БРОНЕПОЕЗД N 14.69.
Повесть.
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
I.
Бронепоезд "Полярный" под N 14.69 охранял железнодорожную линию от
партизанов.
Остатки колчаковской армии отступали от Байкала: в Манчжурию, по Аму-
ру на Владивосток.
Капитан Незеласов, начальник бронепоезда, сидел у себя в купе вагона
и одну за другой курил манчжурские сигареты, стряхивая пепел в живот
расколотого чугунного китайского божка.
Капитан Незеласов сказал:
- Мы стекаем... как гной из раны... на окраины, а? Затем в море, что
ли?
Прапорщик Обаб оглядел - наискось - скривившееся лицо Незеласова,
медленно ответил:
- Вам лечиться надо.
Прапорщик Обаб был из выслужившихся добровольцев колчаковской армии,
обо всех кадровых офицерах говорил:
- Лечиться надо!
Капитана Незеласова он уважал и потому повторил:
- Без леченья плохо вам.
Незеласов был широкий, но плоский человек, похожий на лист бумаги:
сбоку нитка, в груди - верста. Капитан торопливо выдернул новую сигарету
и ответил:
- Заклепаны вы наглухо, Обаб!.. Ничего до вас не дойдет!..
И, быстро отряхивал пепел, визгливо заговорил:
- Как вам стронуться хоть немного!.. Ведь тоска, Обаб, тоска! Родина
нас... вышвырнула! Думали все - нужны, очень нужны, до зарезу нужны, а
вдруг ра-а-счет получайте!.. И не расчет даже, а в шею... в шею!.. в
шею!..
И капитан, кашляя, брызгая слюной и дымом, возвышал голос:
- О, рабы нерадивые и глупые!.. Глупые!..
Обаб протянул длинную руку навстречу сгибающемуся капитану. Точно
поддерживая валящееся дерево, сказал с усилием:
- Сволочь бунтует. А ее стрелять надо. А которая глупее - пороть!
- Нельзя так, Обаб, нельзя!..
- Болезнь.
- Внутри высохло... водка не катится, не идет!.. От табаку - слякоть,
вонь... В голове, как наседка, да у ней триста яиц!.. Высиживает.
Э-эх!.. Теплынь, пар... копошится теплое, слизкое, того гляди... выле-
зет. Преодолеть что-то надо, а что, не знаю, а не могу?
- Женщину вам надо. Давно женщину имели?
Обаб тупо посмотрел на капитана. Повторил:
- Непременно женщину. В такой работе - каждомесячно. Я здоровый -
каждые две недели. Лучше хины.
- Может быть, может быть... попробую, почему мне не попробовать?..
- Можно быстро, здесь беженок много... Цветки!
Незеласов поднял окно.
Запахло каменным углем и горячей землей. Как банка с червями, потела
плотно набитая людьми станция. Сыро блестели ее стены, распахнутые окна,
близ дверей маленький колокол.
На людях клейма бегства.
Шел, похожий на новое стальное перо, чистенький учитель, а на плече у
него трепалась грязная тряпица. Барышни нечесаные и одна щека измятая,
розовая: должно быть, жестки подушки, а, может быть, и нет подушек - ме-
шок под головой.
"Портятся люди", - подумал Обаб. Ему захотелось жениться...
Он сплюнул в платок, сказал:
- Ерунда.
Беженцы рассматривали стальную броню вагонов всегда немного смущенно,
и Незеласову казалось, что разглядывают его голого. Незеласов голый был
сух, костляв и похож на смятую жестянку из-под консервов: углы и серая
гладкая кожа.
Он оглядел вагон и сказал Обабу:
- Прикажите воду набирать... непременно, сейчас. Вечером пойдем.
- В появлении? Опять?
- Кто?
- Партизаны?
Обаб длинными и ровными, как веревка, руками ударил себя по ляжкам.
- Люблю!
