Перед моим появл е нием на кафедре меня вызвал Матвей Алексеевич Горбунов, а у него был очень своеобразный лексикон и своеобра з ная манера излагать мысли: «Андреев, ты, конечно, бандит и у тебя много врагов, но у тебя есть и друзья. Я буду сейчас говорить, а ты слушай меня. Потому что меня даже Кнобель слушается (он так называл Марию Осиповну: Кнобель). Вот мы тебе предлаг а ем вот это делать… И давай не г о вори «нет».
Орлов, которого я помню, будучи мальчишкой, в «Царе Федоре Иоанновиче» и в «Трех сестрах», мне тогда сказал, чем очень помог мне: «Володя, вот бери нас, стариков разваливающихся, и взваливай на свои плечи». Мы спорили, порой ругались…Марья Николаевна Орлова, супруга Василия Александровича, острая дама. Как она распепелила мой показ по мастерству на первом курсе! Он проходил в Ермоловском театре. Мы нагородили декорации, костюмы, студенты мечтали показать, какими они будут артистами… И вот она меня «окатила ушатом холодной воды». И я вернулся к тому, что называется школой. И понял, как важны азы школы, постигаемые на первом курсе. Упущенное здесь не восполнить уже никогда. Потом и студенту, и педагогу будет не до этого, да и не захочется заниматься азами. А ведь это так важно — как ощущает себя студент пусть в очень простых предлагаемых обстоятельствах? Как проявляется его стремление к достижению цели, пусть даже очень простой? С помощью каких жизненных приспособлений он это осуществляет? И именно в этот момент он становится автором маленького сценического произведения — этюда. А потом уже начинается литература, отрывок, сцена.
— Какое время можно назвать время расцветом ГИТ И Са?
— Вообще я отношусь с осторожностью к определ е нию, когда расцвет, когда кризис, когда финал. Во все времена возникали люди, которые после какой-то удачи или серии удач объявляли это взлетом. Либо, наоборот, торопились говорить о финале. Мне каже т ся это несерьезным. Потому что даже в условиях кажущегося кризиса возникает нако п ление, естественная необходимость о с тановиться, оглянуться для того, чтобы отобрать и идти дальше.
Однажды спросил Гончарова: «Какой театр — ваш театр?»
И Гончаров, сотворивший открытие для нашей сц е ны — Уильямса, поставивший «Леди Макбет Мценского уезда», «Свои люди — сочтемся», мне ответил: « Закатывается солнце жизни. А мой театр — это МХАТ моей юности. Живой человеческий театр, кот о рый ушел и к которому так трудно вернуться».
Сегодня мы с разной степенью успеха пытаемся развить в студентах интерес к чел о веку, если хотите, любовь к тому, что сберегает жизнь и определенное отн о шение — не только негативное — к тому, что жизнь рушит. Я думаю, что в ГИТИСе это было и ост а ется. Ну давайте вспомним людей нашей кафедры, ведь у нас преподают люди разных поколений, люди, которые представляют очень серьезный цех режиссерский и акте р ский.
Это умудренный опытом — а сколько было в его жизни взлетов и разочарований — Павел Осипович Хомский. Я помню его спектакль «Мой брат играет на кларнете», кот о рый притягивал молодежь, был пронизан свежим дыханием жизни. Алексей Владимир о вич Бор о дин и совсем другого покроя фундаментальный ученик Андрея Попова Борис Афанасьевич Морозов. И молодой Виктор Раков — герой Ленкома. Я сегодня на кафедре пытаюсь соединять мастеров разных возрастов. Думаю, что это правильно.
Или пример с другой кафедры — Фоменко. Его опыты, в том числе и постановочные вне ГИТИСа с его вчерашними учениками, мне напоминают дипломные спектакли ГИТИСа. Они просты, глубоки, человечны. Если бы меня спросили: «А какой театр ты исповедуешь?» — «Вот этот театр».
Потому что, что греха таить, мы иногда забываем о том, к чему нас приобщали, в желании не оторваться от сегодняшнего дня. Можно иронизировать над понятием театра переживания… А что такое переживание? Это означает пережить, поверить, почувств о вать для того, чтобы — если получится — повести зрителя за собой. Я в это до сих пор в е рю, пытаюсь прививать это и тем, кто приходит в педагогику, и тем, кто идет учиться акте р скому мастерству.
— Сегодняшний студент, какой он?
