А теперь - к Змее Мидгарда. Сюда.
Сквозь прутья Она смотрела на животное в клетке и не верила глазам.
- Ведь это всего лишь собака, - прошептала она, - голодная несчастная собака с одной головой и облезлой шерсткой. Как же они могут принять ее за Цербера? Может, они слепы?
- Глядите внимательнее, - сказал волшебник. - А сатир, - продолжала Она. - Сатир - это обезьяна, старая хромая горилла. Дракон же - просто крокодил, который скорее будет поглощать рыбу, чем извергать огонь. А великий мантикор - это лев, очень славный лев, но не более чудовищный, чем все остальные звери. Я ничего не понимаю.
И словно ее глаза привыкли к темноте, она стала замечать еще по фигуре в каждой клетке. Гигантами возвышались они над узниками «полночного карнавала», из которых они вырастали как кошмарное видение из породившего его зерна истины. Мантнкор с голодными глазами и слюнявым ртом изгибал хвост с ядовитой колючкой, пока она не оказалась у него над ухом, но был в клетке и лев, удивительно малый рядом с мантикором. И все же оба они составляли единое целое. От удивления она топнула ногой.
То же было и в других клетках. Тень дракона открывала рот и, шипя, выбрасывала безвредный огонь, заставляя зевак задыхаться и ежиться от страха; опушенный змеями сторожевой пес Ада выл в три голоса, призывая разорение и погибель на головы тех, кто его предал: хромой сатир подозрительно близко подбирался к решетке, лукаво обещая молодым девушкам невероятное наслаждение, сейчас же, здесь, на людях. Крокодил же, обезьяна и печальная собака таяли рядом с призраками и становились смутными тенями даже в неподдающихся обману глазах единорога.
- Какое странное колдовство, - мягко промолвила Она. - В нем больше сходства, чем магии.
Волшебник рассмеялся с удовольствием и явным облегчением.
- Хорошо, действительно, хорошо сказано. Я знал, что старое пугало не обманет вас своими грошовыми чарами. - Его голос стал твердым и таинственным. - Теперь она сделала свою третью ошибку, - сказал он, - и это по крайней мере на две ошибки больше, чем может позволить себе старая фокусница. Время близится.
- Близится время, - будто подслушав, говорил толпе Ракх, - Рагнарок. В этот день падут боги, и Змея Мидгарда извергнет море яда на великого Тора, и падет он как отравленная муха. А пока змея ждет судного дня и грезит о будущем. Не знаю, может, все будет и по-другому, порождения ночи - пред ваши очи.
Клетку заполняла змея. Не было ни головы, ни хвоста, лишь волна черноты катилась от одного края клетки к другому, не оставляя места ничему другому, кроме своего чудовищного колыхания. И только единорог видел свернувшегося в середине клетки мрачного боа, быть может, лелеявшего мысль о собственном судном дне над «Полночным карнавалом». Но в тени змеи очертания его были призрачны и неясны.
Некто весьма деревенского вида воздел руку и потребовал у Ракха ответа:
- Если эта большая змея в самом деле обвивает мир, то как же вы можете уместить ее часть в этой клетке? И если, вытянувшись, она расплещет моря, то почему она не разорвет ваш «карнавал» как нитку бус?
Раздался одобрительный ропот, самые осторожные попятились от клетки.
- Рад, что ты спросил меня об этом, друг, - немедленно подхватил Ракх. - Понимаешь, Змея Мид-гарда обитает в ином пространстве, в другом измерении. Поэтому обычно она невидима, но если затащить ее в наш мир, как сделал когда-то Тор, она станет видна как молния, которая тоже прилетает к нам неведомо откуда, где она выглядит совсем по-другому. Конечно, она могла бы разозлиться, если б узнала, что кусок ее пуза ежедневно и по воскресеньям выставлен на обозрение у Мамаши Фортуны в «Полночном карнавале». Но у нее есть заботы посерьезней, чем размышлять о своем пупочке, вот мы и пользуемся ее благоволением. - Он раскатал последнее слово, как кухарка тесто, и слушатели осторожно засмеялись.
- Магия сходства, - сказала Она, - старуха не может ничего сотворить...
- Пли изменить, - добавил волшебник. - Суть ее жалкого мастерства - умение выдавать одно за другое. И даже эти трюки не удались бы ей, если бы не верящие во что угодно глупцы и простаки. Она не сумеет превратить сливки в масло, но придаст льву внешность мантикора в глазах, желающих его видеть, в глазах, которые примут, настоящего мантикора за льва, дракона за ящера, а Змею Мидгарда за землетрясение. И единорога - за белую кобылу.
Она прекратила свое отчаянное медленное кружение по клетке, вдруг осознав, что волшебник понимает ее речь. Он улыбнулся, и Она увидела, что его лицо, на котором не было следов ни времени, ни мудрости, ни горя, пугающе юно для взрослого мужчины. - Я знаю вас, - сказал он.
