На Кафари было неплохо скроенное кремовое платье для будущих матерей. В нем она встречалась с представителями поставщиков оборудования с других планет, разговаривала с капитанами космических кораблей и настраивала составные части новой орбитальной станции. Ее платье разительно выделялось среди желто-зеленых нарядов партийных активистов и засаленных спецовок безработных фабричных рабочих.
Масса людей, в которую попала Кафари, остановилась примерно в шестидесяти метрах от помоста, сравнительно недалеко от границы парка. От долгого пребывания на ногах у Кафари уже болели мышцы спины. Ей трудно было долго держать на весу большой живот. К счастью, на ней была удобная обувь. После испытаний, выпавших на ее долю во время явакского нашествия, она вообще носила только удобную одежду.
В толпе вокруг нее стояли самые разные люди. Среди них, кажется, не было ни одного фермера, но было много фабричных рабочих, а также старшеклассников и студентов. Кроме того, Кафари заметила немало конторских служащих и владельцев небольших магазинов, пострадавших из-за обвала спроса на все товары — от одежды до автомобилей.
Остальные походили на университетских преподавателей общественных и гуманитарных наук. Никто рядом, с Кафари не напоминал ей ни инженера, ни физика, но отовсюду доносились отрывки рассуждений, проистекавших из зародившихся за пределами Прародины-Земли философских и лингвистических учений о противоречиях в искусстве и литературе. Слышались доводы из области и таких псевдонаук, как астромантия, люминология и социография.
Размышления Кафари о роде занятий ее соседей были прерваны громовой музыкой из трехметровых динамиков. От барабанного боя у Кафари подогнулись колени. Если бы она могла поднять руки, то зажала бы ими уши, но теснота была страшная. Оглушительный барабанный бой разбудил в толпе стадное чувство, и все в один голос завопили, а потом стали скандировать: «Витторио! Витторио!»
Можно было подумать, что собравшиеся заклинают богиню победы Викторию, а не приветствуют лидера Джефферсонской Ассоциации Благоденствия Витторио Санторини. Барабанный бой сопровождала затуманивавшая мозги бравурная музыка, под которую люди орали, визжали, подпрыгивали на месте и размахивали флагами с оливковыми ветвями на золотом поле. Кафари толкали плечами и пихали локтями. К счастью, пока ни один удар не пришелся по животу.
Музыка играла в бешено нараставшем темпе. Потом драпировки в конце помоста распахнулись, и вперед вышел властитель умов всего Мэдисона — Витторио Санторини. Он был одет с головы до ног в золотую ткань, сверкавшую в сгущавшихся сумерках. Двадцатиметровые транспаранты с изображением трех оливковых ветвей развевались в золотистых лучах заката, освещавших Витторио Санторини, как спустившееся с небес божество.
«Неужели никто не понимает, как опасен этот человек?!» — невольно подумала Кафари.
Стоило Санторини воздеть к небу руки жестом пророка, приказывающего расступиться морским водам, как музыка мгновенно умолкла, а вслед за ней замолчала и толпа. Санторини несколько мгновений стоял с поднятыми руками, словно благословляя толпу в состоянии извращенного экстатического триумфа. Кафари не очень хорошо понимала, что происходит, но у нее по коже побежали мурашки, когда она увидела, как у Санторини демонически засверкали глаза.
— Здравствуйте, — прошептал Санторини в микрофон. — Будущее Джефферсона за вами…
Толпа словно с цепи сорвалась. В воздухе загрохотал оглушительный рев тысяч голосов. Хитроумный Витторио Санторини дожидался, когда эти возгласы не утихнут сами по себе. Он просто стоял, пленительно улыбаясь своим почитателям. Затем он кротко заговорил с ними:
— Кто же подарит вам это будущее?
— ДЖАБ’а! ДЖАБ’а! ДЖАБ’а!!!
Санторини снова улыбнулся. Потом он подался вперед, выдержал паузу…
— С нас хватит! — возопил он громче трубы ангела, возвестившей судный день. — Возьмем то, что принадлежит нам по праву! Где наши деньги?! Кто распоряжается нашими жизнями?! Не отдадим наших детей умирать в чужих мирах!
— Не отдадим!
— Не дадим раздавать наши деньги жадным фермерам!
— Не дадим!
— Не дадим губить нашу природу!
— Не дадим!
— Не дадим политикам жировать, пока мы голодаем!
— Не дадим!
— Ну и что же мы будем делать? — вкрадчиво вопросил Санторини.
— Голосовать! Голосовать! Голосовать!
