в чащу, которая начиналась сразу за последними типи у озера. Утром оттуда сползали к воде туманы, днем слышался разноголосый гомон птиц, а вечером текла тишина и ветер нес хмельные запахи живицы и смолы.
Чудесный уголок — этот кусочек берега у озера Ок-Ван-Ас.
Женщины поют за работой тихие песни радости, и Станислава уже хорошо понимает слова:
Прилетайте, орлы, из-за туч,
Прилетайте, садитесь рядом,
А потом войдите в типи,
Пусть она будет отныне вашей.
Я прошу вас об этом, орлы,
Опуститесь на землю, приблизьтесь,
Поселитесь в наших типи,
Пусть они будут вашим домом.
Когда над озером поднимается луна и чаща становится голубой и таинственной, кто-нибудь запевает Песню Вечернего Отдыха:
Как хочу я в типи приютить утомленное тело
И хотя бы одну только ночь отдохнуть!
Приведите, о ноги, меня поскорее к постели,
Пусть меня посетит Нана-бун, этот сладкий Дух Снов.
Ты завесу у входа откинь и на отдых к огню
Пригласи меня, брат мой любимый!
Постепенно селение затихает, закутываются в пепел угли костра, и остается лишь темный полег ночи над вершинами леса, над горами, над реками и озерами.
КЛЯТВА
— Умеешь стрелять из автомата?
— Нет.
— Из карабина?
— Немного. У моего брата Танто было ружье, которое называлось «винчестер». Брат давал мне стрелять.
— Винчестер? Я даже не видел таких. Музейное старье, — сказал Ленька. — Надо научиться из автомата.
Он подошел к стене, где на деревянных колышках висели два карабина и автомат — из тех, что отбили у немцев на берегу Ниды, — и снял карабин.
— Возьми вот этот. Автомат я тебе сейчас не могу дать. У нас плохо с оружием. Попытайся добыть себе сам в бою.
— Спасибо, пан Ленька.
Станислав принял карабин и погладил вороненый ствол ладонью.
— Если хороший глаз и твердая рука, из него можно уложить человека за километр. Да, я забыл про запасные обоймы.
Он взял со стола коричневый парусиновый подсумок и передал его Станиславу.
— Здесь десять обойм. Завтра тебя кто-нибудь потренирует, научит разбираться что к чему. Пусть лучше Януш Големба — он отличный стрелок. А сейчас иди спи.
Станислав вышел из землянки, прижимая карабин к груди.
Он был великаном, подобным великану Айдахо из рассказов Овасеса. Он чувствовал себя так, как чувствовал два года назад, после Тану-Тукау — обряда Посвящения. Тогда впервые в жизни он получил из рук отца настоящий боевой лук и колчан со стрелами. Он стал в тот год воином, и впереди его ждали охоты и подвиги, и он получил право украшать свой головной убор — крау — перьями Совы и Орла. Он не помнил себя от счастья, хотя и держался спокойно. Теперь у него в руках оружие белых. И какое оружие! Пять смертей сидело в плоской черной коробке под стволом, которую Ленька назвал магазином. И еще пятьдесят смертей лежало в подсумке. Хоу! Теперь он может разговаривать со швабами на одном языке.
В рассветном тумане стыли деревья. Роса холодными брызгами кропила лицо. Чаща! Если бы не война, можно было подумать, что он в родных лесах Макензи. О Великий Дух, дай силы на этой тропе и помоги возвратиться в страну отцов!
Он долго шел, не разбирая дороги, перешагивая через упавшие стволы, углубляясь в лес. И когда голова стала спокойной и глаза снова увидели тени и свет утренних сумерек, он остановился. Карабин холодной тяжестью лежал на ладонях. Он поднял его над головой.
— О Маниту, великий и сильный! Ты сильнее, чем Канага, Дух Тьмы. Ты дал мне жизнь, ты можешь отнять ее у меня. Прошу, не делай этого здесь, на чужой земле. Мне нужна моя жизнь, чтобы отомстить. За муки моей матери Та-ва. За удары, которые я получал от швабов и следы которых ношу на себе. За то, что меня осквернили руки белых, прикоснувшись к моему телу. За горе и слезы, которые они сеют на этой земле. Я — свободный шауни и умру свободным! Так учил меня мой отец Высокий Орел. Так учил Дикий Зверь Овасес. О Маниту, тингав-сусима. Помоги победить!
Он сел на землю и положил карабин на колени,
Сидел долго, закрыв глаза, прислушиваясь к шорохам леса и шепотом повторяя слова священной Песни Воинов, идущих в бой:
Дай мне силу медведя,
Дай мне отвагу волка,
Дай мне ловкость рыси,
Бесшумный полет орла.
В полдень, замаскировав входы в подземные бункеры, отряд оставил свою базу в сердце Борковицкого леса и двинулся в направлении Сташува.
Нужно было добывать продукты.
ПЯТЬ ВОПРОСОВ ГОРЬКОЙ ЯГОДЫ
Третью осень встречала Станислава в поселке шауни. Однажды утром, выйдя из своей типи, она увидела объемистый тюк, накрест перетянутый сыромятными ремнями. Он лежал у входа и явно предназначался ей.
Она уже знала манеру шауни — никогда не навязывать подарки. Индейцы всегда приносили свои дары незаметно, складывали их у типи и исчезали. У них не было принято благодарить за подарки, поэтому дарящий старался остаться неизвестным. Станислава до сих пор оставалась в неведении, кому она обязана за берестяную посуду, украшенную красивым рельефным орнаментом, шкуры карибу, мокасины и мешочки с пеммиканом, вяленой рыбой, жиром и рисом. Если бы она могла, она поблагодарила бы все племя сразу, когда оно собиралось у Большого костра, но и это не было принято.
Станислава втащила тюк в типи и развязала узлы ремней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58