В море. Зимой. Мне жить осталось минут десять. Это сколько же?.. Два мультика «Том и Джерри». Или три песни Бадди Холли, к примеру, «Пегги-Сью», «Сердцебиение» и «Вот будет денек»...
Какая-то часть мозга молола бессвязный вздор, словно больше не принадлежала его телу.
Другая приказывала ему сбросить резиновые сапоги.
Потом плыть.
Сперва левая нога.
Марк протянул руку вниз. Сапог снялся легко.
Разве мне не надо дышать?
Правый застрял.
Мне нужен воздух!
Слезай!
Скинь, мать его! Он тянет тебя вниз!
Ох, Боже милостивый, дай воздуха!.. Внезапно его голова очутилась на поверхности. В лицо ударил холодный ветер, осыпая водяной пылью. Здесь, на уровне моря, вода грохотала, как гром. Гром заполнил уши — злобный, постоянный, непрерывный.
Задыхаясь и захлебываясь, Марк глотнул полные легкие сладкого воздуха. И снова изо всей силы тряхнул ногой, пытаясь сбросить правый сапог. Тот не снимался.
Этот гад наверняка утопит его, все равно что свинцовая чушка.
Задержав дыхание, Марк согнулся пополам, чтобы сдернуть сапог.
Пятка наполовину освободилась.
Дышать... Дышать... Дышать...
Голова рванулась вверх; он сделал глубокий вдох. Еще один вдох, и попробовать снова...
И тут...
И тут сапог соскочил. Марк даже не коснулся его.
Ощущение было такое, словно что-то сорвало с него сапог.
«Акула!»
Нет. В Северном море акул нет.
Марк месил ногами воду и повторял: "Акул нет... акул нет... Господи, до чего холодная вода..."
По мере того как выравнивалось дыхание, включалось его ночное зрение. Марк уже различал черные водяные холмы, вздымающиеся и падающие вокруг него. Темные очертания. Они вздувались, а затем мягко опадали. Почти как черные спины огромных китов, возникающие на поверхности в ореоле белой пены.
«Мэри-Энн»?
Ветер рвал облака в клочья, и сквозь них просвечивала ущербная луна, лившая на море неверный серебристый свет.
Вон она!
Судовые надстройки и красная труба неясно виделись сквозь дымку брызг. Накатила волна, все заслонив собой. В следующий раз, когда Марк увидел корабль, его нос ушел глубоко под воду.
Марк Фауст представил себе этих подонков-убийц на судне. Сейчас они наверняка все уже поняли. Вот они отчаянно пытаются спастись. Бегут по коридорам, хватая все, что могут награбить, перед тем, как прыгнуть в спасательные шлюпки. Если бы он только мог что-нибудь с ними сделать. Например, пробить дырки в днищах... Увы, он не мог сделать всего. Так хотя бы есть шанс, что большинство из них погибнет в море.
На минуту юнга потерял корабль из виду. Он поплыл в ту сторону, где в последний раз видел «Мэри-Энн», позабыв, что его собственная жизнь ускользает в холодный океан.
Он должен видеть, как она утонет.
Это причинит ему боль. Он любил корабль и его команду. Для него они стали второй семьей. И все равно Марк знал, что обязан увидеть последние мгновения судна.
Вот!
Нос внизу, корма поднялась. Боже, она уходила под воду, словно субмарина. Два винта крутились уже не в воде, а в воздухе. На огромном киле влажно поблескивал лунный свет.
Корабль тонул.
На судне уже никто не смог бы стоять на полу, который поднялся почти вертикально. Все пираты с криками катятся к носу.
Марк постарался не думать о капитане — и о том, что осталось от команды «Мэри-Энн». Море быстро закрывает людям глаза.
Господи, пожалуйста, пусть им не будет больно...
Секунд десять он находился внизу, в провале между волнами. Когда море снова подняло Марка, корабля уже не было. Где-то у него под ногами судно падало камнем на океанское дно.
Вдруг Марку стало ужасно одиноко. Холод глубоко вгрызался ему под кожу, и парню начало казаться, что его кости сейчас лопнут.
Волнам, наверно, доставляло удовольствие колошматить его по лицу. Дышать стало труднее, а боль, словно острозубый червь, проедала путь к животу.
Марк попробовал плыть.
Как только он это сделал, тело ушло под воду, как будто кто-то потянул его вниз.
Он не сопротивлялся. Просто опускался ниже, ниже, ниже...
Черт, давление... Как больно. Словно металлические спицы сквозь уши пронзают мозг.
Марк почти потерял сознание, прежде чем опять вынырнул на поверхность. Восстанавливая прервавшееся дыхание, он норовил набрать в грудь воздуха больше, чем вмещали легкие. Они болели, как... о, ради... Бога...
Господи, я хочу жить, я хочу жить, я хочу жить, пожалуйста, разреши мне жить... я хочу... я хочу...
Вниз.
Он опять следовал за «Мэри-Энн».
