Так я выражаю свое неподчинение. Хотя я уступаю его господству, мне трудно сдаваться без боя.
Возле дома М. на обочине дороги стоит белый фургон «Доброй воли» без водителя; задняя дверь открыта, на мостовую спущен массивный трап. В доме М. парадная дверь распахнута, и когда я вхожу туда, то встречаю его многозначительный взгляд.
— Что ж, развлекайся, пока можешь, — говорит он, глядя на мои выцветшие синие джинсы и чересчур просторную тенниску. По контрасту со мной М. в своих белых льняных брюках и мягкой коричневой рубашке выглядит очень опрятно, даже элегантно. — Скоро тебе придется приспосабливаться.
Я собираюсь ответить, но в этот момент слышу раздающиеся в глубине дома голоса. Появляются двое мужчин — одному лет пятьдесят, другой лет на двадцать моложе; они несут ореховый комод, прежде стоявший в задней спальне для гостей.
— Следи за углами! — хрипло говорит старший из грузчиков. Он и выглядит как портовый грузчик в летах — солидный и плотный, талия под белой футболкой уже оплыла жирком, в черных его волосах блестит седина, а загорелое лицо выдает человека, который привык работать на открытом воздухе.
Второй грузчик, курчавый коренастый мужик лет тридцати, перехватывает рукой угол комода и вполголоса ругается. Комод благополучно выносят из дома.
— Что происходит? — спрашиваю я.
Положив руку на мое плечо, М. небрежно целует меня в щеку.
— То, что я давно собирался сделать, — тихо говорит он. На своей щеке я чувствую его дыхание. — Я решил, что мне не нужны две гостевые спальни, одной вполне достаточно.
Грузчики возвращаются в дом и исчезают в коридоре. На сей раз они выносят кровать, тумбочку и лампу. Коренастый неожиданно останавливается и, держа на плече тумбочку, говорит:
— Мы все вынесли. Еще раз спасибо за ваш дар. Мы это очень ценим. — Приподняв тумбочку, он выходит за дверь.
Взяв за руку, М. проводит меня по коридору в заднюю спальню. Она совершенно пуста — отсюда убрали всю мебель, безделушки, ковер, занавески, картины, висевшие на стенах.
— Что вы собираетесь делать? — спрашиваю я.
М. отвечает не сразу. Без мебели комната кажется больше, чем есть на самом деле. Солнечные лучи отражаются от пола, сделанного из ценных пород дерева.
— Я собирался превратить ее в комнату для игр, — наконец говорит он, — но, учитывая твое упрямство, возможно, назову комнатой для дрессировки.
Снова он говорит об упрямстве. Любопытство кошку не уморит, а вот упрямство — может. Фрэнни этого так и не поняла. Пока не поздно, вам тоже надо это понять. Я нервно смеюсь, но М. не улыбается. Его глаза пристально смотрят на меня.
— Что еще за комната для дрессировки?
Он молчит. Разлитая в воздухе угроза кажется мне материальной, словно кусок колючей проволоки. Комната для дрессировки. Одно это название заставляет меня содрогнуться.
М. берет меня за руку.
— Скоро ты узнаешь об этом, — говорит он, ведет меня в спальню и приказывает раздеться, а сам, сидя в кресле, наблюдает за мной. Подойдя к кровати, я снимаю теннисные туфли и носки, затем стягиваю с себя джинсы и серую тенниску. Занавески раздвинуты, солнце ярко освещает комнату. Моя одежда стопкой лежит на полу.
— Сними остальное, — говорит М.
Я снимаю белые трусики, лифчик и, ожидая дальнейших инструкций, стою перед ним обнаженная, озаренная мягким светом послеполуденного солнца.
Протянув руку к ящику комода, М. достает оттуда черную шелковую веревку.
— Нет! — Я еще не настолько далеко зашла, чтобы позволить ему так с собой обращаться. Несмотря на заявления М., что он не причинит мне вреда, у меня нет желания снова оказаться связанной. — Нет! — Кажется, на этот раз мой голос звучит достаточно твердо.
Подойдя ко мне, М. кладет веревку на тумбочку, садится на край кровати и притягивает меня к себе. Он полностью одет, а я совершенно голая: такой контраст меня возбуждает.
— Ты все еще не боишься, а? — положив меня к себе на колени, спрашивает М. Лаская мое тело, он тихо говорит: — Вот и правильно, Нора. Ты можешь доверять мне. Я знаю, как далеко можно с тобой зайти. Со мной тебе нечего бояться. Я знаю, сколько ты можешь вытерпеть. Верь мне, моя собачка, я позабочусь о тебе. — Он нежно целует мои плечи и шею, легонько касается меня, и я чувствую, как во мне растет возбуждение, в то время как тело цепенеет в ожидании боли. — Я знаю тебя, Нора, и изнутри, и снаружи. Я дам тебе то, что ты хочешь. Тебе нужен тот, кто подавляет тебя, кто наказывает тебя, когда ты плохо себя ведешь. Тебе нужен я.
Он раздвигает мне ноги и гладит внутреннюю поверхность бедер.
