Не один раз поднимали здесь оружие против чужеземцев. Однако мощь дея и его янычар всякий раз оказывалась сильнее, ибо население Алжира не было единым народом. Племена, народности и расы упорно не желали объединяться, изматывали свои силы в семейных распрях и племенной вражде — к великой радости маленькой кучки турок, с которыми можно было бы без труда покончить, если бы кому-нибудь удалось объединить все эти храбрые и привычные к войнам общины и племена, возглавить их и обратить против нескольких тысяч чужеземных поработителей.
Де Вермон знал, что кабилы гор Джурджура, берберы Атласа и арабы равнин и пустынь не занимаются морским разбоем. Ремесло это — чисто турецкое, туземцев же к нему приманить удается лишь с трудом, разве что принудить.
— Дела заставят, видимо, меня уехать, не дожидаясь полного выздоровления нашего больного, но все заботы о нем примет на себя мой кузен, господин де ла Винь, — заверил Пьер Шарль врача.
— Тогда я согласен. Пока фрегат не уйдет, я буду ежедневно посещать вашего подопечного.
* * *
«…и теперь он у меня, — заканчивал молодой де Вермон письмо к отцу. — Я выждал две недели, прежде чем отправить это письмо в надежде, что состояние незнакомца улучшится. Небольшой успех есть: парень уже встал с койки, но это пока и все. Память к нему не возвращается».
Ксавье де Вермон перечел письмо вторично, руки его дрожали. Этот спасенный мог быть сыном его друга Парвизи. Купец сопоставил даты: отплытие «Астры» из Генуи, ожидаемое прибытие несчастного корабля в Малагу, выход «Тулона» из Марселя — все шло к тому, что обнаруженные французским фрегатом обломки принадлежали пропавшему без вести генуэзскому купеческому судну. «Тулон» лишь несколько часов спустя оказался на месте катастрофы. И потом, может, самое важное — очень хорошо, что Пьер Шарль упомянул об этом, — грифель и начатый рисунок. Андреа частенько вспоминал о художнических талантах Луиджи, велел даже привезти из города рисунки, чтобы полюбоваться ими вместе с другом.
— Браво, браво, Пьер Шарль! — вслух похвалил сына довольный де Вермон, будто тот за тысячи миль отсюда, в Африке, мог его услышать.
Скорее известить обо всем Парвизи! Сообщить ему о возможности и даже вероятности того, что Луиджи — жив! Далее: с ближайшей почтовой оказией поручить Пьеру Шарлю разузнать о судьбе «Астры» и людей, что были захвачены на ней в неволе. Такую же просьбу — французскому консулу в Алжире. Французскому консулу? Де Вермон задумался. Может, обойтись без чиновников? А ну как консул, вопреки ожиданиям, разовьет слишком уж бурную деятельность и вместо помощи только все испортит. Дей — очень нелегкий человек. Своенравный, недоверчивый, вероломный, дикий. Не учинил бы он чего с попавшими к нему в лапы людьми с «Астры», заметив, что Франция — пусть даже всего лишь по просьбе де Вермона — вступается за них. Нет, лучше консула не подключать. Но прежде всего Пьер Шарль должен искать следы Рафаэлы Парвизи и маленького Ливио. Сделает это, тогда можно урегулировать и все остальное.
* * *
Шли недели. Пьер Шарль давно уже снова отправился в путешествие в глубь страны. Он охотно дождался бы просветления в разуме своего подопечного, но больной оставался безучастным ко всем внешним впечатлениям и воздействиям. Он машинально ел и пил, не отбивался, когда его брали под руку и вели в сад или приводили обратно. Большую часть времени он проводил на воздухе. Отдыхал на приготовленном для него из подушек и одеял ложе. Потом часами гулял рука об руку с приставленным к нему слугой — глаза опущены в землю или устремлены вдаль.
Де ла Винь проводил возле незнакомца большую часть своего свободного времени. И не только потому, что об этом просил кузен: его самого сильно волновал этот странный случай заболевания. Неужели несчастному ничем уже нельзя помочь?
Как-то один из немногих друзей, которыми молодой служащий успел обзавестись в Ла-Кале, Постав Мариво, пришел навестить его и пригласить назавтра к себе на маленький семейный праздник. Седьмая годовщина свадьбы, счастливое, достойное праздника число — друг, конечно, понимает… Холостяк Роже де ла Винь ничего, разумеется, не понял, но очень обрадовался возможности разнообразить столь приятным образом свое одиночество. Случайное времяпрепровождение с коллегами в прокуренном портовом кабачке в счет не шло.
Гюстав пришел не один. Его сопровождал маленький Мариво — милый шестилетний карапуз Клод.