— Правильно! Все на выборы, и нас услышат! Требуйте справедливости! Хватит с нас Эндрюса, вылизывающего задницу милитаристам! Скажем «нет» войне!
— Нет войне!
— Нет высоким налогам!
— Нет высоким налогам!
— Нет осквернению природы и новым фермам!
— Нет фермам!
— Долой Эндрюса!
— Долой Эндрюса!
— Вы со мной, джефферсонцы?!
Толпа вновь взревела тысячами глоток, надрывавшихся до хрипоты в прохладном воздухе ночи, неумолимо надвигавшейся на Мэдисон. Вопли эхом отражались от стен здания Объединенного законодательного собрания, сумрачно возвышавшегося за спинами демонстрантов. Оно напоминало заплывшего жиром василиска, способного превращать в камень не только человеческие тела, но и разум людей, делая их послушными марионетками в чужих руках — в руках Санторини, который мог теперь вертеть ими, как ему заблагорассудится. Кафари стояла в гуще обезумевших, оравших во все горло людей. Ее била крупная дрожь. Ей стало страшно.
Санторини стоял на эстраде с распростертыми руками, купаясь в волнах восторженных криков, упиваясь ими. Он выглядел нелепо и страшно. А еще в этом зрелище было что-то непристойное. Казалось, Санторини совокупляется с самим собой на глазах у собравшихся. Кафари хотела только одного — выбраться из толпы и бежать как можно дальше от этого парка. Ей хотелось почувствовать объятия Саймона и увидеть у себя над головой орудия «Блудного Сына», охраняющего ночной покой своего командира и его супруги. Кафари поняла страшную правду — Джон Эндрюс проиграет на выборах. Она знала это так же хорошо, как и код программы, требующийся для того, чтобы привести психотронный мозг «Блудного Сына» в состояние полной боеготовности и отправить эту колоссальную машину в бой.
«Милый мой Саймон, — думала она, — что же ждет нас впереди?..»
Люди вокруг Кафари исступленно орали то «Витторио!», то «виктория!», предвкушая скорую победу. Возвышавшийся на эстраде пророк на час вновь воздел руки к небу. Толпа замолчала, и во внезапной гробовой тишине стало слышно, как со звуками пистолетных выстрелов хлопают на ветру знамена ДЖАБ’ы, украшенные миролюбивыми оливковыми ветвями.
— Нас ждет много работы, друзья мои! — заговорил Санторини. — Очень трудной, но очень важной работы. Мы должны одолеть правящих нами жестокосердных чудовищ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192
Масса людей, в которую попала Кафари, остановилась примерно в шестидесяти метрах от помоста, сравнительно недалеко от границы парка. От долгого пребывания на ногах у Кафари уже болели мышцы спины. Ей трудно было долго держать на весу большой живот. К счастью, на ней была удобная обувь. После испытаний, выпавших на ее долю во время явакского нашествия, она вообще носила только удобную одежду.
В толпе вокруг нее стояли самые разные люди. Среди них, кажется, не было ни одного фермера, но было много фабричных рабочих, а также старшеклассников и студентов. Кроме того, Кафари заметила немало конторских служащих и владельцев небольших магазинов, пострадавших из-за обвала спроса на все товары — от одежды до автомобилей.
Остальные походили на университетских преподавателей общественных и гуманитарных наук. Никто рядом, с Кафари не напоминал ей ни инженера, ни физика, но отовсюду доносились отрывки рассуждений, проистекавших из зародившихся за пределами Прародины-Земли философских и лингвистических учений о противоречиях в искусстве и литературе. Слышались доводы из области и таких псевдонаук, как астромантия, люминология и социография.
Размышления Кафари о роде занятий ее соседей были прерваны громовой музыкой из трехметровых динамиков. От барабанного боя у Кафари подогнулись колени. Если бы она могла поднять руки, то зажала бы ими уши, но теснота была страшная. Оглушительный барабанный бой разбудил в толпе стадное чувство, и все в один голос завопили, а потом стали скандировать: «Витторио! Витторио!»
Можно было подумать, что собравшиеся заклинают богиню победы Викторию, а не приветствуют лидера Джефферсонской Ассоциации Благоденствия Витторио Санторини. Барабанный бой сопровождала затуманивавшая мозги бравурная музыка, под которую люди орали, визжали, подпрыгивали на месте и размахивали флагами с оливковыми ветвями на золотом поле. Кафари толкали плечами и пихали локтями. К счастью, пока ни один удар не пришелся по животу.