— Будет не всегда больно, — говорит он. — Иногда я буду просто связывать тебя, потому что мне нравится видеть тебя связанной. Я хочу видеть свою собачку распростертой на кровати, полностью в моей власти, когда черные ремни надежно связывают твои запястья и лодыжки, а во рту шелковый кляп. Я хочу трахать тебя связанную, когда ты совершенно беспомощна. Ты будешь наслаждаться этим, Нора, от всей души наслаждаться. Когда ты лишена свободы выбора, когда ты полностью отдашься мне, ты испытаешь новое чувство свободы: полная капитуляция, никакой ответственности — только наслаждение и боль, которые я доставляю тебе. Обещаю, что не дам тебе больше, чем ты можешь выдержать, потому что знаю твои возможности лучше, чем ты сама.
Где-то в душе я чувствую правоту его слов.
— А вот возможностей Фрэнни вы не знали, — я почти шепчу, — и превысили их.
М. одной рукой крепко сжимает мое запястье, другой обхватывает меня за шею. Я сдерживаю желание вырваться и, ожидая ответа, пристально смотрю на М.
— Да? — говорит он, наблюдая за моей реакцией.
Я тяжело дышу, чувствуя его хватку на моем горле. Все мое тело напряжено. Мне хочется вскочить и убежать, но я знаю, что М. меня не отпустит. Проходит минута, может быть, больше.
— Вы убили ее… — Мой голос внезапно становится хриплым. Пальцы М. шевелятся у меня на горле. Я знаю его силу, знаю, что ему ничего не стоит задушить меня, если захочет.
— Нет, — наконец говорит он. — Речь идет о сексуальных возможностях, а не об убийстве. Когда-нибудь ты мне поверишь; ты поймешь, что я ее не убивал, — тогда, возможно, ты вычислишь, кто это сделал.
Убрав руку с моего горла, он продолжает:
— Верно, я превысил ее сексуальные возможности, но ты не Фрэнни, и твои возможности совсем другие. Она не догадывалась об этом, но я старался ее не перегружать. Я знал, что она считает для себя приемлемым, и каждый раз старался отодвигать эту границу. Ее беспокойство меня возбуждало. С тобой я по другой причине и хочу, чтобы ты наслаждалась всем, что я даю тебе. Так и будет, если я все буду делать правильно. Я не собираюсь заходить слишком далеко до тех пор, пока ты не будешь готова, в этом можешь на меня положиться — для меня важно, чтобы ты получала удовольствие в том, что я даю тебе Мы два сапога пара и предназначены друг для друга, хотя ты этого еще не знаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Возле дома М. на обочине дороги стоит белый фургон «Доброй воли» без водителя; задняя дверь открыта, на мостовую спущен массивный трап. В доме М. парадная дверь распахнута, и когда я вхожу туда, то встречаю его многозначительный взгляд.
— Что ж, развлекайся, пока можешь, — говорит он, глядя на мои выцветшие синие джинсы и чересчур просторную тенниску. По контрасту со мной М. в своих белых льняных брюках и мягкой коричневой рубашке выглядит очень опрятно, даже элегантно. — Скоро тебе придется приспосабливаться.
Я собираюсь ответить, но в этот момент слышу раздающиеся в глубине дома голоса. Появляются двое мужчин — одному лет пятьдесят, другой лет на двадцать моложе; они несут ореховый комод, прежде стоявший в задней спальне для гостей.
— Следи за углами! — хрипло говорит старший из грузчиков. Он и выглядит как портовый грузчик в летах — солидный и плотный, талия под белой футболкой уже оплыла жирком, в черных его волосах блестит седина, а загорелое лицо выдает человека, который привык работать на открытом воздухе.
Второй грузчик, курчавый коренастый мужик лет тридцати, перехватывает рукой угол комода и вполголоса ругается. Комод благополучно выносят из дома.
— Что происходит? — спрашиваю я.
Положив руку на мое плечо, М. небрежно целует меня в щеку.
— То, что я давно собирался сделать, — тихо говорит он. На своей щеке я чувствую его дыхание. — Я решил, что мне не нужны две гостевые спальни, одной вполне достаточно.
Грузчики возвращаются в дом и исчезают в коридоре. На сей раз они выносят кровать, тумбочку и лампу. Коренастый неожиданно останавливается и, держа на плече тумбочку, говорит:
— Мы все вынесли. Еще раз спасибо за ваш дар. Мы это очень ценим. — Приподняв тумбочку, он выходит за дверь.
Взяв за руку, М. проводит меня по коридору в заднюю спальню. Она совершенно пуста — отсюда убрали всю мебель, безделушки, ковер, занавески, картины, висевшие на стенах.
— Что вы собираетесь делать? — спрашиваю я.
М. отвечает не сразу. Без мебели комната кажется больше, чем есть на самом деле. Солнечные лучи отражаются от пола, сделанного из ценных пород дерева.
— Я собирался превратить ее в комнату для игр, — наконец говорит он, — но, учитывая твое упрямство, возможно, назову комнатой для дрессировки.