— У нас был профессор Бибиков, который работал вместе с Ольгой Ивановной П ы жовой. Он однажды сказал: « Вы знаете, человек не меняется. Меняются предл а гаемые обстоятельства. И в этих предлагаемых обстоятельствах человек существует примен и тельно к ним, то приспосабливаясь, то погружаясь в них, иногда пытаясь стать хозяином этих обстоятельств». Потому, наверное, студенты другие, что другие обстоятельства предлагаю т ся. Но они так же мечтают об актерской профессии, как мечтали мы. И так же мечтают быть похожими на арт и стов.
Помню я старую шляпу, принадлежавшую когда-то моему дяде, найденную где-то в сундуке, разглаживал, а потом выгибал ее так, как это делал Генри Фонда. В ГИТИС на первом курсе приходил в этой шляпе, чтобы быть похожим на артиста. Или когда у матери брал красный шарф, оборачивал вокруг своего горла, чтобы показать, что артист идет и бережет горло. Или у пальто, купленного еще в восьмом классе, поднимал воротник, ушивал брюки, а это уже было опасно, поскольку могло расцениваться как влияние Запада. Надо ходить как все, но ведь ты хочешь быть похожим на артиста!
Сегодня студенты другие, у них другие представления об артистах, даже другие уд а рения в словах. Но у них те же чувства. Человек остается человеком. Коне ч но, человек может озвереть после Чечни. Может прийти в отчаяние, когда нам каждый день соо б щают о смертях, войнах, катастрофах. Мы вроде бы привыкаем к этим человеконенав и стническим, кровавым обстоятельствам, но все равно остается желание любить и жел а ние жить. И пока эти основные параметры человеческой природы остаются, человек о с тается человеком.
— В ГИТИСе можно научиться быть счастливым?
— Когда человек часто говорит о том, что он несчастлив, он грешит, потому что многое сконструировано не только обстоятельствами, но и его собственной деятельностью. Поэтому мне кажется, что поиск счастья, стремление к счастью — это тот процесс, который осуществляется даже когда мы его сознательно не выстраиваем. Потому что природа наша все равно тянется к тому, чтобы быть счастливым. Бываем ли мы несчастны? — Конечно. И очень часто то, что происходит вокруг, заставляет нас быть печальными, не очень счастливыми вроде бы. Но я говорю себе: «ГИТИС — мой дом». Я вспоминаю своих педагогов. Вспоминаю Варвару Николаевну Рыжову, великую старуху, которая находила время для театральной студии. Она очень любила задавать вопрос:
«Фразы из чего состоят?» — «Из слов». — «А слова из чего состоят?» — «Из букв». — «А какого они цвета?» — «Черные». — «А что между ними?» — «Пустое пространство». — «Какого оно цвета?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Орлов, которого я помню, будучи мальчишкой, в «Царе Федоре Иоанновиче» и в «Трех сестрах», мне тогда сказал, чем очень помог мне: «Володя, вот бери нас, стариков разваливающихся, и взваливай на свои плечи». Мы спорили, порой ругались…Марья Николаевна Орлова, супруга Василия Александровича, острая дама. Как она распепелила мой показ по мастерству на первом курсе! Он проходил в Ермоловском театре. Мы нагородили декорации, костюмы, студенты мечтали показать, какими они будут артистами… И вот она меня «окатила ушатом холодной воды». И я вернулся к тому, что называется школой. И понял, как важны азы школы, постигаемые на первом курсе. Упущенное здесь не восполнить уже никогда. Потом и студенту, и педагогу будет не до этого, да и не захочется заниматься азами. А ведь это так важно — как ощущает себя студент пусть в очень простых предлагаемых обстоятельствах? Как проявляется его стремление к достижению цели, пусть даже очень простой? С помощью каких жизненных приспособлений он это осуществляет? И именно в этот момент он становится автором маленького сценического произведения — этюда. А потом уже начинается литература, отрывок, сцена.
— Какое время можно назвать время расцветом ГИТ И Са?
— Вообще я отношусь с осторожностью к определ е нию, когда расцвет, когда кризис, когда финал. Во все времена возникали люди, которые после какой-то удачи или серии удач объявляли это взлетом. Либо, наоборот, торопились говорить о финале. Мне каже т ся это несерьезным. Потому что даже в условиях кажущегося кризиса возникает нако п ление, естественная необходимость о с тановиться, оглянуться для того, чтобы отобрать и идти дальше.
Однажды спросил Гончарова: «Какой театр — ваш театр?»
И Гончаров, сотворивший открытие для нашей сц е ны — Уильямса, поставивший «Леди Макбет Мценского уезда», «Свои люди — сочтемся», мне ответил: « Закатывается солнце жизни. А мой театр — это МХАТ моей юности. Живой человеческий театр, кот о рый ушел и к которому так трудно вернуться».
