Но отец погиб еще в прошлую войну.
— Что же вы здесь делаете?
Молодой человек поманил его к столу.
— Подойдите, садитесь.
Старик придвинул стул к столу и опять спросил о том же.
— Я понятия не имел, что в Ланнили есть еще англичанин, — сказал он. — Что вы все-таки здесь делаете?
— Жду расстрела, — сказал молодой человек.
Оглушительное тягостное молчание. Наконец Хоуард спросил:
— Ваша фамилия не Чарентон?
Тот кивнул.
— Да, я — Чарентон. Я вижу, вам про меня сказали.
И опять в тесной комнате долгое молчание. Хоуард сидел ошеломленный, он не знал что сказать. В замешательстве опустил глаза и увидел на столе руки молодого человека. Чарентон положил руки на стол перед собой и как-то странно их сжал — пальцы переплетены, ладонь левой руки вывернута кверху, ладонь правой — книзу. Большие пальцы скрестились. Заметив недоуменный взгляд старика, Чарентон пристально посмотрел на него и тотчас разнял руки.
И чуть вздохнул.
— Как вы сюда попали? — спросил он.
— Я пытался вернуться в Англию с несколькими детьми…
И Хоуард сызнова поведал свою историю. Молодой человек слушал спокойно и не сводил со старика проницательных пытливых глаз. Выслушав до конца, он сказал:
— Думаю, вам незачем особенно беспокоиться. Вероятно, вас оставят на свободе, позволят жить в каком-нибудь французском городке.
— Боюсь, что будет иначе, — сказал Хоуард. — Видите ли, они считают, что я связан с вами.
Чарентон кивнул.
— Так я и думал. Поэтому нас посадили вместе. Очевидно, подыскивают еще козлов отпущения.
— Боюсь, что так, — сказал Хоуард.
Молодой человек встал и отошел к окну.
— С вами все обойдется, — сказал он наконец; — Улик против вас нет и взять их неоткуда. Рано или поздно вы вернетесь в Англию. — В голосе его сквозила печаль.
— А вы? — спросил Хоуард.
— Я? Мне крышка, — сказал Чарентон. — Насчет меня им все ясно.
Хоуард не верил своим ушам. Казалось, перед ним разыгрывается какой-то спектакль.
— По-видимому, оба мы в трудном положении, — сказал он наконец. — Может быть, ваше тяжелее… не знаю. Но вы можете оказать мне одну услугу. — Он огляделся по сторонам. — Если бы достать лист бумаги и карандаш, я переписал бы свое завещание. Вы его засвидетельствуете?
Чарентон покачал головой.
— Здесь ничего нельзя писать без разрешения немцев, они просто отберут написанное. И ни один документ с моей подписью не дойдет, до Англии. Придется вам найти другого свидетеля, мистер Хоуард.
— Понимаю, — вздохнул старик, потом сказал: — Если я выберусь отсюда, а вы нет, может быть, я сумею для вас что-нибудь сделать? Выполнить какое-нибудь поручение?
Чарентон усмехнулся.
— Никаких поручений, — отрезал он.
— Неужели я ничего не могу сделать?
Молодой человек быстро взглянул на него.
— Вы знаете Оксфорд?
— Прекрасно знаю, — сказал Хоуард. — Вы там бывали?
Чарентон кивнул.
— Я был в Ориеле. Это вверх по реке, мы туда часто ходили, там запруда, мостик, а рядом старая-престарая гостиница, серый каменный дом. Все время журчит вода, и рыба скользит в прозрачной глубине, и цветы, повсюду цветы.
— Вы имеете в виду гостиницу «У форели» в Годстау?
— Да… «У форели». Вы знаете это место?
— Конечно, прекрасно знаю. По крайней мере, знал сорок лет назад.
— Побывайте там как-нибудь в жаркий летний день, — сказал Чарентон. — Посидите на низкой каменной ограде, поглядите на рыбу в пруду и выпейте за меня кружку пива.
— Если я вернусь в Англию, я это сделаю, — сказал Хоуард. И опять оглядел убогую, безвкусную обстановку с претензией на роскошь. — Но может быть, я могу кому-нибудь что-то от вас передать?
Чарентон покачал головой.
— Нет у меня никаких поручений. А если бы и были, я не передал бы их через вас. В комнате почти наверняка есть микрофон, и Диссен подслушивает каждое наше слово. Потому они и свели нас тут. — Он огляделся. — Микрофон, вероятно, за одной из этих картин.
— Вы уверены?
— Безусловно. — Он повысил голос и заговорил по-немецки: — Вы зря теряете время, майор Диссен. Этот человек понятия не имеет о моих делах. — И, чуть помолчав, продолжал: — Но вот что я вам скажу: в один прекрасный день придут англичане и американцы, и вы будете в их власти. Они будут не так деликатны, как после прошлой войны. Если вы убьете этого старика, вас публично вздернут на виселице, и ваш труп останется гнить на ней в назидание всем другим убийцам.
Он обернулся к Хоуарду.
— Пускай слышит, это ему полезно, — спокойно сказал он по-английски.
Старик встревожился.