Снова он говорит об упрямстве. Любопытство кошку не уморит, а вот упрямство — может. Фрэнни этого так и не поняла. Пока не поздно, вам тоже надо это понять. Я нервно смеюсь, но М. не улыбается. Его глаза пристально смотрят на меня.
— Что еще за комната для дрессировки?
Он молчит. Разлитая в воздухе угроза кажется мне материальной, словно кусок колючей проволоки. Комната для дрессировки. Одно это название заставляет меня содрогнуться.
М. берет меня за руку.
— Скоро ты узнаешь об этом, — говорит он, ведет меня в спальню и приказывает раздеться, а сам, сидя в кресле, наблюдает за мной. Подойдя к кровати, я снимаю теннисные туфли и носки, затем стягиваю с себя джинсы и серую тенниску. Занавески раздвинуты, солнце ярко освещает комнату. Моя одежда стопкой лежит на полу.
— Сними остальное, — говорит М.
Я снимаю белые трусики, лифчик и, ожидая дальнейших инструкций, стою перед ним обнаженная, озаренная мягким светом послеполуденного солнца.
Протянув руку к ящику комода, М. достает оттуда черную шелковую веревку.
— Нет! — Я еще не настолько далеко зашла, чтобы позволить ему так с собой обращаться. Несмотря на заявления М., что он не причинит мне вреда, у меня нет желания снова оказаться связанной. — Нет! — Кажется, на этот раз мой голос звучит достаточно твердо.
Подойдя ко мне, М. кладет веревку на тумбочку, садится на край кровати и притягивает меня к себе. Он полностью одет, а я совершенно голая: такой контраст меня возбуждает.
— Ты все еще не боишься, а? — положив меня к себе на колени, спрашивает М. Лаская мое тело, он тихо говорит: — Вот и правильно, Нора. Ты можешь доверять мне. Я знаю, как далеко можно с тобой зайти. Со мной тебе нечего бояться. Я знаю, сколько ты можешь вытерпеть. Верь мне, моя собачка, я позабочусь о тебе. — Он нежно целует мои плечи и шею, легонько касается меня, и я чувствую, как во мне растет возбуждение, в то время как тело цепенеет в ожидании боли. — Я знаю тебя, Нора, и изнутри, и снаружи. Я дам тебе то, что ты хочешь. Тебе нужен тот, кто подавляет тебя, кто наказывает тебя, когда ты плохо себя ведешь. Тебе нужен я.
Он раздвигает мне ноги и гладит внутреннюю поверхность бедер.
— Будет не всегда больно, — говорит он. — Иногда я буду просто связывать тебя, потому что мне нравится видеть тебя связанной. Я хочу видеть свою собачку распростертой на кровати, полностью в моей власти, когда черные ремни надежно связывают твои запястья и лодыжки, а во рту шелковый кляп. Я хочу трахать тебя связанную, когда ты совершенно беспомощна. Ты будешь наслаждаться этим, Нора, от всей души наслаждаться. Когда ты лишена свободы выбора, когда ты полностью отдашься мне, ты испытаешь новое чувство свободы: полная капитуляция, никакой ответственности — только наслаждение и боль, которые я доставляю тебе. Обещаю, что не дам тебе больше, чем ты можешь выдержать, потому что знаю твои возможности лучше, чем ты сама.
Где-то в душе я чувствую правоту его слов.
— А вот возможностей Фрэнни вы не знали, — я почти шепчу, — и превысили их.
М. одной рукой крепко сжимает мое запястье, другой обхватывает меня за шею. Я сдерживаю желание вырваться и, ожидая ответа, пристально смотрю на М.
— Да? — говорит он, наблюдая за моей реакцией.
Я тяжело дышу, чувствуя его хватку на моем горле. Все мое тело напряжено. Мне хочется вскочить и убежать, но я знаю, что М. меня не отпустит. Проходит минута, может быть, больше.
— Вы убили ее… — Мой голос внезапно становится хриплым. Пальцы М. шевелятся у меня на горле. Я знаю его силу, знаю, что ему ничего не стоит задушить меня, если захочет.
— Нет, — наконец говорит он. — Речь идет о сексуальных возможностях, а не об убийстве. Когда-нибудь ты мне поверишь; ты поймешь, что я ее не убивал, — тогда, возможно, ты вычислишь, кто это сделал.
Убрав руку с моего горла, он продолжает:
— Верно, я превысил ее сексуальные возможности, но ты не Фрэнни, и твои возможности совсем другие. Она не догадывалась об этом, но я старался ее не перегружать. Я знал, что она считает для себя приемлемым, и каждый раз старался отодвигать эту границу. Ее беспокойство меня возбуждало. С тобой я по другой причине и хочу, чтобы ты наслаждалась всем, что я даю тебе. Так и будет, если я все буду делать правильно. Я не собираюсь заходить слишком далеко до тех пор, пока ты не будешь готова, в этом можешь на меня положиться — для меня важно, чтобы ты получала удовольствие в том, что я даю тебе Мы два сапога пара и предназначены друг для друга, хотя ты этого еще не знаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93