Разделявшие их прутья злобно перешептывались между собой. Ракх вел толпу к внутренним клеткам. Она спросила: - Кто ты?
- Меня зовут Шмендрик Маг, - ответил он. - Вы не слыхали обо мне?
Она хотела было сказать, что едва ли должна знать каждого волшебника, но что-то сильное и печальное в его голосе удержало се. Волшебник сказал:
- Я развлекаю собравшихся на представление. Немного магии, немного ловкости рук: цветы - во флажки, а флажки - в рыбок, да разная болтовня и намеки на те серьезные чудеса, которые могу творить, если пожелаю. Не очень-то трудная работа. Было и хуже, будет и лучше. Еще не конец.
Но от звука его голоса ей показалось, что Она заточена навеки, и Она вновь засновала по клетке, стараясь не поддаваться ужасу заточения. Ракх стоял перед клеткой, в которой не было ничего, кроме маленького коричневого паучка, прявшего меж прутьями свою скромную паутину.
- Арахна Лидийская, - сообщил он толпе. - Даю гарантию, лучшая ткачиха в мире, судьба ее тому подтверждение. Она имела несчастье победить в состязании ткачих саму богиню Афину. Афина очень обиделась, и теперь Арахна в обличье паука по особому договору творит лишь для «Полночного карнавала Мамаши Фортуны». Уток из огня, из снега основа, ну, а узор неизменно новый. Арахна.
Висящая на прутьях клетки паутина была очень проста и почти бесцветна, лишь изредка она радужно отсвечивала, когда паук пошевеливал ее, прокладывая нить. Но он сновал туда-сюда, притягивая взоры зрителей - и единорога тоже - все больше и больше, пока не начинало казаться, что они смотрят в глубочайшие пропасти мира, мрачные, безжалостные расщелины, и лишь паутинка Арахны удерживает мир в целости. Вздохнув, Она освободилась от чар и увидела настоящую паутину которая была очень проста и почти бесцветна.
- Тут не так, как в других клетках,- сказала Она.
- Не так, - недовольно согласился Шмендрик. - Но Мамаша Фортуна здесь ни при чем. Дело в том, что паучиха верит. Она видит все эти хитросплетения и принимает их за свою работу. Эта вера-то и создает здесь все отличие от обычной магии Мамаши Фортуны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Сквозь прутья Она смотрела на животное в клетке и не верила глазам.
- Ведь это всего лишь собака, - прошептала она, - голодная несчастная собака с одной головой и облезлой шерсткой. Как же они могут принять ее за Цербера? Может, они слепы?
- Глядите внимательнее, - сказал волшебник. - А сатир, - продолжала Она. - Сатир - это обезьяна, старая хромая горилла. Дракон же - просто крокодил, который скорее будет поглощать рыбу, чем извергать огонь. А великий мантикор - это лев, очень славный лев, но не более чудовищный, чем все остальные звери. Я ничего не понимаю.
И словно ее глаза привыкли к темноте, она стала замечать еще по фигуре в каждой клетке. Гигантами возвышались они над узниками «полночного карнавала», из которых они вырастали как кошмарное видение из породившего его зерна истины. Мантнкор с голодными глазами и слюнявым ртом изгибал хвост с ядовитой колючкой, пока она не оказалась у него над ухом, но был в клетке и лев, удивительно малый рядом с мантикором. И все же оба они составляли единое целое. От удивления она топнула ногой.
То же было и в других клетках. Тень дракона открывала рот и, шипя, выбрасывала безвредный огонь, заставляя зевак задыхаться и ежиться от страха; опушенный змеями сторожевой пес Ада выл в три голоса, призывая разорение и погибель на головы тех, кто его предал: хромой сатир подозрительно близко подбирался к решетке, лукаво обещая молодым девушкам невероятное наслаждение, сейчас же, здесь, на людях. Крокодил же, обезьяна и печальная собака таяли рядом с призраками и становились смутными тенями даже в неподдающихся обману глазах единорога.
- Какое странное колдовство, - мягко промолвила Она. - В нем больше сходства, чем магии.
Волшебник рассмеялся с удовольствием и явным облегчением.
- Хорошо, действительно, хорошо сказано. Я знал, что старое пугало не обманет вас своими грошовыми чарами. - Его голос стал твердым и таинственным. - Теперь она сделала свою третью ошибку, - сказал он, - и это по крайней мере на две ошибки больше, чем может позволить себе старая фокусница. Время близится.
- Близится время, - будто подслушав, говорил толпе Ракх, - Рагнарок. В этот день падут боги, и Змея Мидгарда извергнет море яда на великого Тора, и падет он как отравленная муха. А пока змея ждет судного дня и грезит о будущем. Не знаю, может, все будет и по-другому, порождения ночи - пред ваши очи.