— Напрасно вы так с ним говорили. Это вам не поможет.
— Мне уже ничто не поможет, — возразил Чарентон. — Со мной, можно считать, покончено.
Хоуард поежился от этой спокойной уверенности.
— Вы раскаиваетесь? — спросил он.
— Нет, честное слово, нет! — Чарентон мальчишески засмеялся. — Нам не удалось попасть в Адольфа, но мы его здорово напугали.
Позади отворилась дверь. Оба круто обернулись: вошли немецкий ефрейтор и солдат. Солдат прошагал в комнату и остановился возле Хоуарда. Ефрейтор сказал грубо:
— Kommen Sie.
Хоуард встал. Чарентон улыбнулся ему.
— Что я вам говорил? Прощайте. Желаю удачи!
— Прощайте, — ответил старик.
И ничего больше не успел прибавить. Его вытолкали из комнаты. Когда его вели по коридору к выходу, он увидел распахнутую дверь и за нею уже знакомого гестаповца в черном мундире, разъяренное лицо мрачнее тучи. Со сжавшимся сердцем Хоуард вышел между конвоирами на залитую солнцем площадь.
Его отвели обратно к Николь и детям. Ронни бросился к нему.
— Маржан учил нас стоять на голове! — выпалил он. — Я уже умею, и Пьер умеет. А Биллем нет, и девочки тоже не могут. Смотрите, мистер Хоуард, смотрите!
Дети вокруг стали на головы. Николь тревожно смотрела на Хоуарда.
— Вас не тронули?
Старик покачал головой.
— Они надеялись через меня что-нибудь выведать у молодого человека по фамилии Чарентон.
И он коротко рассказал ей о том, что произошло.
— Вот так они и действуют, — сказала Николь. — Я слышала об этом в Шартре. Чтобы добиться своего, они не всегда пытают тело. Они пытают душу.
Долгий день медленно клонился к вечеру. Взаперти в маленькой камере все задыхались от жары, и не так-то просто было развлекать детей. Им нечего было делать, не на что смотреть, и нечего было им почитать. Николь и Хоуард выбивались из сил, поддерживая мир и прекращая ссоры, и это для них оказалось даже отчасти благом: некогда было раздумывать о том, что впереди.
Наконец немецкий солдат принес им ужин — черный кофе и длинные ломти хлеба. За едой дети развлеклись и отдохнули; старик и девушка знали — насытясь, все скоро захотят спать. Когда солдат вернулся за посудой, его спросили о постелях.
Он притащил набитые соломой тюфяки, жесткие подушки и всем по одеялу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
— Что же вы здесь делаете?
Молодой человек поманил его к столу.
— Подойдите, садитесь.
Старик придвинул стул к столу и опять спросил о том же.
— Я понятия не имел, что в Ланнили есть еще англичанин, — сказал он. — Что вы все-таки здесь делаете?
— Жду расстрела, — сказал молодой человек.
Оглушительное тягостное молчание. Наконец Хоуард спросил:
— Ваша фамилия не Чарентон?
Тот кивнул.
— Да, я — Чарентон. Я вижу, вам про меня сказали.
И опять в тесной комнате долгое молчание. Хоуард сидел ошеломленный, он не знал что сказать. В замешательстве опустил глаза и увидел на столе руки молодого человека. Чарентон положил руки на стол перед собой и как-то странно их сжал — пальцы переплетены, ладонь левой руки вывернута кверху, ладонь правой — книзу. Большие пальцы скрестились. Заметив недоуменный взгляд старика, Чарентон пристально посмотрел на него и тотчас разнял руки.
И чуть вздохнул.
— Как вы сюда попали? — спросил он.
— Я пытался вернуться в Англию с несколькими детьми…
И Хоуард сызнова поведал свою историю. Молодой человек слушал спокойно и не сводил со старика проницательных пытливых глаз. Выслушав до конца, он сказал:
— Думаю, вам незачем особенно беспокоиться. Вероятно, вас оставят на свободе, позволят жить в каком-нибудь французском городке.
— Боюсь, что будет иначе, — сказал Хоуард. — Видите ли, они считают, что я связан с вами.
Чарентон кивнул.
— Так я и думал. Поэтому нас посадили вместе. Очевидно, подыскивают еще козлов отпущения.
— Боюсь, что так, — сказал Хоуард.
Молодой человек встал и отошел к окну.
— С вами все обойдется, — сказал он наконец; — Улик против вас нет и взять их неоткуда. Рано или поздно вы вернетесь в Англию. — В голосе его сквозила печаль.
— А вы? — спросил Хоуард.
— Я? Мне крышка, — сказал Чарентон. — Насчет меня им все ясно.
Хоуард не верил своим ушам. Казалось, перед ним разыгрывается какой-то спектакль.
— По-видимому, оба мы в трудном положении, — сказал он наконец. — Может быть, ваше тяжелее… не знаю. Но вы можете оказать мне одну услугу. — Он огляделся по сторонам. — Если бы достать лист бумаги и карандаш, я переписал бы свое завещание. Вы его засвидетельствуете?