Заметив на себе рыхлый зрачок Незеласова, прапорщик сказал:
- Но насчет смертей! Не убивать. А чтоб двигалось. Спокой, когда мясо
ржавеет...
Обаб стесненно вздохнул. Был он узкоглазый, с выдающимися скулами,
похожими на обломки ржаного сухаря. Вздох у него - медленный, крестьянс-
кий.
Незеласов, закрывая тусклые веки, торопливо спросил:
- Прапорщик, кто наше непосредственное начальство?
- Генерал Смирнов.
- А где он?
- Партизаны повесили.
- Значит следующий?
- Следующий.
- Кто?
- Генерал-лейтенант Сахаров.
- А он где?
- Не могу знать.
- А где командующий армией?
- Не могу знать.
Капитан отошел к окну. Тихо звякнул стеклом.
- Кого ж нам, прапорщик, слушаться? Чего мы ждем?
Обаб посмотрел на чугунного божка, попытался поймать в мозгу какую-то
мысль, но соскользнул:
- Не знаю. Не моя обязанность думать.
И как гусь невыросшими еще крыльями, колыхая широчайшими галифе, Обаб
ушел.
II.
Тщедушный солдатик в голубых французских обмотках и больших бутсах,
придерживая левой рукой бебут, торопливо отдал честь вышедшему капитану.
Незеласову не хотелось итти по перрону. Обогнув обшитые стальными
листами вагоны бронепоезда, он пошел среди теплушек эвакуируемых бежен-
цев.
"Ненужная Россия", - подумал он со стыдом и покраснел.
- Ведь и ты в этой России!
Нарумяненная женщина с толстым задом, напоминавшем два мешка, всуну-
тые под юбку, всколыхнула в мозгу предложение Обаба.
Капитан сказал громко:
- Дурак!
Женщина оглянулась. Были у ней печальные потускневшие глаза под ма-
леньким лбом в глубоких морщинках.
Незеласов отвернулся.
Теплушки обиты побуревшим тесом. В пазах торчал выцветший мох. Хлопа-
ли двери с ремнями, заменявшими ручки. На гвоздях по бокам грязных две-
рей висело в плетеных бечевочных мешках мясо, битая птица, рыба.
Над некоторыми дверьми - пихтовые ветки и в таких вагонах слышался
молодой женский голос.
Пахло из теплушек больным потом, пеленками и подле вагонов густо пах-
ли аммиаком растоптанные испражнения.
Ощущение стыда и далекой, какой-то таящейся в ногах злости не прохо-
дило.
Плоскоспинный старик, утомленно подымая тяжелый колун, рубил полусг-
нившую шпалу.
- Издалека? - спросил Незеласов.
Старик ответил:
- А из Сызрани.
- Куда едешь?
Он опустил колун. Шаркая босой ногой с серыми потрескавшимися ногтя-
ми, уныло ответил:
- Куда повезут.
Кадык у него, покрытый дряблыми морщинами, большой, с детский кулак,
и при разговоре расправлялись и видны были чистые белые полоски кожи.
- Редко, видно... говорить-то приходится, - подумал Незеласов.
- У меня в Сызрани-то земля - любовно проговорил старик, - атличней-
ший чернозем. Прямо золото, а не земля - чекань монету!.. А вот поди же
ты - бросил.
- Жалко?
- Известно жалко. А бросил. Придется обратно.
- Обратно итти далеко... очень...
- И то говорю - умрешь еще дорогой?
- Не нравится здесь?
- Народ не наш! У нас народ все ласковый, а здесь и говорить не уме-
ют. Китаец, так тот совсем языка русского не понимает. И как живет, Бог
его знает! Фальшиво живет. Зачервивешь тут, обратно пойду. Брошу все и
пойду. Чать, и большевики люди, а?
- Не знаю, - ответил капитан, идя дальше.
III.
Вечером на станцию нанесло дым.
Горел лес.
