Этот мост с обеих сторон был так
плотно застроен четырехэтажными домами, что с него ни в одном
месте нельзя было увидеть реку, так что создавалось впечатление
вполне нормальной, основательной, хорошо мощенной и к тому же
чрезвычайно элегантной улицы. В самом деле, мост Менял считался
одним из самых модных кварталов города. Здесь находились
знаменитые лавки, где свой товар предлагали ювелиры, резчики по
черному дереву, лучшие изготовители париков, чемоданов, сумок и
кошельков, тончайшего нижнего белья и чулок, рамок для картин и
сапог для верховой езды, вышивальщики эполет, литейщики золотых
пуговиц и банкиры. И здесь же располагались магазин и жилой дом
парфюмера и перчаточника Джузеппе Бальдини. Над его витриной
был натянут роскошный зеленого цвета навес, рядом висел герб
Бальдини, весь в золоте: золотой флакон, из коего вырастал
букет золотых цветов, а перед дверьми лежал красный ковер,
также с гербом Бальдини, вышитым золотом. Когда открывалась
наружная дверь, раздавался звон колокольчика, исполнявшего
персидскую мелодию, и две серебряные цапли начинали извергать
фиалковую воду из своих клювов прямо в позолоченную чашу,
которая в свою очередь имела форму герба Бальдини.
А за конторкой светлого бука стоял сам Бальдини, старый и
неподвижный, как колонна, в парике, обсыпанном серебряной
пудрой, и сюртуке, обшитом золотым галуном. Облако миндальной
воды Франжипани, которой он опрыскивал себя каждое утро,
прямо-таки зримо окружало его и отодвигало его особу в некую
прозрачно-туманную даль. В своей неподвижности он был похож на
свой собственный манекен. Только когда раздавался мелодичный
звон колокольчика и цапли начинали фонтанировать - что
случалось не слишком часто, - манекен мгновенно оживал,
съеживался, становился маленьким и юрким и, отвешивая
многочисленные поклоны, вылетал из-за конторки так
стремительно, что пахучее облако едва успевало ринуться вслед;
после чего покорнейше просил клиента присесть и насладиться
выбором изысканнейших ароматов и косметических средств.
У Бальдини их были тысячи. Ассортимент простирался от
чистых эссенций, цветочных масел, настоек, вытяжек, секреций,
бальзамов, смол и прочих препаратов в сыпучей, жидкой и вязкой
форме - через помады, пасты, все сорта пудры и мыла, сухие
духи, фиксатуары, бриллиантины, эликсиры для ращения бороды,
капли для сведения бородавок и крошечные пластыри для
исправления изъянов внешности - вплоть до притираний, лосьонов,
ароматических солей, туалетных жидкостей и бесконечного
количества духов. Но Бальдини не довольствовался этими
продуктами классической косметики. Он считал делом чести
собирать в своей лавке все, что источало какой-либо аромат или
как-либо служило для получения аромата. И потому наряду с
курительными свечками, пастилками и ленточками там имелись все
пряности - от семян аниса до палочек корицы, сиропы, ликеры и
фруктовые воды, вина с Кипра, Малаги и из Коринфа, множество
сортов меда, кофе, чая, сушеные и засахаренные фрукты, фиги,
карамели, шоколадки, каштаны, даже консервированные каперсы,
огурцы и лук и маринованный тунец. А кроме того,
ароматизированный сургуч для печатей, надушенная писчая бумага,
чернила для любовных писем, пахнущие розовым маслом, бювары из
испанской кожи, футляры для перьев из белого сандалового
дерева, горшочки и чашечки для цветочных лепестков,
курительницы из латуни, флаконы и флакончики из хрусталя с
притертыми янтарными пробками, пахучие перчатки, носовые
платки, подушечки для иголок, набитые мускатным цветом, и
пропитанные мускусом обои, которые могли более ста лет
наполнять комнату ароматом.
Разумеется, для всех этих товаров не хватило бы места в
помпезной лавке, выходившей на улицу (то есть на мост), а
поскольку подвала не было, то не только кладовая, но и второй и
третий этажи, а также все обращенные к реке помещения первого
служили складом. В результате в доме Бальдини царил неописуемый
хаос запахов. Насколько изысканным было качество отдельных
товаров - ибо Бальдини покупал товары высшего качества, -
настолько же невыносимым был одновременно исторгаемый ими
запах, подобный звучанию оркестра, в котором каждый из тысячи
музыкантов играет фортиссимо свою собственную мелодию. Сам
Бальдини и его служащие давно принюхались к этому хаосу, как
стареющие дирижеры, которые ведь все до единого тугоухи, и даже
жена хозяина, жившая на четвертом этаже и отчаянно
сопротивлявшаяся дальнейшему расширению складских помещений,
почти уже притерпелась ко многим запахам. Другое дело - клиент,
впервые посетивший лавку Бальдини. Щаривший здесь коктейль
ароматов действовал на него, как удар кулаком в лицо, вызывал,
в зависимости от характера клиента, восхищение или смущение, во
всяком случае сбивал его с толку до такой степени, что человек
часто переставал соображать, зачем вообще он сюда пришел.