Все сидели в саду, болтали. Время от времени де ла Винь бросал взгляды на отдыхающего в сторонке за деревьями больного.
Ребенку неинтересны были разговоры взрослых. Он скучал.
Птичка клюет песок. Вот здорово! Малыш встал и очень тихо, медленно, подобрался к ней. Ах, ты улетаешь прочь, скрываешься в кустарнике? А ну-ка посмотрим, где ты там прыгаешь!
О, да там человек! Клод посмотрел на незнакомого дядьку издали. Совсем неподвижно лежит. Может, спит? Да нет, глаза открыты, только смотрит не поймешь куда. Клод осторожно подошел поближе, присел на корточки. Подождал. Кивнул головой. Ничего в ответ. Смотрит застывшими глазами прямо перед собой и даже не моргает. Страшно. Мальчик вздрогнул и пустился наутек.
— Да, Клод, дядя болеет. Уже много, много недель, — пояснил Роже и добавил, повернувшись к другу: — Потерпевший крушение, я рассказывал о нем.
— И никаких улучшений?
— К сожалению.
Вскоре гости распрощались и ушли.
* * *
Маленький юбилей был отмечен очень интимно. Много говорилось на этом чудесном празднике о семейном счастье. Малыш Клод был самым дорогим в жизни этой счастливой пары. Для своего мальчика они готовы на любую жертву. Он должен жить беззаботно и счастливо.
Голос мадам Мариво звенел как колокольчик. Вольно развалясь в кресле, де ла Винь слегка рассеянно слушал ее бойкую болтовню. Вдруг он резко подобрался и поставил на стол стакан, из которого только что собирался пить. Малыш! Детская головка на рисунке!
Друзья с удивлением смотрели на него. Движением руки, означавшим «Ничего, все в порядке», он успокоил их: так, немного задумался. Секунду спустя он снова уже участвовал в легкой, беспечной беседе.
Он слушал краем уха застольные разговоры, сам вставлял порой подходящие слова, а из головы не шло: малыш, ребенок! Полно, возьми себя в руки, Роже! Не порть ты своими неистовыми, бешеными мыслями этот замечательный вечер! Впрочем, что там: праздник все равно подходит к концу. Пора прощаться.
Де ла Винь, едва разбирая дорогу, пронесся по сонным улочкам Ла-Каля и, запыхавшись, остановился у ворот виллы. С моря дул резкий ветер, вихрем взметая к небу дорожную пыль. Скоро Атласские горы покроются снежной шапкой. Осень на пороге.
Где те штаны, что были на больном, когда его достали из воды?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Де Вермон знал, что кабилы гор Джурджура, берберы Атласа и арабы равнин и пустынь не занимаются морским разбоем. Ремесло это — чисто турецкое, туземцев же к нему приманить удается лишь с трудом, разве что принудить.
— Дела заставят, видимо, меня уехать, не дожидаясь полного выздоровления нашего больного, но все заботы о нем примет на себя мой кузен, господин де ла Винь, — заверил Пьер Шарль врача.
— Тогда я согласен. Пока фрегат не уйдет, я буду ежедневно посещать вашего подопечного.
* * *
«…и теперь он у меня, — заканчивал молодой де Вермон письмо к отцу. — Я выждал две недели, прежде чем отправить это письмо в надежде, что состояние незнакомца улучшится. Небольшой успех есть: парень уже встал с койки, но это пока и все. Память к нему не возвращается».
Ксавье де Вермон перечел письмо вторично, руки его дрожали. Этот спасенный мог быть сыном его друга Парвизи. Купец сопоставил даты: отплытие «Астры» из Генуи, ожидаемое прибытие несчастного корабля в Малагу, выход «Тулона» из Марселя — все шло к тому, что обнаруженные французским фрегатом обломки принадлежали пропавшему без вести генуэзскому купеческому судну. «Тулон» лишь несколько часов спустя оказался на месте катастрофы. И потом, может, самое важное — очень хорошо, что Пьер Шарль упомянул об этом, — грифель и начатый рисунок. Андреа частенько вспоминал о художнических талантах Луиджи, велел даже привезти из города рисунки, чтобы полюбоваться ими вместе с другом.
— Браво, браво, Пьер Шарль! — вслух похвалил сына довольный де Вермон, будто тот за тысячи миль отсюда, в Африке, мог его услышать.