Дым был легкий, теплый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Повесть.
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
I.
Бронепоезд "Полярный" под N 14.69 охранял железнодорожную линию от
партизанов.
Остатки колчаковской армии отступали от Байкала: в Манчжурию, по Аму-
ру на Владивосток.
Капитан Незеласов, начальник бронепоезда, сидел у себя в купе вагона
и одну за другой курил манчжурские сигареты, стряхивая пепел в живот
расколотого чугунного китайского божка.
Капитан Незеласов сказал:
- Мы стекаем... как гной из раны... на окраины, а? Затем в море, что
ли?
Прапорщик Обаб оглядел - наискось - скривившееся лицо Незеласова,
медленно ответил:
- Вам лечиться надо.
Прапорщик Обаб был из выслужившихся добровольцев колчаковской армии,
обо всех кадровых офицерах говорил:
- Лечиться надо!
Капитана Незеласова он уважал и потому повторил:
- Без леченья плохо вам.
Незеласов был широкий, но плоский человек, похожий на лист бумаги:
сбоку нитка, в груди - верста. Капитан торопливо выдернул новую сигарету
и ответил:
- Заклепаны вы наглухо, Обаб!.. Ничего до вас не дойдет!..
И, быстро отряхивал пепел, визгливо заговорил:
- Как вам стронуться хоть немного!.. Ведь тоска, Обаб, тоска! Родина
нас... вышвырнула! Думали все - нужны, очень нужны, до зарезу нужны, а
вдруг ра-а-счет получайте!.. И не расчет даже, а в шею... в шею!.. в
шею!..
И капитан, кашляя, брызгая слюной и дымом, возвышал голос:
- О, рабы нерадивые и глупые!.. Глупые!..
Обаб протянул длинную руку навстречу сгибающемуся капитану. Точно
поддерживая валящееся дерево, сказал с усилием:
- Сволочь бунтует. А ее стрелять надо. А которая глупее - пороть!
- Нельзя так, Обаб, нельзя!..
- Болезнь.
- Внутри высохло... водка не катится, не идет!.. От табаку - слякоть,
вонь... В голове, как наседка, да у ней триста яиц!.. Высиживает.
Э-эх!.. Теплынь, пар... копошится теплое, слизкое, того гляди... выле-
зет. Преодолеть что-то надо, а что, не знаю, а не могу?
- Женщину вам надо. Давно женщину имели?
Обаб тупо посмотрел на капитана. Повторил:
- Непременно женщину. В такой работе - каждомесячно. Я здоровый -
каждые две недели. Лучше хины.
- Может быть, может быть... попробую, почему мне не попробовать?..
- Можно быстро, здесь беженок много... Цветки!
Незеласов поднял окно.
Запахло каменным углем и горячей землей. Как банка с червями, потела
плотно набитая людьми станция. Сыро блестели ее стены, распахнутые окна,
близ дверей маленький колокол.
На людях клейма бегства.
Шел, похожий на новое стальное перо, чистенький учитель, а на плече у
него трепалась грязная тряпица. Барышни нечесаные и одна щека измятая,
розовая: должно быть, жестки подушки, а, может быть, и нет подушек - ме-
шок под головой.
"Портятся люди", - подумал Обаб. Ему захотелось жениться...
Он сплюнул в платок, сказал:
- Ерунда.
Беженцы рассматривали стальную броню вагонов всегда немного смущенно,
и Незеласову казалось, что разглядывают его голого. Незеласов голый был
сух, костляв и похож на смятую жестянку из-под консервов: углы и серая
гладкая кожа.
Он оглядел вагон и сказал Обабу:
- Прикажите воду набирать... непременно, сейчас. Вечером пойдем.
- В появлении? Опять?
- Кто?
- Партизаны?
Обаб длинными и ровными, как веревка, руками ударил себя по ляжкам.
- Люблю!
