И слезы потекут по щекам. И будут разводы. Из Бердяева, Федорова и Кашпировского. А затем пролистает плохой перевод ефрейтора Шикльгрубера и пойдет скандалить по ближнему и ближне-дальнему зарубежью.
И случится то, что должно было с неизбежностью случиться. Ее принесут и положат на кровать, руки будут безвольно болтаться. Явится доктор «из ООН», засвидетельствует причину смерти. Была потасовка. Немножко ядерная. (Несколько бомбочек упали за комод и посему избежали карманов жениха с Запада). Немного химическая. Немного экологическая. А в целом и в основном потерпевшая и представители ближнего зарубежья били друг дружку по голове пустыми бутылками и обзывали, как свидетельствует оказавшийся поблизости представитель иностранно-нейтральной державы со знанием русского языка, нехорошими, прилично не переводимыми словами. Он также сообщит, что первоначально все выглядело идиллически и потерпевшая обнималась с представителями ближайшего зарубежья, вспоминала, что еще совсем недавно они были одной дружной советской семьей. И пили водку. И плакали. И целовались взасос. Следственная комиссия также обнаружит, что на потерпевшей были трусики из дальнего зарубежья и черные чулочки, надеваемые по особо торжественным. Но потом, сообщит эксперт, сказала она что-то такое нехорошее, и собутыльники нахмурились. А потом…потом началось такое, от чего заходили ходуном стены европейского дома и из верхних этажей стали выпрыгивать в одном белье (а иногда и без белья) вопящие благим матом жители. А когда к месту происшествия прибыли голубые, зеленые и прочие каски, все уже было кончено. Жители ближнего зарубежья ретировались по национальным квартирам, волоча за собой убитых и раненых. А она лежала одна. Череп проломлен, лицо — сплошной синий подтек, а все кругом залито блевотиной и кровью. В том числе черные чулочки и трусики.
Будет вызван доктор. Он и ощупает пульс, а затем приедет господин со счетчиком, счетчик сразу зашкалит. Ее положат в свинцовый гроб, купленный за ООНовский счет, и будут похороны.
На них придёт жених с Запада с японской женой. Он будет по-прежнему поджар, строен и будет улыбаться своей знаменитой улыбкой. На нём будет чёрный костюм и черный галстук. И он скажет, что она вообще была — хороший человек. Только вот несколько безалаберна и импульсивна. И жаль, что умерла, потому что больше не будет покупать зерно и сыр. А это обидно. И смахнёт скупую слезу с мужественного англосаксонского лица. Прибудут и граждане из европейского дома, слегка оправившись от недавнего испуга, сообщат, что она, в общем, была хорошей женщиной и давно уже присутствовала в европейском доме незримо, духовно. И процитируют Бердяева и Фёдорова. А после похорон соберутся на конференцию, где калифорнийская лесбиянка прочтёт доклад об оргаистическом элементе в русской душе. И издадут доклады в престижном издательстве. Под занавес притащится небрежно одетый малый с крестом на шее.(Следствие установит, что это был её сын от первого брака и что именно он передал ей тот скверный перевод Шикльгрубера, от которого и пошла вся беда.) Малый посмотрит на жениха с Запада, ткнёт перстнём и скажет: «Пророки пророчествовали, поэты писали стихи, рыцари дрались на турнирах…эх !» И выругается слёзы потекут по небритым щекам.
Жених с Запада не поймет причём тут пророки и поэты и откуда вообще эта цитата. И осудит его за то, что явился на похороны матери в таком затрапезном виде. А затем посадят на могиле экологически чистую берёзку. И разойдутся и забудут.
Россия умерла. Америка умрёт. И случится это так. Америка — женщина поджарая, стройно-жилистая. По утрам она бегает миль десять, чтобы не потерять форму. И питается зелёным салатиком. Без соли. И без жира. Потому что и соль, и жир вредны. У неё, как у всякой нормальной женщины, месячные: подъём, спад, экономическая кривая то вверх, то вниз. Ничего серьёзного в целом и в основном гармония невозможна. Это популярно изложил известный Фукуяма в своей не менее известной статье.
