До рассвета…
— В одиночку? Ты, девушка?.. — начал было Каролин, потом примолк и после глубокого раздумья заметил: — Ты опять и опять убедительно доказываешь, что ты не так проста, как выглядишь, меченосица. У тебя сильный характер, смелое сердце… Попытаться проникнуть в город — смертельный риск. Но если бы у нас был выбор! Яндрия, покорми ее, потом ей надо немного поспать…
— Я не хочу спать! — запротестовала Ромили.
— Надо же немного отдохнуть. И без возражений!
Ромили покорно склонила голову.
— Будет исполнено.
Яндрия привела девушку в палатку, где жили сестры-меченосицы, там подобрала ей чистую одежду и занялась горячей пищей.
— Но прежде, — попросила Ромили, — умыться и расчесать волосы!..
Яндрия сразу бросила готовку и принесла ей горячей воды. В первый раз за все дни бродячей жизни Ромили наконец вымылась по-настоящему и прежде всего оттерла ноги от въевшейся грязи. Потом пригладила волосы — Яндрия умело постригла ее, совсем коротко, под мальчишку… Ромили надела все чистое, свежее. Только сапоги, отданные ей крестьянкой, оставила — они были впору. Требовались новые носки и портянки. Какая радость надеть все чистое! А уж после того, как Яндрия накормила ее вкусным горячим супом, девушка окончательно почувствовала себя человеком.
— Все, теперь отдохни. И не возражай! — замахала на нее Яндрия. — Это приказ Каролина. Обещаю, что разбужу тебя, как только пробьет полночь.
Ромили развернула скатку — решила: полежу немного рядом со старшей сестрой, которая тоже прикорнула рядом. Поболтаем… Свет убывающей луны проникал в шатер, лагерь затихал, да и не было в нем привычного шумного веселья. Вот и Ранальд погиб… Ей стало очень грустно — до жути явственно она ощутила его крепкие волнующие объятия в полнолуние. Теперь он лежал в сырой земле, безмолвный, бесчувственный… Нет, она не любила его, но он был очень добр с ней, он был ее первый мужчина, такое не забывается, и в сердце ему всегда найдется уголок, в котором будет жить печаль и сожаление.
Яндрия лежала рядом, она тоже не была расположена к разговорам. Думы об Орейне не давали покоя, они буквально сочились из ее сознания. Скомканные, черные, безнадежные… Вот что еще вплеталось в эту раздирающую душу ауру — размышления о Лиондри Хастуре, который был для Яндрии тем же человеком, каким для Ромили был Ранальд. Он первый пробудил в ней желание и сделал женщиной. Но думы о нем явно раздваивались — те, печальные, относились к молодому Лиондри. О нынешнем же она без отвращения не могла вспоминать. Каким же образом нормальный и, в сущности, добрый человек превратился в чудовище? Ромили обняла Яндрию, прижала к себе, попыталась утешить.
«Боже, сколько скорби разлито в мире! Отчего же такая безнадежность? Прости меня, высший судия, в своей гордыне я возомнила, что тот вред, который я причинила невинным существам, есть величайший, несмываемый грех, искупить который в моей воле. Какая самонадеянность! И вина не так уж велика — впрочем, опять гордыня: не мне судить об этом. Он воздаст! Но чем бы я оправдалась, если бы в ослеплении и ложном раскаянии продолжала бродить по лесам и за этот срок Орейна порезали бы на кусочки? Если я не попытаюсь помочь ему, чем оправдаюсь перед людьми и Богом? Тем, что жалела, впадала в истерики по поводу несчастных животных? Но это же естественный ход жизни — сожалеть о нем глупо, в то время как выродки в человеческой шкуре бросают вызов не только людям и природе, но и Божьему уставу. Вот оно, испытание, уготованное мне судьбой!.. Клянусь, если ты, Хранитель Разума, поможешь Орейну и мне, если я останусь жива, то непременно пошлю весточку папе и Люсьеле. Я вымолю у них прощение. Пусть они больше не убиваются по мне».
Ромили тихо погладила всхлипывающую Яндрию и почувствовала, как смежаются веки. Уже на грани сна задалась извечным вопросом:
«Как же так, Всевышний? Как сохранить устои мира, если преступления Лиондри останутся безнаказанными? Разве смерть — достойное возмещение за их злодеяния? Если Орейн погибнет, я буду очень переживать, и все-таки в смерти его не будет никакой загадки — он умер за правое дело. Сложил голову за короля, которого любил и которому верно служил. Но если удар меча настигнет Лиондри или Ракхела — их поганые души тоже отлетят на небо? Расквитавшись за все земные грехи? Я не кощунствую, я пытаю себя… и тебя… Дай знак великой мудрости, яви чудо возмездия — не мне. Сущий в небесах, не мне! Яви Лиондри, пусть он воочию убедится!..»
— Вставай, Ромили! Пора!..