Музыка играла в бешено нараставшем темпе. Потом драпировки в конце помоста распахнулись, и вперед вышел властитель умов всего Мэдисона — Витторио Санторини. Он был одет с головы до ног в золотую ткань, сверкавшую в сгущавшихся сумерках. Двадцатиметровые транспаранты с изображением трех оливковых ветвей развевались в золотистых лучах заката, освещавших Витторио Санторини, как спустившееся с небес божество.
«Неужели никто не понимает, как опасен этот человек?!» — невольно подумала Кафари.
Стоило Санторини воздеть к небу руки жестом пророка, приказывающего расступиться морским водам, как музыка мгновенно умолкла, а вслед за ней замолчала и толпа. Санторини несколько мгновений стоял с поднятыми руками, словно благословляя толпу в состоянии извращенного экстатического триумфа. Кафари не очень хорошо понимала, что происходит, но у нее по коже побежали мурашки, когда она увидела, как у Санторини демонически засверкали глаза.
— Здравствуйте, — прошептал Санторини в микрофон. — Будущее Джефферсона за вами…
Толпа словно с цепи сорвалась. В воздухе загрохотал оглушительный рев тысяч голосов. Хитроумный Витторио Санторини дожидался, когда эти возгласы не утихнут сами по себе. Он просто стоял, пленительно улыбаясь своим почитателям. Затем он кротко заговорил с ними:
— Кто же подарит вам это будущее?
— ДЖАБ’а! ДЖАБ’а! ДЖАБ’а!!!
Санторини снова улыбнулся. Потом он подался вперед, выдержал паузу…
— С нас хватит! — возопил он громче трубы ангела, возвестившей судный день. — Возьмем то, что принадлежит нам по праву! Где наши деньги?! Кто распоряжается нашими жизнями?! Не отдадим наших детей умирать в чужих мирах!
— Не отдадим!
— Не дадим раздавать наши деньги жадным фермерам!
— Не дадим!
— Не дадим губить нашу природу!
— Не дадим!
— Не дадим политикам жировать, пока мы голодаем!
— Не дадим!
— Ну и что же мы будем делать? — вкрадчиво вопросил Санторини.
— Голосовать! Голосовать! Голосовать!
— Правильно! Все на выборы, и нас услышат! Требуйте справедливости! Хватит с нас Эндрюса, вылизывающего задницу милитаристам! Скажем «нет» войне!
— Нет войне!
— Нет высоким налогам!
— Нет высоким налогам!
— Нет осквернению природы и новым фермам!
— Нет фермам!
— Долой Эндрюса!
— Долой Эндрюса!
— Вы со мной, джефферсонцы?!
Толпа вновь взревела тысячами глоток, надрывавшихся до хрипоты в прохладном воздухе ночи, неумолимо надвигавшейся на Мэдисон. Вопли эхом отражались от стен здания Объединенного законодательного собрания, сумрачно возвышавшегося за спинами демонстрантов. Оно напоминало заплывшего жиром василиска, способного превращать в камень не только человеческие тела, но и разум людей, делая их послушными марионетками в чужих руках — в руках Санторини, который мог теперь вертеть ими, как ему заблагорассудится. Кафари стояла в гуще обезумевших, оравших во все горло людей. Ее била крупная дрожь. Ей стало страшно.
Санторини стоял на эстраде с распростертыми руками, купаясь в волнах восторженных криков, упиваясь ими. Он выглядел нелепо и страшно. А еще в этом зрелище было что-то непристойное. Казалось, Санторини совокупляется с самим собой на глазах у собравшихся. Кафари хотела только одного — выбраться из толпы и бежать как можно дальше от этого парка. Ей хотелось почувствовать объятия Саймона и увидеть у себя над головой орудия «Блудного Сына», охраняющего ночной покой своего командира и его супруги. Кафари поняла страшную правду — Джон Эндрюс проиграет на выборах. Она знала это так же хорошо, как и код программы, требующийся для того, чтобы привести психотронный мозг «Блудного Сына» в состояние полной боеготовности и отправить эту колоссальную машину в бой.
«Милый мой Саймон, — думала она, — что же ждет нас впереди?..»
Люди вокруг Кафари исступленно орали то «Витторио!», то «виктория!», предвкушая скорую победу. Возвышавшийся на эстраде пророк на час вновь воздел руки к небу. Толпа замолчала, и во внезапной гробовой тишине стало слышно, как со звуками пистолетных выстрелов хлопают на ветру знамена ДЖАБ’ы, украшенные миролюбивыми оливковыми ветвями.
— Нас ждет много работы, друзья мои! — заговорил Санторини. — Очень трудной, но очень важной работы. Мы должны одолеть правящих нами жестокосердных чудовищ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192