Должен быть спад, и должен быть подъём, в общем цикл. Но когда-то случится то, что должно было случится: будет спад без подъёма. И она пойдёт к врачу, вернее поедет, потому что в Америке не ходят, а ездят и бегают. Бежать к врачу неприлично. Она приедет на машине, записавшись на приём. Уютный коттедж, подстриженная травка. Доктор сухой, поджарый, знаменитая, честная американская улыбка. Первым делом справится есть ли страховка. Потому что без страховки никак нельзя. Бесплатная медицинская помощь — это социализм, а он, сами знаете, наделал каких делов. Страховка есть. А ещё нужно подписать здесь и там, это, знаете, на тот случай, если что-то с вами случится. А затем он её ощупает : промышленность, образование и т.п. И скажет: тут уплотнение, тут утолщение, здесь старые болячки, описанные стариком Марксом в его книге «Das Kapital», работа не менее известная чем статья господина Фукуямы. А вот уж совсем странно-удивительно, как сказал бы Владимир Ильич, «странно и чудовищно», совсем социалистические болячки. Никогда бы не поверил, что таковые могут здесь появиться, но факт есть факт: брежневизм в сочетании с чисто социалистическим, чисто русским раздолбайством. Никак не ожидал, что оно привьётся здесь на англосаксонской, буржуазной почве. Но, как говорил Владимир Ильич, не помню, правда где, факты упрямая вещь, взятая в совокупности.
Доктор сядет за стол и откроет блокнот. Чем вы, глубокоуважаемая госпожа, занимались в последние лет двадцать?
Как чем ?! Её глаза загорятся. Мы боролись за справедливость. Вы знаете, что кругом засели эти «male chauvinist pig», эти самые мужики, которые смотрят на нас, баб, исключительно как на «sexual object» и оттирают от важных хорошо оплачиваемых работ.
И мы вели борьбу. И сейчас у нас уже бабы в Гарварде и Принстоне. И будут продолжать борьбу, потому что нас, баб, там еще мало. Должны быть две-три бабы, и педерасты должны быть представлены, их, педерастов и лесбиянок, очень мало, недопустимо мало. Особенно черных педерастов и черных лесбиянок. Укажите мне хоть на одну известную черную лесбиянку в Гарварде?
Доктор будет смотреть на нее участливо. Ему будет жаль ее, потому что она, в общем, была хорошей женщиной. Потом он снова ощупает ее промышленность, образование и иные важные части тела и скажет, тут утолщения, а тут уплотнения, вообще рак и неизлечимо. Ничем помочь нельзя — в Америке принято говорить больным правду и улыбаться честной, прямой — знаменитой американской улыбкой.
А затем он попросит ее подписать тут и здесь, чтобы в случае смерти никаких финансовых претензий не было, а затем предложит ей очень дешевое место на кладбище и очень надежного и очень недорогого адвоката, эти советы не входят в круг его прямых обязанностей и страховкой не покрываются, и советы эти он дает просто так, как человек человеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
И случится то, что должно было с неизбежностью случиться. Ее принесут и положат на кровать, руки будут безвольно болтаться. Явится доктор «из ООН», засвидетельствует причину смерти. Была потасовка. Немножко ядерная. (Несколько бомбочек упали за комод и посему избежали карманов жениха с Запада). Немного химическая. Немного экологическая. А в целом и в основном потерпевшая и представители ближнего зарубежья били друг дружку по голове пустыми бутылками и обзывали, как свидетельствует оказавшийся поблизости представитель иностранно-нейтральной державы со знанием русского языка, нехорошими, прилично не переводимыми словами. Он также сообщит, что первоначально все выглядело идиллически и потерпевшая обнималась с представителями ближайшего зарубежья, вспоминала, что еще совсем недавно они были одной дружной советской семьей. И пили водку. И плакали. И целовались взасос. Следственная комиссия также обнаружит, что на потерпевшей были трусики из дальнего зарубежья и черные чулочки, надеваемые по особо торжественным. Но потом, сообщит эксперт, сказала она что-то такое нехорошее, и собутыльники нахмурились. А потом…потом началось такое, от чего заходили ходуном стены европейского дома и из верхних этажей стали выпрыгивать в одном белье (а иногда и без белья) вопящие благим матом жители. А когда к месту происшествия прибыли голубые, зеленые и прочие каски, все уже было кончено. Жители ближнего зарубежья ретировались по национальным квартирам, волоча за собой убитых и раненых. А она лежала одна. Череп проломлен, лицо — сплошной синий подтек, а все кругом залито блевотиной и кровью. В том числе черные чулочки и трусики.
Будет вызван доктор. Он и ощупает пульс, а затем приедет господин со счетчиком, счетчик сразу зашкалит. Ее положат в свинцовый гроб, купленный за ООНовский счет, и будут похороны.
