Необходимость этого и всеобщая взаимозависимость стали реальностью. Ни эти народы, ни американцы не смогли поодиночке стать лицом к лицу с грозной массой вражеских сил. А сообща они имели хороший шанс справиться с агрессией и запугиванием.
Что же в таком случае делает Западную империю «мифом»? То, что она осуществляет свое влияние далеко за пределами того, где распространяется ее законная власть. В основе этой власти лежит символическая привлекательность Америки как для воображения, так и для интересов мировых лидеров и народов.
Ее стержнем была идея сдерживающего средства, играющего роль доспехов империи, чтобы предупредить нападение и поддержать меры безопасности в нестабильной ситуации. В странной, противоречивой диалектике ядерного оружия «мир» стал средством равновесия в предотвращении того, чего не хотели ни западный, ни советский лагерь, но что тем не менее готово было легко прийти в движение.
Американцы стали серьезно думать о системах вооружений и средствах сдерживания еще при Эйзенхауэре и Кеннеди, когда корпорация «РЭНД» сколотила небольшую группу «интеллектуалов-оборонщиков» (Бернард Броди, Герман Кан и Альберт Фольштеттер), ставшую приложением к стратегической политике. Но лишь тогда, когда оба лагеря заимели водородную бомбу, Америка и весь мир осознали суть поговорки о двух пауках в банке. То, что атомная бомба и Советская империя появились почти одновременно, было исторической случайностью, и по логике вещей в каждом лагере возникли свои страхи против другого и свои нужды. Так и родилась Западная империя.
Допустим, что она могла принять вид империи по территориальному признаку, как у русских, с их кучкой сателлитов из Варшавского Договора и внешним кольцом угодливых феодальных поместий. Но американский опыт по созданию империи на рубеже столетия стал запретным, так как он разрушал один из главных мифов Старого и Нового Света о признании имперской роли Старого Света. В равной степени империя могла реализоваться в том виде, который ставил своей целью Ф.Д.Р., —когда все великие державы создают рабочий альянс под эгидой Организации Объединенных Наций. Но послевоенный опыт со сталинской Россией слишком разочаровывал, чтобы позволить еще одну попытку вроде Лиги Наций для определения масштабов коллективного «инфаркта» по еще не изобретенной политической шкале Рихтера.
То, что возникло в действительности, было меньше, чем империя, и больше, чем священный союз или набор традиционных альянсов. Не было это также и творением рук одного лидера. Это сформировалось благодаря интеллекту Дина Ачесона и небольшой группы «мудрецов», мыслящих аналогичным образом и собравшихся вокруг него. Они вместе с группой объединившихся европейских лидеров, как несколько претенциозно сформулировал Ачесон, «участвовали в сотворении» «плана Маршалла», «доктрины Трумэна», НАТО, а также в осуществлении стремлений бывших главных врагов Америки—Западной Германии и Японии—восстановить у себя демократический строй.
Эти люди, работали они в Америке или в НАТО (или позже в Японии), не были строителями империи или проконсулами. Это были крепкие мужики—юристы, бизнесмены, воины, ученые, «карьерные» чиновники, —которые сделали карьеру благодаря широте взглядов в сочетании с упорством. Работая с Президентами, начиная с Гарри Трумэна, они возлагали на американскую политическую элиту серьезную ответственность за возможный риск и безопасность.
В течение сорока лет они (вместе со стратегической элитой в традициях корпорации «РЭНД») широко сочетали теорию сдерживания с политическими науками. Впечатляющим свидетельством их стараний стало уважительное отношение к теории сдерживания, несмотря на всю ее рискованность (или благодаря ей), а также тот факт, что Западная империя стала работающим организмом в разрозненном и нестабильном мире.
Когда-нибудь в грядущие десятилетия необходимо будет создать более стабильную структуру мира. А до того времени империя с ее элементами транснационального организма будет играть роль моста. Но ни один подобный организм не может функционировать без общности целей и расширяющейся структуры возможностей для совместных действий.