Клетку заполняла змея. Не было ни головы, ни хвоста, лишь волна черноты катилась от одного края клетки к другому, не оставляя места ничему другому, кроме своего чудовищного колыхания. И только единорог видел свернувшегося в середине клетки мрачного боа, быть может, лелеявшего мысль о собственном судном дне над «Полночным карнавалом». Но в тени змеи очертания его были призрачны и неясны.
Некто весьма деревенского вида воздел руку и потребовал у Ракха ответа:
- Если эта большая змея в самом деле обвивает мир, то как же вы можете уместить ее часть в этой клетке? И если, вытянувшись, она расплещет моря, то почему она не разорвет ваш «карнавал» как нитку бус?
Раздался одобрительный ропот, самые осторожные попятились от клетки.
- Рад, что ты спросил меня об этом, друг, - немедленно подхватил Ракх. - Понимаешь, Змея Мид-гарда обитает в ином пространстве, в другом измерении. Поэтому обычно она невидима, но если затащить ее в наш мир, как сделал когда-то Тор, она станет видна как молния, которая тоже прилетает к нам неведомо откуда, где она выглядит совсем по-другому. Конечно, она могла бы разозлиться, если б узнала, что кусок ее пуза ежедневно и по воскресеньям выставлен на обозрение у Мамаши Фортуны в «Полночном карнавале». Но у нее есть заботы посерьезней, чем размышлять о своем пупочке, вот мы и пользуемся ее благоволением. - Он раскатал последнее слово, как кухарка тесто, и слушатели осторожно засмеялись.
- Магия сходства, - сказала Она, - старуха не может ничего сотворить...
- Пли изменить, - добавил волшебник. - Суть ее жалкого мастерства - умение выдавать одно за другое. И даже эти трюки не удались бы ей, если бы не верящие во что угодно глупцы и простаки. Она не сумеет превратить сливки в масло, но придаст льву внешность мантикора в глазах, желающих его видеть, в глазах, которые примут, настоящего мантикора за льва, дракона за ящера, а Змею Мидгарда за землетрясение. И единорога - за белую кобылу.
Она прекратила свое отчаянное медленное кружение по клетке, вдруг осознав, что волшебник понимает ее речь. Он улыбнулся, и Она увидела, что его лицо, на котором не было следов ни времени, ни мудрости, ни горя, пугающе юно для взрослого мужчины. - Я знаю вас, - сказал он.
Разделявшие их прутья злобно перешептывались между собой. Ракх вел толпу к внутренним клеткам. Она спросила: - Кто ты?
- Меня зовут Шмендрик Маг, - ответил он. - Вы не слыхали обо мне?
Она хотела было сказать, что едва ли должна знать каждого волшебника, но что-то сильное и печальное в его голосе удержало се. Волшебник сказал:
- Я развлекаю собравшихся на представление. Немного магии, немного ловкости рук: цветы - во флажки, а флажки - в рыбок, да разная болтовня и намеки на те серьезные чудеса, которые могу творить, если пожелаю. Не очень-то трудная работа. Было и хуже, будет и лучше. Еще не конец.
Но от звука его голоса ей показалось, что Она заточена навеки, и Она вновь засновала по клетке, стараясь не поддаваться ужасу заточения. Ракх стоял перед клеткой, в которой не было ничего, кроме маленького коричневого паучка, прявшего меж прутьями свою скромную паутину.
- Арахна Лидийская, - сообщил он толпе. - Даю гарантию, лучшая ткачиха в мире, судьба ее тому подтверждение. Она имела несчастье победить в состязании ткачих саму богиню Афину. Афина очень обиделась, и теперь Арахна в обличье паука по особому договору творит лишь для «Полночного карнавала Мамаши Фортуны». Уток из огня, из снега основа, ну, а узор неизменно новый. Арахна.
Висящая на прутьях клетки паутина была очень проста и почти бесцветна, лишь изредка она радужно отсвечивала, когда паук пошевеливал ее, прокладывая нить. Но он сновал туда-сюда, притягивая взоры зрителей - и единорога тоже - все больше и больше, пока не начинало казаться, что они смотрят в глубочайшие пропасти мира, мрачные, безжалостные расщелины, и лишь паутинка Арахны удерживает мир в целости. Вздохнув, Она освободилась от чар и увидела настоящую паутину которая была очень проста и почти бесцветна.
- Тут не так, как в других клетках,- сказала Она.
- Не так, - недовольно согласился Шмендрик. - Но Мамаша Фортуна здесь ни при чем. Дело в том, что паучиха верит. Она видит все эти хитросплетения и принимает их за свою работу. Эта вера-то и создает здесь все отличие от обычной магии Мамаши Фортуны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51