Так-то вот, Марк Фауст, семнадцати лет, никогда не знавший девушки, никогда не пивший виски, не выкуривший ни одной сигареты. Евший слишком много яблочного пирога... Обожавший яблочный пирог, но...
Мозг его начал крутиться, как каскадерская машина в фильме, все переворачиваясь и переворачиваясь в замедленной съемке, разбрасывая в стороны отлетающие куски.
Медленно, медленно распадаясь.
Он упал на дно. Удар заставил его открыть глаза. Маленькие пузырьки, как серебряные колокольчики, поплыли от лица к поверхности.
Ему захотелось засмеяться и крикнуть им вслед: «Подождите! Подождите меня-а-а-а-а-а-а-а...»
Но его рот больше не действовал; тело было на девять десятых мертво. Всего несколько крохотных искр жизни затаились в каких-то уголках мозга, присосавшись к нему, как блюдечки присасываются к скалам во время шторма.
Теперь уже скоро. Я перешагиваю грань. Я скоро вернусь домой, мама... Не гаси свет на веранде, потому что я иду...
Там были люди.
Они стояли на дне моря, подняв на него глаза. Белые лица как будто выражали скорбь. Словно они хотели, чтобы он остался. Их было никак не меньше девяти-десяти. Все стояли тесной кучкой. Как на каком-нибудь рекламном плакате: все стоят близко друг к другу, глядя вверх. Потом они протянули к нему руки.
Им хотелось, чтобы он остался. Присоединился к ним.
Стал одним из тех, кто, стоя по колено в водорослях на покрытом бурой зыбью лугу, следит, как высоко над их головами проплывают кили кораблей.
Эти люди были милыми или противными?
Добрыми или злыми?
Живыми или мертвыми?
Он всмотрелся в их большие лица и широко раскрытые удивленные глаза.
Трудно сказать. Лица становились расплывчатыми. Руки начали двигаться. Но он видел их смутно и не мог отличить от стеблей водорослей, которые раскачивались из стороны в сторону.
Пора спать. Какая усталость. Хорошо, что больше не надо дышать.
Его брат Джон играл со своим самолетом, моделью «Летающей крепости», которую смастерил дядя Уолт. Он играл слишком близко от кровати Марка. Марк попросил его перестать — слишком близко.
Черт возьми. Самолет стукнул его по лбу. Больно же, ты...
И еще раз.
Бормоча, Марк открыл глаза и, сделав над собой усилие, припомнил, где находится. Посередине моря.
Господи.
Почему он еще не умер?
Море колотило его. Оно тащило, пихало и катало его с боку на бок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Какая-то часть мозга молола бессвязный вздор, словно больше не принадлежала его телу.
Другая приказывала ему сбросить резиновые сапоги.
Потом плыть.
Сперва левая нога.
Марк протянул руку вниз. Сапог снялся легко.
Разве мне не надо дышать?
Правый застрял.
Мне нужен воздух!
Слезай!
Скинь, мать его! Он тянет тебя вниз!
Ох, Боже милостивый, дай воздуха!.. Внезапно его голова очутилась на поверхности. В лицо ударил холодный ветер, осыпая водяной пылью. Здесь, на уровне моря, вода грохотала, как гром. Гром заполнил уши — злобный, постоянный, непрерывный.
Задыхаясь и захлебываясь, Марк глотнул полные легкие сладкого воздуха. И снова изо всей силы тряхнул ногой, пытаясь сбросить правый сапог. Тот не снимался.
Этот гад наверняка утопит его, все равно что свинцовая чушка.
Задержав дыхание, Марк согнулся пополам, чтобы сдернуть сапог.
Пятка наполовину освободилась.
Дышать... Дышать... Дышать...
Голова рванулась вверх; он сделал глубокий вдох. Еще один вдох, и попробовать снова...
И тут...
И тут сапог соскочил. Марк даже не коснулся его.
Ощущение было такое, словно что-то сорвало с него сапог.
«Акула!»
Нет. В Северном море акул нет.
Марк месил ногами воду и повторял: "Акул нет... акул нет... Господи, до чего холодная вода..."
По мере того как выравнивалось дыхание, включалось его ночное зрение. Марк уже различал черные водяные холмы, вздымающиеся и падающие вокруг него. Темные очертания. Они вздувались, а затем мягко опадали. Почти как черные спины огромных китов, возникающие на поверхности в ореоле белой пены.
«Мэри-Энн»?
Ветер рвал облака в клочья, и сквозь них просвечивала ущербная луна, лившая на море неверный серебристый свет.
Вон она!
Судовые надстройки и красная труба неясно виделись сквозь дымку брызг. Накатила волна, все заслонив собой. В следующий раз, когда Марк увидел корабль, его нос ушел глубоко под воду.