На них придёт жених с Запада с японской женой. Он будет по-прежнему поджар, строен и будет улыбаться своей знаменитой улыбкой. На нём будет чёрный костюм и черный галстук. И он скажет, что она вообще была — хороший человек. Только вот несколько безалаберна и импульсивна. И жаль, что умерла, потому что больше не будет покупать зерно и сыр. А это обидно. И смахнёт скупую слезу с мужественного англосаксонского лица. Прибудут и граждане из европейского дома, слегка оправившись от недавнего испуга, сообщат, что она, в общем, была хорошей женщиной и давно уже присутствовала в европейском доме незримо, духовно. И процитируют Бердяева и Фёдорова. А после похорон соберутся на конференцию, где калифорнийская лесбиянка прочтёт доклад об оргаистическом элементе в русской душе. И издадут доклады в престижном издательстве. Под занавес притащится небрежно одетый малый с крестом на шее.(Следствие установит, что это был её сын от первого брака и что именно он передал ей тот скверный перевод Шикльгрубера, от которого и пошла вся беда.) Малый посмотрит на жениха с Запада, ткнёт перстнём и скажет: «Пророки пророчествовали, поэты писали стихи, рыцари дрались на турнирах…эх !» И выругается слёзы потекут по небритым щекам.
Жених с Запада не поймет причём тут пророки и поэты и откуда вообще эта цитата. И осудит его за то, что явился на похороны матери в таком затрапезном виде. А затем посадят на могиле экологически чистую берёзку. И разойдутся и забудут.
Россия умерла. Америка умрёт. И случится это так. Америка — женщина поджарая, стройно-жилистая. По утрам она бегает миль десять, чтобы не потерять форму. И питается зелёным салатиком. Без соли. И без жира. Потому что и соль, и жир вредны. У неё, как у всякой нормальной женщины, месячные: подъём, спад, экономическая кривая то вверх, то вниз. Ничего серьёзного в целом и в основном гармония невозможна. Это популярно изложил известный Фукуяма в своей не менее известной статье.
Должен быть спад, и должен быть подъём, в общем цикл. Но когда-то случится то, что должно было случится: будет спад без подъёма. И она пойдёт к врачу, вернее поедет, потому что в Америке не ходят, а ездят и бегают. Бежать к врачу неприлично. Она приедет на машине, записавшись на приём. Уютный коттедж, подстриженная травка. Доктор сухой, поджарый, знаменитая, честная американская улыбка. Первым делом справится есть ли страховка. Потому что без страховки никак нельзя. Бесплатная медицинская помощь — это социализм, а он, сами знаете, наделал каких делов. Страховка есть. А ещё нужно подписать здесь и там, это, знаете, на тот случай, если что-то с вами случится. А затем он её ощупает : промышленность, образование и т.п. И скажет: тут уплотнение, тут утолщение, здесь старые болячки, описанные стариком Марксом в его книге «Das Kapital», работа не менее известная чем статья господина Фукуямы. А вот уж совсем странно-удивительно, как сказал бы Владимир Ильич, «странно и чудовищно», совсем социалистические болячки. Никогда бы не поверил, что таковые могут здесь появиться, но факт есть факт: брежневизм в сочетании с чисто социалистическим, чисто русским раздолбайством. Никак не ожидал, что оно привьётся здесь на англосаксонской, буржуазной почве. Но, как говорил Владимир Ильич, не помню, правда где, факты упрямая вещь, взятая в совокупности.
Доктор сядет за стол и откроет блокнот. Чем вы, глубокоуважаемая госпожа, занимались в последние лет двадцать?
Как чем ?! Её глаза загорятся. Мы боролись за справедливость. Вы знаете, что кругом засели эти «male chauvinist pig», эти самые мужики, которые смотрят на нас, баб, исключительно как на «sexual object» и оттирают от важных хорошо оплачиваемых работ.
И мы вели борьбу. И сейчас у нас уже бабы в Гарварде и Принстоне. И будут продолжать борьбу, потому что нас, баб, там еще мало. Должны быть две-три бабы, и педерасты должны быть представлены, их, педерастов и лесбиянок, очень мало, недопустимо мало. Особенно черных педерастов и черных лесбиянок. Укажите мне хоть на одну известную черную лесбиянку в Гарварде?
Доктор будет смотреть на нее участливо. Ему будет жаль ее, потому что она, в общем, была хорошей женщиной. Потом он снова ощупает ее промышленность, образование и иные важные части тела и скажет, тут утолщения, а тут уплотнения, вообще рак и неизлечимо. Ничем помочь нельзя — в Америке принято говорить больным правду и улыбаться честной, прямой — знаменитой американской улыбкой.
А затем он попросит ее подписать тут и здесь, чтобы в случае смерти никаких финансовых претензий не было, а затем предложит ей очень дешевое место на кладбище и очень надежного и очень недорогого адвоката, эти советы не входят в круг его прямых обязанностей и страховкой не покрываются, и советы эти он дает просто так, как человек человеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138