Этот разговор поселил во мне глухое отчаяние. Тем не менее мне было очень жалко Рону. К тому же очень хотелось взглянуть на соперницу. Я решила встретиться с ней.
Рона жила на Саттон Плейс, недалеко от родителей Карла. Меня и так потрясла ее история, но когда я увидела ее воочию, то была просто сражена на месте.
Из всех расистов, которых я знала в Южной Африке, Карл, безусловно, мог бы считаться самым непримиримым. Но вот сейчас женщина, стоявшая передо мной и утверждавшая, что Карл просил ее руки, была чернокожей!
Но если бы только это! Зубы у нее выдавались вперед, как у лошади, ноги толстые, жесткие вьющиеся волосы. Хороша соперница! Я обратила внимание на красивый цветок в горшке, стоявший в ее квартире, и сказала, что он мне понравился.
– Спасибо, – ответила она. – Карл мне его вчера подарил.
Так вот из-за какой «матери» он оставил меня одну на целый день! Чем больше я узнавала, тем сильнее мне хотелось выяснить у Карла все до конца. И мы с Роной вместе решили позвонить ему.
В телефонном разговоре Карл сразу сказал мне, что очень волнуется, так как не знает, где я.
– Рядом с Саттон Плейс, – ответила я ему, – но не у твоих родителей.
Он сразу обо всем догадался. Больше ему ничего не оставалось, как прийти к Роне и разобраться с нами на месте.
Рона оказалась женщиной крайне несдержанной. Как только Карл пришел, она буквально обрушилась на него с горькими упреками и обвинениями, а под конец прямо спросила, кто же из нас двоих его невеста?
– Ксавьера, – заявил он.
После этих слов Рона в истерике схватила тяжелую пепельницу и попыталась ударить Карла по голове.
Хорошо, я была рядом и помешала ей. Но как раз в этот момент я заметила странное явление, объяснение которому нашла только спустя некоторое время. Когда Карлу что-нибудь угрожало, в его глазах появлялся какой-то эротический блеск.
Все произошло очень быстро, и мы сразу ушли. Я очень жалела Рону, но так любила Карла и была так счастлива из-за его окончательного выбора, что легко приняла все извинения и обещания больше никогда не вспоминать об этой истории. Когда я люблю, то многое прощаю. Да и что я могла сделать, ведь в Нью-Йорке никого не знала, денег на билет домой у меня не оставалось.
Спустя два дня Карл, видимо, посчитав, что я созрела для внедрения в его личную жизнь, представил меня своим родителям.
Оба они были врачи (отец – психиатр, мать – дерматолог) и жили в великолепной, прекрасно обставленной квартире. Двум служанкам, гречанке и японке, наверняка приходилось изрядно попотеть, поддерживая там порядок.
Отец Карла оказался прекрасным человеком, а вот мать… Как только я ее увидела, мне сразу же ужасно захотелось поскорее унести ноги. Ей было за пятьдесят, и она являла собой законченный тип американской шлюхи. Она использовала чересчур много макияжа, носила мини-юбку, а голос охрип от джина и постоянных сплетен.
В то время мое мнение о женщинах Нью-Йорка, которых я ошибочно принимала за типичных американок, было весьма невысоким. Чего стоит только манера одеваться сорока-пятидесятилетних! Они носили одежду юных девушек, парики, бантики и по три ряда накладных ресниц. Видимо, пытались составить конкуренцию своим дочерям. В послеобеденное время можно было видеть, как они прогуливаются по Бонуайт Теллер, принарядившись таким образом.
В отличие от Европы здесь почти невозможно встретить нежную, заботливую мать. Женщины Нью-Йорка не желают, естественно, стареть. И мать Карла как раз входила в число тех, кто пытался выглядеть моложе, пусть даже искусственным образом.
Четвертым членом семьи был беззубый маленький терьер Дадли, коего мадам Гордон пестовала и кормила, будто малого ребенка.
Наверное, я ей сразу же не понравилась. Я старалась вести себя естественно и непринужденно, а вот ее отношение ко мне явно было насквозь фальшивым. По правде говоря, я и сама не слишком-то старалась как-то ей потрафить, особенно когда в ответ на ее плохой французский я отвечала на классическом языке Корнеля.
И все-таки я пыталась сохранить с родителями Карла хорошие отношения, ведь я должна была стать их невесткой.
Уже три месяца я находилась в Америке и все еще не была замужем, хотя и продолжала жить с Карлом. У меня уже истекал срок визы, и я высказала ему свое беспокойство: если мы в ближайшее же время не поженимся, мне придется уехать. Но Карла это совсем не волновало:
– Найди работу в каком-нибудь консульстве и попроси дипломатическую визу.
Я так и сделала, потому что к тому времени деньги у меня уже кончились.
Вскоре после моего приезда в Нью-Йорк я поняла, что тот Карл, которого я знала в Южной Африке и который тратил деньги не считая, оплачивал все за счет фирмы. Нынче же речи не заходило ни о богатых обедах, ни о подарках. Карл оказался настолько мелочным, что даже не платил по моим счетам из прачечной. Он еще тратился на еду и квартиру, но за все остальное должна была платить я. Как-то он буквально рассвирепел, узнав, что я отправляю деньги своей семье.
– Карл, – заявила тогда я, – родители дали мне прекрасное воспитание. Я изучала музыку, говорю на семи языках и объездила всю Европу. Это все благодаря им. Они для меня сделали все, что могли, и сейчас, когда из-за болезни отца дела дома совсем плохи, я их не брошу.
И впредь я по-прежнему отправляла им часть своей недельной зарплаты.
Меня немало огорчало и то, что Карл оказался законченным антисемитом. Между тем его мать была крещеной еврейкой, и Карл всячески пытался скрыть свое происхождение.
Он даже вступил в члены нью-йоркского Атлетик-клуба, имевшего репутацию места, где собирались антисемиты. Однажды он повел меня туда на соревнования по фехтованию и заставил спрятать медальон в форме шестиконечной звезды.
– Убери ты его под свитер, – шептал он, – и никто не скажет, что ты еврейка. Ты ведь совсем не похожа.
Приглашая кого-нибудь на обед, он заставлял меня прятать то, что мне было очень дорого. Особенно он ненавидел очень ценную медную менору, подарок родителей и единственный дорогой для меня предмет в этой стране.
Последнее, что он делал перед приходом гостей, это проверял, убрала ли я менору:
– Спрячь этот подсвечник в ящик, – говорил он, а для меня это в общем-то, означало положить туда же и свою гордость…
Уже полгода я прожила в США, а мы с Карлом все реже и реже заговаривали о свадьбе. Я даже не рисковала об этом упоминать, иначе, пожалуй, он бы взвыл. Наша жизнь продолжала основательно действовать мне на нервы, я понимала, что пора уже и обосноваться по-настоящему. Весной, прогуливаясь в Центральном парке, я много раз видела беременных женщин, супружеские пары с детьми и очень завидовала им. Они смогли создать настоящие семьи, а я? Сожительница Карла… А ведь мне так хотелось иметь от него ребенка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66