Девушка как будто ждала побудки, вскочила резво, как пружина. Сполоснула лицо ледяной водой, пожевала хлебца на дорогу. От вина отказалась — голова должна быть ясная, мысли чистые, сильные… Каролин поджидал ее возле своего шатра, лицо его было задумчиво и угрюмо.
— Едва ли мне стоило заводить с тобой разговор, Ромили. Что надо сделать — ты знаешь. Как — в этом я ничем не могу тебе помочь. В любом случае ты должна освободить Орейна, даже если тебе придется вонзить кинжал ему в сердце. А награда? Что ж, это дело суетное… Проси тогда, чего захочешь, вплоть до обручения с одним из моих сыновей.
Ромили улыбнулась — что за странные фантазии? Почему бы она должна мечтать именно об этом? Она ответила просто, как если бы перед ней стоял дом Карло:
— Дядюшка, я иду туда не ради награды, а потому что Орейн был добр со мной даже тогда, когда я переоделась мальчишкой и ухаживала за ястребами. Неужели вы считаете, что меченосица и урожденная Макаран не знает, что такое долг чести? Неужели вы считаете, что я взялась за это из жадности?
— Конечно нет, — король протестующе махнул рукой, — но наградить тебя — радость для меня.
Ромили неожиданно обратилась к Яндрии:
— Яни, милая, нельзя ли подыскать мне пару мягких тапочек? Эти сапожищи ужасно скрипят.
Яндрия быстро вернулась в шатер, где жили меченосицы, и принесла ей свои кожаные сандалии. Они были чуть великоваты, но Ромили туго затянула ремешки, потом повязала голову темной косынкой, чтобы скрыть рыжие волосы, вымазала грязью лицо. Вся в черном, она на глазах превратилась в подобие привидения. Даже свет фонаря часового не мог вырвать ее из тьмы. Стоило ей замереть, и она напрочь сливалась с землей.
Итак, все было готово. Алдерик предложил дрогнувшим голосом:
— Я провожу тебя до ворот.
Ромили кивнула. Что ни говори, а Дерик тоже обладал лараном. Он взял ее за руку, и они исчезли в темноте. Ступали они бесшумно, и Алдерик сделал большой крюк, прежде чем подобраться к боковым воротам. Где-то взлаяла одинокая собака. Проявила бдительность? Или учуяла мышь? Наконец и она замолкла — тихая, спокойная ночь лежала над городом.
— Осторожнее с воротами, они очень скрипят, если ты попытаешься их открыть, — прошептал Алдерик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
— В одиночку? Ты, девушка?.. — начал было Каролин, потом примолк и после глубокого раздумья заметил: — Ты опять и опять убедительно доказываешь, что ты не так проста, как выглядишь, меченосица. У тебя сильный характер, смелое сердце… Попытаться проникнуть в город — смертельный риск. Но если бы у нас был выбор! Яндрия, покорми ее, потом ей надо немного поспать…
— Я не хочу спать! — запротестовала Ромили.
— Надо же немного отдохнуть. И без возражений!
Ромили покорно склонила голову.
— Будет исполнено.
Яндрия привела девушку в палатку, где жили сестры-меченосицы, там подобрала ей чистую одежду и занялась горячей пищей.
— Но прежде, — попросила Ромили, — умыться и расчесать волосы!..
Яндрия сразу бросила готовку и принесла ей горячей воды. В первый раз за все дни бродячей жизни Ромили наконец вымылась по-настоящему и прежде всего оттерла ноги от въевшейся грязи. Потом пригладила волосы — Яндрия умело постригла ее, совсем коротко, под мальчишку… Ромили надела все чистое, свежее. Только сапоги, отданные ей крестьянкой, оставила — они были впору. Требовались новые носки и портянки. Какая радость надеть все чистое! А уж после того, как Яндрия накормила ее вкусным горячим супом, девушка окончательно почувствовала себя человеком.
— Все, теперь отдохни. И не возражай! — замахала на нее Яндрия. — Это приказ Каролина. Обещаю, что разбужу тебя, как только пробьет полночь.
Ромили развернула скатку — решила: полежу немного рядом со старшей сестрой, которая тоже прикорнула рядом. Поболтаем… Свет убывающей луны проникал в шатер, лагерь затихал, да и не было в нем привычного шумного веселья. Вот и Ранальд погиб… Ей стало очень грустно — до жути явственно она ощутила его крепкие волнующие объятия в полнолуние. Теперь он лежал в сырой земле, безмолвный, бесчувственный… Нет, она не любила его, но он был очень добр с ней, он был ее первый мужчина, такое не забывается, и в сердце ему всегда найдется уголок, в котором будет жить печаль и сожаление.