Мальчишки-посыльные позабывали свои поручения. Начальные
господа тушевались. А некоторые дамы переживали не то истерику,
не то приступ клаустрофобии, падали в обморок, и привести их в
себя могли разве что самые резкие нюхательные соли из
гвоздичного масла, нашатырь и камфарный спирт.
При таких обстоятельствах в общем неудивительно, что
колокольчик у дверей лавки Джузеппе Бальдини все реже
вызванивал персидскую мелодию, а серебряные цапли все реже
фонтанировали фиалковой водой.
10
- Шенье! - позвал Бальдини из-за конторки, где он
несколько часов простоял столбом, уставившись на закрытую
дверь. - Надевайте ваш парик! - И между бочонком с оливковым
маслом и подвешенными на крюки байоннскими окорокам появился
Шенье, подмастерье Бальдини, тоже уже старый человек, хотя и
моложе хозяина, и прошел вперед, в более изящно обставленное
помещение лавки. Он вытащил из кармана сюртука свой парик и
нахлобучил его на голову.
- Вы уходите, господин Бальдини?
- Нет, - сказал Бальдини, - я удаляюсь на пару часов в мой
рабочий кабинет и желаю, чтобы меня абсолютно никто не
беспокоил.
- А, понимаю! Вы изобретаете новые духи.
Бальдини. Вот именно. По заказу графа Верамона. Он хочет
ароматизировать кусок испанской кожи и требует чего-то
совершенно нового. Требует чего-то вроде... вроде... кажется,
это называется "Амур и Психея" - то, чего он требует, а
изготовлено оно этим бездарным тупицей с улицы
Сент-Андре-дез-Ар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
плотно застроен четырехэтажными домами, что с него ни в одном
месте нельзя было увидеть реку, так что создавалось впечатление
вполне нормальной, основательной, хорошо мощенной и к тому же
чрезвычайно элегантной улицы. В самом деле, мост Менял считался
одним из самых модных кварталов города. Здесь находились
знаменитые лавки, где свой товар предлагали ювелиры, резчики по
черному дереву, лучшие изготовители париков, чемоданов, сумок и
кошельков, тончайшего нижнего белья и чулок, рамок для картин и
сапог для верховой езды, вышивальщики эполет, литейщики золотых
пуговиц и банкиры. И здесь же располагались магазин и жилой дом
парфюмера и перчаточника Джузеппе Бальдини. Над его витриной
был натянут роскошный зеленого цвета навес, рядом висел герб
Бальдини, весь в золоте: золотой флакон, из коего вырастал
букет золотых цветов, а перед дверьми лежал красный ковер,
также с гербом Бальдини, вышитым золотом. Когда открывалась
наружная дверь, раздавался звон колокольчика, исполнявшего
персидскую мелодию, и две серебряные цапли начинали извергать
фиалковую воду из своих клювов прямо в позолоченную чашу,
которая в свою очередь имела форму герба Бальдини.
А за конторкой светлого бука стоял сам Бальдини, старый и
неподвижный, как колонна, в парике, обсыпанном серебряной
пудрой, и сюртуке, обшитом золотым галуном. Облако миндальной
воды Франжипани, которой он опрыскивал себя каждое утро,
прямо-таки зримо окружало его и отодвигало его особу в некую
прозрачно-туманную даль. В своей неподвижности он был похож на
свой собственный манекен. Только когда раздавался мелодичный
звон колокольчика и цапли начинали фонтанировать - что
случалось не слишком часто, - манекен мгновенно оживал,
съеживался, становился маленьким и юрким и, отвешивая
многочисленные поклоны, вылетал из-за конторки так
стремительно, что пахучее облако едва успевало ринуться вслед;
после чего покорнейше просил клиента присесть и насладиться
выбором изысканнейших ароматов и косметических средств.