Марк Фауст представил себе этих подонков-убийц на судне. Сейчас они наверняка все уже поняли. Вот они отчаянно пытаются спастись. Бегут по коридорам, хватая все, что могут награбить, перед тем, как прыгнуть в спасательные шлюпки. Если бы он только мог что-нибудь с ними сделать. Например, пробить дырки в днищах... Увы, он не мог сделать всего. Так хотя бы есть шанс, что большинство из них погибнет в море.
На минуту юнга потерял корабль из виду. Он поплыл в ту сторону, где в последний раз видел «Мэри-Энн», позабыв, что его собственная жизнь ускользает в холодный океан.
Он должен видеть, как она утонет.
Это причинит ему боль. Он любил корабль и его команду. Для него они стали второй семьей. И все равно Марк знал, что обязан увидеть последние мгновения судна.
Вот!
Нос внизу, корма поднялась. Боже, она уходила под воду, словно субмарина. Два винта крутились уже не в воде, а в воздухе. На огромном киле влажно поблескивал лунный свет.
Корабль тонул.
На судне уже никто не смог бы стоять на полу, который поднялся почти вертикально. Все пираты с криками катятся к носу.
Марк постарался не думать о капитане — и о том, что осталось от команды «Мэри-Энн». Море быстро закрывает людям глаза.
Господи, пожалуйста, пусть им не будет больно...
Секунд десять он находился внизу, в провале между волнами. Когда море снова подняло Марка, корабля уже не было. Где-то у него под ногами судно падало камнем на океанское дно.
Вдруг Марку стало ужасно одиноко. Холод глубоко вгрызался ему под кожу, и парню начало казаться, что его кости сейчас лопнут.
Волнам, наверно, доставляло удовольствие колошматить его по лицу. Дышать стало труднее, а боль, словно острозубый червь, проедала путь к животу.
Марк попробовал плыть.
Как только он это сделал, тело ушло под воду, как будто кто-то потянул его вниз.
Он не сопротивлялся. Просто опускался ниже, ниже, ниже...
Черт, давление... Как больно. Словно металлические спицы сквозь уши пронзают мозг.
Марк почти потерял сознание, прежде чем опять вынырнул на поверхность. Восстанавливая прервавшееся дыхание, он норовил набрать в грудь воздуха больше, чем вмещали легкие. Они болели, как... о, ради... Бога...
Господи, я хочу жить, я хочу жить, я хочу жить, пожалуйста, разреши мне жить... я хочу... я хочу...
Вниз.
Он опять следовал за «Мэри-Энн».
Так-то вот, Марк Фауст, семнадцати лет, никогда не знавший девушки, никогда не пивший виски, не выкуривший ни одной сигареты. Евший слишком много яблочного пирога... Обожавший яблочный пирог, но...
Мозг его начал крутиться, как каскадерская машина в фильме, все переворачиваясь и переворачиваясь в замедленной съемке, разбрасывая в стороны отлетающие куски.
Медленно, медленно распадаясь.
Он упал на дно. Удар заставил его открыть глаза. Маленькие пузырьки, как серебряные колокольчики, поплыли от лица к поверхности.
Ему захотелось засмеяться и крикнуть им вслед: «Подождите! Подождите меня-а-а-а-а-а-а-а...»
Но его рот больше не действовал; тело было на девять десятых мертво. Всего несколько крохотных искр жизни затаились в каких-то уголках мозга, присосавшись к нему, как блюдечки присасываются к скалам во время шторма.
Теперь уже скоро. Я перешагиваю грань. Я скоро вернусь домой, мама... Не гаси свет на веранде, потому что я иду...
Там были люди.
Они стояли на дне моря, подняв на него глаза. Белые лица как будто выражали скорбь. Словно они хотели, чтобы он остался. Их было никак не меньше девяти-десяти. Все стояли тесной кучкой. Как на каком-нибудь рекламном плакате: все стоят близко друг к другу, глядя вверх. Потом они протянули к нему руки.
Им хотелось, чтобы он остался. Присоединился к ним.
Стал одним из тех, кто, стоя по колено в водорослях на покрытом бурой зыбью лугу, следит, как высоко над их головами проплывают кили кораблей.
Эти люди были милыми или противными?
Добрыми или злыми?
Живыми или мертвыми?
Он всмотрелся в их большие лица и широко раскрытые удивленные глаза.
Трудно сказать. Лица становились расплывчатыми. Руки начали двигаться. Но он видел их смутно и не мог отличить от стеблей водорослей, которые раскачивались из стороны в сторону.
Пора спать. Какая усталость. Хорошо, что больше не надо дышать.
Его брат Джон играл со своим самолетом, моделью «Летающей крепости», которую смастерил дядя Уолт. Он играл слишком близко от кровати Марка. Марк попросил его перестать — слишком близко.
Черт возьми. Самолет стукнул его по лбу. Больно же, ты...
И еще раз.
Бормоча, Марк открыл глаза и, сделав над собой усилие, припомнил, где находится. Посередине моря.
Господи.
Почему он еще не умер?
Море колотило его. Оно тащило, пихало и катало его с боку на бок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71