В этом смысле империя, постоянно раздираемая национальными интересами и разными стилями жизни входящих в нее государств, все еще находится в стадии формирования. В мире напряженной конкуренции экономическая политика этих государств обречена на появление разногласий, хотя взаимозависимость подталкивает их к практическому согласию. В силу исторических причин эти государства несут неравные бремя и затраты на оборону. Их правящие элиты принадлежат к различным политическим и экономическим культурам, которые зачастую служат препятствием на пути к взаимопониманию.
Однако существуют символы, уравновешивающие все это, — это ежегодные встречи глав государств по экономическим вопросам, создающие для общественности имидж работающей империи. Состоялось и несколько американо-советских встреч в верхах (другого порядка), целью которых, среди прочих, было продемонстрировать, что американский Президент печется не только о национальных интересах, но и, по совместительству, об империи. Западные лидеры и сами являются весьма серьезными фигурами и испытывают на себе давление своих народов, но историческая ситуация и логика существования империи требуют, чтобы лицо, занимающее должность американского Президента, было первым среди равных—primus inter pares.
Значит ли это, что Америка стала вторым Римом, а Западная империя—второй Римской империей? В своей последней главе я рассматривал «американско-римскую параллель» с точки зрения и власти, и упадка империи. Прошедшие годы лишь еще больше подчеркнули те недостатки, на которые я обращал внимание, проводя эту параллель. Если Римская империя стала очень централизованной и одновременно очень беспомощной, Западная империя все еще опирается на квазисогласие, которое должно быть и политическим, и экономическим, и военным.
В то же время ни Советский Союз, ни его сателлиты не очень похожи на «варваров», которые просочились в Римскую империю и «объели» ее края. Совершенно очевидно, что американскому и русскому народам, имеющим столько общего и в то же время таким разным, предназначено, как уже давно подметил Токвиль, стать великими противоборствующими сторонами в этой исторической драме. Во времена реформистского режима Никиты Хрущева в начале 60-х годов, а также при Михаиле Горбачеве в середине 80-х, решившем модернизировать советскую экономику и частично приоткрыть это общество для западного сознания, началось обсуждение возможности «конвергенции» двух противоборствующих систем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Что же в таком случае делает Западную империю «мифом»? То, что она осуществляет свое влияние далеко за пределами того, где распространяется ее законная власть. В основе этой власти лежит символическая привлекательность Америки как для воображения, так и для интересов мировых лидеров и народов.
Ее стержнем была идея сдерживающего средства, играющего роль доспехов империи, чтобы предупредить нападение и поддержать меры безопасности в нестабильной ситуации. В странной, противоречивой диалектике ядерного оружия «мир» стал средством равновесия в предотвращении того, чего не хотели ни западный, ни советский лагерь, но что тем не менее готово было легко прийти в движение.
Американцы стали серьезно думать о системах вооружений и средствах сдерживания еще при Эйзенхауэре и Кеннеди, когда корпорация «РЭНД» сколотила небольшую группу «интеллектуалов-оборонщиков» (Бернард Броди, Герман Кан и Альберт Фольштеттер), ставшую приложением к стратегической политике. Но лишь тогда, когда оба лагеря заимели водородную бомбу, Америка и весь мир осознали суть поговорки о двух пауках в банке. То, что атомная бомба и Советская империя появились почти одновременно, было исторической случайностью, и по логике вещей в каждом лагере возникли свои страхи против другого и свои нужды. Так и родилась Западная империя.
Допустим, что она могла принять вид империи по территориальному признаку, как у русских, с их кучкой сателлитов из Варшавского Договора и внешним кольцом угодливых феодальных поместий. Но американский опыт по созданию империи на рубеже столетия стал запретным, так как он разрушал один из главных мифов Старого и Нового Света о признании имперской роли Старого Света. В равной степени империя могла реализоваться в том виде, который ставил своей целью Ф.Д.Р., —когда все великие державы создают рабочий альянс под эгидой Организации Объединенных Наций. Но послевоенный опыт со сталинской Россией слишком разочаровывал, чтобы позволить еще одну попытку вроде Лиги Наций для определения масштабов коллективного «инфаркта» по еще не изобретенной политической шкале Рихтера.