Скорее известить обо всем Парвизи! Сообщить ему о возможности и даже вероятности того, что Луиджи — жив! Далее: с ближайшей почтовой оказией поручить Пьеру Шарлю разузнать о судьбе «Астры» и людей, что были захвачены на ней в неволе. Такую же просьбу — французскому консулу в Алжире. Французскому консулу? Де Вермон задумался. Может, обойтись без чиновников? А ну как консул, вопреки ожиданиям, разовьет слишком уж бурную деятельность и вместо помощи только все испортит. Дей — очень нелегкий человек. Своенравный, недоверчивый, вероломный, дикий. Не учинил бы он чего с попавшими к нему в лапы людьми с «Астры», заметив, что Франция — пусть даже всего лишь по просьбе де Вермона — вступается за них. Нет, лучше консула не подключать. Но прежде всего Пьер Шарль должен искать следы Рафаэлы Парвизи и маленького Ливио. Сделает это, тогда можно урегулировать и все остальное.
* * *
Шли недели. Пьер Шарль давно уже снова отправился в путешествие в глубь страны. Он охотно дождался бы просветления в разуме своего подопечного, но больной оставался безучастным ко всем внешним впечатлениям и воздействиям. Он машинально ел и пил, не отбивался, когда его брали под руку и вели в сад или приводили обратно. Большую часть времени он проводил на воздухе. Отдыхал на приготовленном для него из подушек и одеял ложе. Потом часами гулял рука об руку с приставленным к нему слугой — глаза опущены в землю или устремлены вдаль.
Де ла Винь проводил возле незнакомца большую часть своего свободного времени. И не только потому, что об этом просил кузен: его самого сильно волновал этот странный случай заболевания. Неужели несчастному ничем уже нельзя помочь?
Как-то один из немногих друзей, которыми молодой служащий успел обзавестись в Ла-Кале, Постав Мариво, пришел навестить его и пригласить назавтра к себе на маленький семейный праздник. Седьмая годовщина свадьбы, счастливое, достойное праздника число — друг, конечно, понимает… Холостяк Роже де ла Винь ничего, разумеется, не понял, но очень обрадовался возможности разнообразить столь приятным образом свое одиночество. Случайное времяпрепровождение с коллегами в прокуренном портовом кабачке в счет не шло.
Гюстав пришел не один. Его сопровождал маленький Мариво — милый шестилетний карапуз Клод.
Все сидели в саду, болтали. Время от времени де ла Винь бросал взгляды на отдыхающего в сторонке за деревьями больного.
Ребенку неинтересны были разговоры взрослых. Он скучал.
Птичка клюет песок. Вот здорово! Малыш встал и очень тихо, медленно, подобрался к ней. Ах, ты улетаешь прочь, скрываешься в кустарнике? А ну-ка посмотрим, где ты там прыгаешь!
О, да там человек! Клод посмотрел на незнакомого дядьку издали. Совсем неподвижно лежит. Может, спит? Да нет, глаза открыты, только смотрит не поймешь куда. Клод осторожно подошел поближе, присел на корточки. Подождал. Кивнул головой. Ничего в ответ. Смотрит застывшими глазами прямо перед собой и даже не моргает. Страшно. Мальчик вздрогнул и пустился наутек.
— Да, Клод, дядя болеет. Уже много, много недель, — пояснил Роже и добавил, повернувшись к другу: — Потерпевший крушение, я рассказывал о нем.
— И никаких улучшений?
— К сожалению.
Вскоре гости распрощались и ушли.
* * *
Маленький юбилей был отмечен очень интимно. Много говорилось на этом чудесном празднике о семейном счастье. Малыш Клод был самым дорогим в жизни этой счастливой пары. Для своего мальчика они готовы на любую жертву. Он должен жить беззаботно и счастливо.
Голос мадам Мариво звенел как колокольчик. Вольно развалясь в кресле, де ла Винь слегка рассеянно слушал ее бойкую болтовню. Вдруг он резко подобрался и поставил на стол стакан, из которого только что собирался пить. Малыш! Детская головка на рисунке!
Друзья с удивлением смотрели на него. Движением руки, означавшим «Ничего, все в порядке», он успокоил их: так, немного задумался. Секунду спустя он снова уже участвовал в легкой, беспечной беседе.
Он слушал краем уха застольные разговоры, сам вставлял порой подходящие слова, а из головы не шло: малыш, ребенок! Полно, возьми себя в руки, Роже! Не порть ты своими неистовыми, бешеными мыслями этот замечательный вечер! Впрочем, что там: праздник все равно подходит к концу. Пора прощаться.
Де ла Винь, едва разбирая дорогу, пронесся по сонным улочкам Ла-Каля и, запыхавшись, остановился у ворот виллы. С моря дул резкий ветер, вихрем взметая к небу дорожную пыль. Скоро Атласские горы покроются снежной шапкой. Осень на пороге.
Где те штаны, что были на больном, когда его достали из воды?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100