Яндрия лежала рядом, она тоже не была расположена к разговорам. Думы об Орейне не давали покоя, они буквально сочились из ее сознания. Скомканные, черные, безнадежные… Вот что еще вплеталось в эту раздирающую душу ауру — размышления о Лиондри Хастуре, который был для Яндрии тем же человеком, каким для Ромили был Ранальд. Он первый пробудил в ней желание и сделал женщиной. Но думы о нем явно раздваивались — те, печальные, относились к молодому Лиондри. О нынешнем же она без отвращения не могла вспоминать. Каким же образом нормальный и, в сущности, добрый человек превратился в чудовище? Ромили обняла Яндрию, прижала к себе, попыталась утешить.
«Боже, сколько скорби разлито в мире! Отчего же такая безнадежность? Прости меня, высший судия, в своей гордыне я возомнила, что тот вред, который я причинила невинным существам, есть величайший, несмываемый грех, искупить который в моей воле. Какая самонадеянность! И вина не так уж велика — впрочем, опять гордыня: не мне судить об этом. Он воздаст! Но чем бы я оправдалась, если бы в ослеплении и ложном раскаянии продолжала бродить по лесам и за этот срок Орейна порезали бы на кусочки? Если я не попытаюсь помочь ему, чем оправдаюсь перед людьми и Богом? Тем, что жалела, впадала в истерики по поводу несчастных животных? Но это же естественный ход жизни — сожалеть о нем глупо, в то время как выродки в человеческой шкуре бросают вызов не только людям и природе, но и Божьему уставу. Вот оно, испытание, уготованное мне судьбой!.. Клянусь, если ты, Хранитель Разума, поможешь Орейну и мне, если я останусь жива, то непременно пошлю весточку папе и Люсьеле. Я вымолю у них прощение. Пусть они больше не убиваются по мне».
Ромили тихо погладила всхлипывающую Яндрию и почувствовала, как смежаются веки. Уже на грани сна задалась извечным вопросом:
«Как же так, Всевышний? Как сохранить устои мира, если преступления Лиондри останутся безнаказанными? Разве смерть — достойное возмещение за их злодеяния? Если Орейн погибнет, я буду очень переживать, и все-таки в смерти его не будет никакой загадки — он умер за правое дело. Сложил голову за короля, которого любил и которому верно служил. Но если удар меча настигнет Лиондри или Ракхела — их поганые души тоже отлетят на небо? Расквитавшись за все земные грехи? Я не кощунствую, я пытаю себя… и тебя… Дай знак великой мудрости, яви чудо возмездия — не мне. Сущий в небесах, не мне! Яви Лиондри, пусть он воочию убедится!..»
— Вставай, Ромили! Пора!..
Девушка как будто ждала побудки, вскочила резво, как пружина. Сполоснула лицо ледяной водой, пожевала хлебца на дорогу. От вина отказалась — голова должна быть ясная, мысли чистые, сильные… Каролин поджидал ее возле своего шатра, лицо его было задумчиво и угрюмо.
— Едва ли мне стоило заводить с тобой разговор, Ромили. Что надо сделать — ты знаешь. Как — в этом я ничем не могу тебе помочь. В любом случае ты должна освободить Орейна, даже если тебе придется вонзить кинжал ему в сердце. А награда? Что ж, это дело суетное… Проси тогда, чего захочешь, вплоть до обручения с одним из моих сыновей.
Ромили улыбнулась — что за странные фантазии? Почему бы она должна мечтать именно об этом? Она ответила просто, как если бы перед ней стоял дом Карло:
— Дядюшка, я иду туда не ради награды, а потому что Орейн был добр со мной даже тогда, когда я переоделась мальчишкой и ухаживала за ястребами. Неужели вы считаете, что меченосица и урожденная Макаран не знает, что такое долг чести? Неужели вы считаете, что я взялась за это из жадности?
— Конечно нет, — король протестующе махнул рукой, — но наградить тебя — радость для меня.
Ромили неожиданно обратилась к Яндрии:
— Яни, милая, нельзя ли подыскать мне пару мягких тапочек? Эти сапожищи ужасно скрипят.
Яндрия быстро вернулась в шатер, где жили меченосицы, и принесла ей свои кожаные сандалии. Они были чуть великоваты, но Ромили туго затянула ремешки, потом повязала голову темной косынкой, чтобы скрыть рыжие волосы, вымазала грязью лицо. Вся в черном, она на глазах превратилась в подобие привидения. Даже свет фонаря часового не мог вырвать ее из тьмы. Стоило ей замереть, и она напрочь сливалась с землей.
Итак, все было готово. Алдерик предложил дрогнувшим голосом:
— Я провожу тебя до ворот.
Ромили кивнула. Что ни говори, а Дерик тоже обладал лараном. Он взял ее за руку, и они исчезли в темноте. Ступали они бесшумно, и Алдерик сделал большой крюк, прежде чем подобраться к боковым воротам. Где-то взлаяла одинокая собака. Проявила бдительность? Или учуяла мышь? Наконец и она замолкла — тихая, спокойная ночь лежала над городом.
— Осторожнее с воротами, они очень скрипят, если ты попытаешься их открыть, — прошептал Алдерик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145