Явдат Хасанович Ильясов
Башня молчания
Еще одна повесть о трудной судьбе, удачах и неудачах злосчастного шейха, поэта, ученого Абуль-Фатха Омара Хайяма, да не коснется его злословие недругов и друзей…
КНИГА ПЕЧАЛИ

В этом мире ты мудрым слывешь, – ну и что?
Всем пример и совет подаешь, – ну и что?
До ста лет ты намерен прожить? Допускаю,
Может быть, до двухсот проживешь. Ну и что?
– …Саксаул? – неуверенно сказал проводник каравана…
– Да, пожалуй. Два сухих ствола сплелись. Ветвей мелких нет, их ветром снесло. Взгляни, отсюда – вроде голой женщины.
– Бывают же на свете чудеса! Сколько хожу с караванами, ничего такого не попадалось…
Ну до чего же похожа черная коряга на маленькую нагую женщину. Будто, закрыв глаза и склонив голову, она, замирая, слушает медный звон каравана. Даже волосы есть у нее, густые, пышные, – видно, какой-то суеверный проезжий набросил на корягу овечью шкуру. Всегда кусты у дорог увешены всякой всячиной… Дар местным духам…
И тут у Омара в голове зашумело, ноги затряслись. К горлу из груди подкатился и перекрыл дыхание тяжелый черный камень. Коряга… вздохнула, переступила с ноги на ногу – и… открыла глаза. И увидел Омар, что вовсе это не коряга, стоящая торчком, а именно женщина: нагая маленькая женщина.
– Ты… кто? – ошеломленный, не зная, что сказать, спросил Омар по-персидски и невольно протянул к ней руку.
В коротком испуганном взгляде он уловил крохотную искру любопытства к себе. Она, ощерив острые клыки, хрипло вскрикнула, мгновенно повернулась – и метнулась вниз, под бархан.
– Она… примерещилась мне? – пробормотал потерянно Омар, когда видение исчезло на юге, за гребнем далекого бархана.
– Не примерещилось. Я тоже видел, и все. Это нас-нас – пустынная дикая женщина. Слыхал?
– Слыхал. Но думал – сказка.
– Ну, теперь ты увидел своими глазами. Ты, братец, постарайся о ней забыть. Не то всю жизнь будешь болеть.
Он назвал ее, вместо грубой нас-нас, – Занге-Сахро, колокольчиком пустыни.
Мечта?
У каждого есть своя несбыточная Занге-Сахро…
Как давно это было! Двадцать четыре года назад в пору, когда юный Омар, покинув родной Нишапур, спешил за счастьем в славный Самарканд.
Но где оно, счастье?
«Мир не знал человека более одаренного, чем Аристотель.
Его глубочайший разум охватил и свел в единый круг все доступные в древности знания. Свои речи в Ликейской школе в Афинах он собрал в ста пятидесяти томах, среди которых – философская «Метафизика» и трактаты по логике, физике, зоологии, психологии: «Категории», «Об истолковании», «Аналитика», «Топика», «Физика», «О происхождении и уничтожении», «О небе», «О метеорологических вопросах», «История животных», «О возникновении животных», «О движении животных», «Трактат о душе».
Не обошел в них ученый также этику и поэтику, риторику и политику».
Омар с тоской положил перо.
Завидно! В душе – ноющее томление. Он горевал, что никогда не достигнет вершин, покоренных великим греком. Хотя смог бы, пожалуй. Если б жизнь сложилась по-иному…
Летнее утро в разгаре. Иволги, майны, дрозды, отзвенев на рассвете, разлетелись искать пропитание.
Встал, подошел к тахте убрать постель, сохранившую жар Эль-Мирры. Девушка ускользнула, когда у раскрытого окна заворковала первая горлица. Омар мягко встряхнул покрывало, оно обдало его ароматом, тонким, терпким и нежным. Тюрчанка теперь и вправду пахнет миррой. Купил ей в лавке благовоний.