У Бальдини их были тысячи. Ассортимент простирался от
чистых эссенций, цветочных масел, настоек, вытяжек, секреций,
бальзамов, смол и прочих препаратов в сыпучей, жидкой и вязкой
форме - через помады, пасты, все сорта пудры и мыла, сухие
духи, фиксатуары, бриллиантины, эликсиры для ращения бороды,
капли для сведения бородавок и крошечные пластыри для
исправления изъянов внешности - вплоть до притираний, лосьонов,
ароматических солей, туалетных жидкостей и бесконечного
количества духов. Но Бальдини не довольствовался этими
продуктами классической косметики. Он считал делом чести
собирать в своей лавке все, что источало какой-либо аромат или
как-либо служило для получения аромата. И потому наряду с
курительными свечками, пастилками и ленточками там имелись все
пряности - от семян аниса до палочек корицы, сиропы, ликеры и
фруктовые воды, вина с Кипра, Малаги и из Коринфа, множество
сортов меда, кофе, чая, сушеные и засахаренные фрукты, фиги,
карамели, шоколадки, каштаны, даже консервированные каперсы,
огурцы и лук и маринованный тунец. А кроме того,
ароматизированный сургуч для печатей, надушенная писчая бумага,
чернила для любовных писем, пахнущие розовым маслом, бювары из
испанской кожи, футляры для перьев из белого сандалового
дерева, горшочки и чашечки для цветочных лепестков,
курительницы из латуни, флаконы и флакончики из хрусталя с
притертыми янтарными пробками, пахучие перчатки, носовые
платки, подушечки для иголок, набитые мускатным цветом, и
пропитанные мускусом обои, которые могли более ста лет
наполнять комнату ароматом.
Разумеется, для всех этих товаров не хватило бы места в
помпезной лавке, выходившей на улицу (то есть на мост), а
поскольку подвала не было, то не только кладовая, но и второй и
третий этажи, а также все обращенные к реке помещения первого
служили складом. В результате в доме Бальдини царил неописуемый
хаос запахов. Насколько изысканным было качество отдельных
товаров - ибо Бальдини покупал товары высшего качества, -
настолько же невыносимым был одновременно исторгаемый ими
запах, подобный звучанию оркестра, в котором каждый из тысячи
музыкантов играет фортиссимо свою собственную мелодию. Сам
Бальдини и его служащие давно принюхались к этому хаосу, как
стареющие дирижеры, которые ведь все до единого тугоухи, и даже
жена хозяина, жившая на четвертом этаже и отчаянно
сопротивлявшаяся дальнейшему расширению складских помещений,
почти уже притерпелась ко многим запахам. Другое дело - клиент,
впервые посетивший лавку Бальдини. Щаривший здесь коктейль
ароматов действовал на него, как удар кулаком в лицо, вызывал,
в зависимости от характера клиента, восхищение или смущение, во
всяком случае сбивал его с толку до такой степени, что человек
часто переставал соображать, зачем вообще он сюда пришел.
Мальчишки-посыльные позабывали свои поручения. Начальные
господа тушевались. А некоторые дамы переживали не то истерику,
не то приступ клаустрофобии, падали в обморок, и привести их в
себя могли разве что самые резкие нюхательные соли из
гвоздичного масла, нашатырь и камфарный спирт.
При таких обстоятельствах в общем неудивительно, что
колокольчик у дверей лавки Джузеппе Бальдини все реже
вызванивал персидскую мелодию, а серебряные цапли все реже
фонтанировали фиалковой водой.
10
- Шенье! - позвал Бальдини из-за конторки, где он
несколько часов простоял столбом, уставившись на закрытую
дверь. - Надевайте ваш парик! - И между бочонком с оливковым
маслом и подвешенными на крюки байоннскими окорокам появился
Шенье, подмастерье Бальдини, тоже уже старый человек, хотя и
моложе хозяина, и прошел вперед, в более изящно обставленное
помещение лавки. Он вытащил из кармана сюртука свой парик и
нахлобучил его на голову.
- Вы уходите, господин Бальдини?
- Нет, - сказал Бальдини, - я удаляюсь на пару часов в мой
рабочий кабинет и желаю, чтобы меня абсолютно никто не
беспокоил.
- А, понимаю! Вы изобретаете новые духи.
Бальдини. Вот именно. По заказу графа Верамона. Он хочет
ароматизировать кусок испанской кожи и требует чего-то
совершенно нового. Требует чего-то вроде... вроде... кажется,
это называется "Амур и Психея" - то, чего он требует, а
изготовлено оно этим бездарным тупицей с улицы
Сент-Андре-дез-Ар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69