Чарентон покачал головой.
— Здесь ничего нельзя писать без разрешения немцев, они просто отберут написанное. И ни один документ с моей подписью не дойдет, до Англии. Придется вам найти другого свидетеля, мистер Хоуард.
— Понимаю, — вздохнул старик, потом сказал: — Если я выберусь отсюда, а вы нет, может быть, я сумею для вас что-нибудь сделать? Выполнить какое-нибудь поручение?
Чарентон усмехнулся.
— Никаких поручений, — отрезал он.
— Неужели я ничего не могу сделать?
Молодой человек быстро взглянул на него.
— Вы знаете Оксфорд?
— Прекрасно знаю, — сказал Хоуард. — Вы там бывали?
Чарентон кивнул.
— Я был в Ориеле. Это вверх по реке, мы туда часто ходили, там запруда, мостик, а рядом старая-престарая гостиница, серый каменный дом. Все время журчит вода, и рыба скользит в прозрачной глубине, и цветы, повсюду цветы.
— Вы имеете в виду гостиницу «У форели» в Годстау?
— Да… «У форели». Вы знаете это место?
— Конечно, прекрасно знаю. По крайней мере, знал сорок лет назад.
— Побывайте там как-нибудь в жаркий летний день, — сказал Чарентон. — Посидите на низкой каменной ограде, поглядите на рыбу в пруду и выпейте за меня кружку пива.
— Если я вернусь в Англию, я это сделаю, — сказал Хоуард. И опять оглядел убогую, безвкусную обстановку с претензией на роскошь. — Но может быть, я могу кому-нибудь что-то от вас передать?
Чарентон покачал головой.
— Нет у меня никаких поручений. А если бы и были, я не передал бы их через вас. В комнате почти наверняка есть микрофон, и Диссен подслушивает каждое наше слово. Потому они и свели нас тут. — Он огляделся. — Микрофон, вероятно, за одной из этих картин.
— Вы уверены?
— Безусловно. — Он повысил голос и заговорил по-немецки: — Вы зря теряете время, майор Диссен. Этот человек понятия не имеет о моих делах. — И, чуть помолчав, продолжал: — Но вот что я вам скажу: в один прекрасный день придут англичане и американцы, и вы будете в их власти. Они будут не так деликатны, как после прошлой войны. Если вы убьете этого старика, вас публично вздернут на виселице, и ваш труп останется гнить на ней в назидание всем другим убийцам.
Он обернулся к Хоуарду.
— Пускай слышит, это ему полезно, — спокойно сказал он по-английски.
Старик встревожился.
— Напрасно вы так с ним говорили. Это вам не поможет.
— Мне уже ничто не поможет, — возразил Чарентон. — Со мной, можно считать, покончено.
Хоуард поежился от этой спокойной уверенности.
— Вы раскаиваетесь? — спросил он.
— Нет, честное слово, нет! — Чарентон мальчишески засмеялся. — Нам не удалось попасть в Адольфа, но мы его здорово напугали.
Позади отворилась дверь. Оба круто обернулись: вошли немецкий ефрейтор и солдат. Солдат прошагал в комнату и остановился возле Хоуарда. Ефрейтор сказал грубо:
— Kommen Sie.
Хоуард встал. Чарентон улыбнулся ему.
— Что я вам говорил? Прощайте. Желаю удачи!
— Прощайте, — ответил старик.
И ничего больше не успел прибавить. Его вытолкали из комнаты. Когда его вели по коридору к выходу, он увидел распахнутую дверь и за нею уже знакомого гестаповца в черном мундире, разъяренное лицо мрачнее тучи. Со сжавшимся сердцем Хоуард вышел между конвоирами на залитую солнцем площадь.
Его отвели обратно к Николь и детям. Ронни бросился к нему.
— Маржан учил нас стоять на голове! — выпалил он. — Я уже умею, и Пьер умеет. А Биллем нет, и девочки тоже не могут. Смотрите, мистер Хоуард, смотрите!
Дети вокруг стали на головы. Николь тревожно смотрела на Хоуарда.
— Вас не тронули?
Старик покачал головой.
— Они надеялись через меня что-нибудь выведать у молодого человека по фамилии Чарентон.
И он коротко рассказал ей о том, что произошло.
— Вот так они и действуют, — сказала Николь. — Я слышала об этом в Шартре. Чтобы добиться своего, они не всегда пытают тело. Они пытают душу.
Долгий день медленно клонился к вечеру. Взаперти в маленькой камере все задыхались от жары, и не так-то просто было развлекать детей. Им нечего было делать, не на что смотреть, и нечего было им почитать. Николь и Хоуард выбивались из сил, поддерживая мир и прекращая ссоры, и это для них оказалось даже отчасти благом: некогда было раздумывать о том, что впереди.
Наконец немецкий солдат принес им ужин — черный кофе и длинные ломти хлеба. За едой дети развлеклись и отдохнули; старик и девушка знали — насытясь, все скоро захотят спать. Когда солдат вернулся за посудой, его спросили о постелях.
Он притащил набитые соломой тюфяки, жесткие подушки и всем по одеялу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64