Сегодня мы с разной степенью успеха пытаемся развить в студентах интерес к чел о веку, если хотите, любовь к тому, что сберегает жизнь и определенное отн о шение — не только негативное — к тому, что жизнь рушит. Я думаю, что в ГИТИСе это было и ост а ется. Ну давайте вспомним людей нашей кафедры, ведь у нас преподают люди разных поколений, люди, которые представляют очень серьезный цех режиссерский и акте р ский.
Это умудренный опытом — а сколько было в его жизни взлетов и разочарований — Павел Осипович Хомский. Я помню его спектакль «Мой брат играет на кларнете», кот о рый притягивал молодежь, был пронизан свежим дыханием жизни. Алексей Владимир о вич Бор о дин и совсем другого покроя фундаментальный ученик Андрея Попова Борис Афанасьевич Морозов. И молодой Виктор Раков — герой Ленкома. Я сегодня на кафедре пытаюсь соединять мастеров разных возрастов. Думаю, что это правильно.
Или пример с другой кафедры — Фоменко. Его опыты, в том числе и постановочные вне ГИТИСа с его вчерашними учениками, мне напоминают дипломные спектакли ГИТИСа. Они просты, глубоки, человечны. Если бы меня спросили: «А какой театр ты исповедуешь?» — «Вот этот театр».
Потому что, что греха таить, мы иногда забываем о том, к чему нас приобщали, в желании не оторваться от сегодняшнего дня. Можно иронизировать над понятием театра переживания… А что такое переживание? Это означает пережить, поверить, почувств о вать для того, чтобы — если получится — повести зрителя за собой. Я в это до сих пор в е рю, пытаюсь прививать это и тем, кто приходит в педагогику, и тем, кто идет учиться акте р скому мастерству.
— Сегодняшний студент, какой он?
— У нас был профессор Бибиков, который работал вместе с Ольгой Ивановной П ы жовой. Он однажды сказал: « Вы знаете, человек не меняется. Меняются предл а гаемые обстоятельства. И в этих предлагаемых обстоятельствах человек существует примен и тельно к ним, то приспосабливаясь, то погружаясь в них, иногда пытаясь стать хозяином этих обстоятельств». Потому, наверное, студенты другие, что другие обстоятельства предлагаю т ся. Но они так же мечтают об актерской профессии, как мечтали мы. И так же мечтают быть похожими на арт и стов.
Помню я старую шляпу, принадлежавшую когда-то моему дяде, найденную где-то в сундуке, разглаживал, а потом выгибал ее так, как это делал Генри Фонда. В ГИТИС на первом курсе приходил в этой шляпе, чтобы быть похожим на артиста. Или когда у матери брал красный шарф, оборачивал вокруг своего горла, чтобы показать, что артист идет и бережет горло. Или у пальто, купленного еще в восьмом классе, поднимал воротник, ушивал брюки, а это уже было опасно, поскольку могло расцениваться как влияние Запада. Надо ходить как все, но ведь ты хочешь быть похожим на артиста!
Сегодня студенты другие, у них другие представления об артистах, даже другие уд а рения в словах. Но у них те же чувства. Человек остается человеком. Коне ч но, человек может озвереть после Чечни. Может прийти в отчаяние, когда нам каждый день соо б щают о смертях, войнах, катастрофах. Мы вроде бы привыкаем к этим человеконенав и стническим, кровавым обстоятельствам, но все равно остается желание любить и жел а ние жить. И пока эти основные параметры человеческой природы остаются, человек о с тается человеком.
— В ГИТИСе можно научиться быть счастливым?
— Когда человек часто говорит о том, что он несчастлив, он грешит, потому что многое сконструировано не только обстоятельствами, но и его собственной деятельностью. Поэтому мне кажется, что поиск счастья, стремление к счастью — это тот процесс, который осуществляется даже когда мы его сознательно не выстраиваем. Потому что природа наша все равно тянется к тому, чтобы быть счастливым. Бываем ли мы несчастны? — Конечно. И очень часто то, что происходит вокруг, заставляет нас быть печальными, не очень счастливыми вроде бы. Но я говорю себе: «ГИТИС — мой дом». Я вспоминаю своих педагогов. Вспоминаю Варвару Николаевну Рыжову, великую старуху, которая находила время для театральной студии. Она очень любила задавать вопрос:
«Фразы из чего состоят?» — «Из слов». — «А слова из чего состоят?» — «Из букв». — «А какого они цвета?» — «Черные». — «А что между ними?» — «Пустое пространство». — «Какого оно цвета?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66