Заметив на себе рыхлый зрачок Незеласова, прапорщик сказал:
- Но насчет смертей! Не убивать. А чтоб двигалось. Спокой, когда мясо
ржавеет...
Обаб стесненно вздохнул. Был он узкоглазый, с выдающимися скулами,
похожими на обломки ржаного сухаря. Вздох у него - медленный, крестьянс-
кий.
Незеласов, закрывая тусклые веки, торопливо спросил:
- Прапорщик, кто наше непосредственное начальство?
- Генерал Смирнов.
- А где он?
- Партизаны повесили.
- Значит следующий?
- Следующий.
- Кто?
- Генерал-лейтенант Сахаров.
- А он где?
- Не могу знать.
- А где командующий армией?
- Не могу знать.
Капитан отошел к окну. Тихо звякнул стеклом.
- Кого ж нам, прапорщик, слушаться? Чего мы ждем?
Обаб посмотрел на чугунного божка, попытался поймать в мозгу какую-то
мысль, но соскользнул:
- Не знаю. Не моя обязанность думать.
И как гусь невыросшими еще крыльями, колыхая широчайшими галифе, Обаб
ушел.
II.
Тщедушный солдатик в голубых французских обмотках и больших бутсах,
придерживая левой рукой бебут, торопливо отдал честь вышедшему капитану.
Незеласову не хотелось итти по перрону. Обогнув обшитые стальными
листами вагоны бронепоезда, он пошел среди теплушек эвакуируемых бежен-
цев.
"Ненужная Россия", - подумал он со стыдом и покраснел.
- Ведь и ты в этой России!
Нарумяненная женщина с толстым задом, напоминавшем два мешка, всуну-
тые под юбку, всколыхнула в мозгу предложение Обаба.
Капитан сказал громко:
- Дурак!
Женщина оглянулась. Были у ней печальные потускневшие глаза под ма-
леньким лбом в глубоких морщинках.
Незеласов отвернулся.
Теплушки обиты побуревшим тесом. В пазах торчал выцветший мох. Хлопа-
ли двери с ремнями, заменявшими ручки. На гвоздях по бокам грязных две-
рей висело в плетеных бечевочных мешках мясо, битая птица, рыба.
Над некоторыми дверьми - пихтовые ветки и в таких вагонах слышался
молодой женский голос.
Пахло из теплушек больным потом, пеленками и подле вагонов густо пах-
ли аммиаком растоптанные испражнения.
Ощущение стыда и далекой, какой-то таящейся в ногах злости не прохо-
дило.
Плоскоспинный старик, утомленно подымая тяжелый колун, рубил полусг-
нившую шпалу.
- Издалека? - спросил Незеласов.
Старик ответил:
- А из Сызрани.
- Куда едешь?
Он опустил колун. Шаркая босой ногой с серыми потрескавшимися ногтя-
ми, уныло ответил:
- Куда повезут.
Кадык у него, покрытый дряблыми морщинами, большой, с детский кулак,
и при разговоре расправлялись и видны были чистые белые полоски кожи.
- Редко, видно... говорить-то приходится, - подумал Незеласов.
- У меня в Сызрани-то земля - любовно проговорил старик, - атличней-
ший чернозем. Прямо золото, а не земля - чекань монету!.. А вот поди же
ты - бросил.
- Жалко?
- Известно жалко. А бросил. Придется обратно.
- Обратно итти далеко... очень...
- И то говорю - умрешь еще дорогой?
- Не нравится здесь?
- Народ не наш! У нас народ все ласковый, а здесь и говорить не уме-
ют. Китаец, так тот совсем языка русского не понимает. И как живет, Бог
его знает! Фальшиво живет. Зачервивешь тут, обратно пойду. Брошу все и
пойду. Чать, и большевики люди, а?
- Не знаю, - ответил капитан, идя дальше.
III.
Вечером на станцию нанесло дым.
Горел лес.
Дым был легкий, теплый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18