Э, не будет убирать. Пусть. Как будто она еще здесь, вместе с ним. Лежит и с любовью смотрит, как пишет Омар.
Скорей бы так стало на самом деле! Он уже не может без нее. Пусть она молчит, но будет возле него. Не только ночью, но и днем. Утром, вечером, летом, зимой. Всегда. Хоть на старости лет он обретет утешение.
Нужно найти подходящую сваху и подослать к тетке Эль-Мирры. Нужно! Пока тайное не стало явным.
Каждый день он собирается это сделать. Руки роняет, горбится и белеет, как преступник, вызванный на допрос, в те минуты, когда глубокой ночью Эль-Мирра спускается к нему во двор по злополучной лесенке и затем, чуть посветлеет небо, осторожно поднимается по ней на свою заветную крышу.
Что будет, если кто-нибудь ее заметит? Да, пора! Пора узаконить отношения.
Неотступные размышления над нею глушили тревогу. Они, как зубная боль, о которой, впрочем, он знал лишь понаслышке, не отпускали его весь день, так что бросить все и куда-то брести, сваху искать, он просто не мог.
А ночью, вместе с Эль-Миррой, и вовсе страхи забывались. Успеется! К бесу. Какое это имеет значение? Все равно она принадлежит ему.
Это было необыкновенно. И получилось само собой. «Ох, старик! Ох, дурной старик…»
Чего он боится? Перед совестью своей чист Омар. Их свело взаимное влечение. Судьба, можно сказать. Им хорошо вдвоем, – при чем же тут какой-то дурацкий закон? Любовь на земле возникла задолго до правой веры. Она не подчиняется шариату.
Однажды Эль-Мирра явилась вся в синяках.
– Что с тобой? – у Омара губы и руки тряслись, когда он обхватил ее, чтобы прижать к груди. – Вместе с лестницей в потемках свалилась? Будь она проклята.
Тюрчанка резко отстранилась, села на тахту.
– Лестница на месте. Это тетушка меня приласкала. Ее кляни. Говорят, ты колдун: напусти на нее неизлечимую хворь!
Оказалось, тетка бьет, истязает ее, издевается над нею.
– За что?
– Ненавидит. От бедности, что ли. Хлебом меня попрекает, считает обузой. Из-за тебя, мол, не смогла выйти замуж вторично. Я у нее с тех пор, как она овдовела. Я сирота. Разве я не помогаю ей? Мозоли как у носильщика! – Эль-Мирра протянула к Омару маленькую детскую ладошку.
Он с жалостью взглянул на ее распухшие губы.
– Тетка твоя уже неизлечима. Больно бьет?
– Не жалеет, ведьма.
– Но у вас всегда тихо.
– Э! Хитра. Все делает молча. Боится соседей. И я молчу – от злости. Она тихо изводит меня, и я тихо ее извожу. Так, втихомолку, и грызем друг друга. Тетка уже рехнулась, я скоро рехнусь. Забери! Вызволь. Спаси…
Ее стихи объяснили ему многое:
Терпи и слушай. Плачь, но не перечь…
Невмоготу! Готова дом поджечь –
Иль кинуться в объятия к шайтану
И с ним на ложе адское возлечь.
…Да-а, совсем отчаялось бедное дитя. Ну, характер! Не всякая решится на подобный выход из положения. Что ж, чем я не шайтан? Сегодня же пойду сваху искать. Вот закончу эту страницу и пойду.
Омар сел за столик и вновь макнул перо в чернильницу.
Итак, Аристотель.
«И что же? Вы думаете, сограждане обожествили гения, как позже его сумасбродного ученика, царя Искандера Зулькарнайна? Гордились им? Поклонялись ему? С трепетом носили на руках?
Как бы не так! Его объявили безбожником, Аристотелю пришлось бежать. И умер он на чужбине, в Халкиде, от давней болезни желудка…»
У гениев тоже бывают желудки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51