То, что возникло в действительности, было меньше, чем империя, и больше, чем священный союз или набор традиционных альянсов. Не было это также и творением рук одного лидера. Это сформировалось благодаря интеллекту Дина Ачесона и небольшой группы «мудрецов», мыслящих аналогичным образом и собравшихся вокруг него. Они вместе с группой объединившихся европейских лидеров, как несколько претенциозно сформулировал Ачесон, «участвовали в сотворении» «плана Маршалла», «доктрины Трумэна», НАТО, а также в осуществлении стремлений бывших главных врагов Америки—Западной Германии и Японии—восстановить у себя демократический строй.
Эти люди, работали они в Америке или в НАТО (или позже в Японии), не были строителями империи или проконсулами. Это были крепкие мужики—юристы, бизнесмены, воины, ученые, «карьерные» чиновники, —которые сделали карьеру благодаря широте взглядов в сочетании с упорством. Работая с Президентами, начиная с Гарри Трумэна, они возлагали на американскую политическую элиту серьезную ответственность за возможный риск и безопасность.
В течение сорока лет они (вместе со стратегической элитой в традициях корпорации «РЭНД») широко сочетали теорию сдерживания с политическими науками. Впечатляющим свидетельством их стараний стало уважительное отношение к теории сдерживания, несмотря на всю ее рискованность (или благодаря ей), а также тот факт, что Западная империя стала работающим организмом в разрозненном и нестабильном мире.
Когда-нибудь в грядущие десятилетия необходимо будет создать более стабильную структуру мира. А до того времени империя с ее элементами транснационального организма будет играть роль моста. Но ни один подобный организм не может функционировать без общности целей и расширяющейся структуры возможностей для совместных действий.
В этом смысле империя, постоянно раздираемая национальными интересами и разными стилями жизни входящих в нее государств, все еще находится в стадии формирования. В мире напряженной конкуренции экономическая политика этих государств обречена на появление разногласий, хотя взаимозависимость подталкивает их к практическому согласию. В силу исторических причин эти государства несут неравные бремя и затраты на оборону. Их правящие элиты принадлежат к различным политическим и экономическим культурам, которые зачастую служат препятствием на пути к взаимопониманию.
Однако существуют символы, уравновешивающие все это, — это ежегодные встречи глав государств по экономическим вопросам, создающие для общественности имидж работающей империи. Состоялось и несколько американо-советских встреч в верхах (другого порядка), целью которых, среди прочих, было продемонстрировать, что американский Президент печется не только о национальных интересах, но и, по совместительству, об империи. Западные лидеры и сами являются весьма серьезными фигурами и испытывают на себе давление своих народов, но историческая ситуация и логика существования империи требуют, чтобы лицо, занимающее должность американского Президента, было первым среди равных—primus inter pares.
Значит ли это, что Америка стала вторым Римом, а Западная империя—второй Римской империей? В своей последней главе я рассматривал «американско-римскую параллель» с точки зрения и власти, и упадка империи. Прошедшие годы лишь еще больше подчеркнули те недостатки, на которые я обращал внимание, проводя эту параллель. Если Римская империя стала очень централизованной и одновременно очень беспомощной, Западная империя все еще опирается на квазисогласие, которое должно быть и политическим, и экономическим, и военным.
В то же время ни Советский Союз, ни его сателлиты не очень похожи на «варваров», которые просочились в Римскую империю и «объели» ее края. Совершенно очевидно, что американскому и русскому народам, имеющим столько общего и в то же время таким разным, предназначено, как уже давно подметил Токвиль, стать великими противоборствующими сторонами в этой исторической драме. Во времена реформистского режима Никиты Хрущева в начале 60-х годов, а также при Михаиле Горбачеве в середине 80-х, решившем модернизировать советскую экономику и частично приоткрыть это общество для западного сознания, началось обсуждение возможности «конвергенции» двух противоборствующих систем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138