В Туле восседает тот, кто этого не понимает, кто там народ мутит, кто нам мешает жить, кто нас изгнал оттуда, — так старые жрецы учили.
Так боги старые в пещерах обрели надежное укрытие, они зарыты были там и дожидались нескорого возврата в Тулу. А Тула долго еще хвастала могуществом Кецалькоатля, и колдуны не делали попыток выгнать его оттуда. И не они нашли удобный первый случай. Тот случай сам представился жрецам, когда позвал их Топильцин, когда они дошли до Тулы и возвратились с первенцем Кецалькоатля к себе в пещеры.
Нет, еще не пробил час их наступленья, ибо ночью, перед обрядом жертвоприношения, когда жрецы готовились богам отдать ребенка, а люди напились дурманящих настоев травяных, когда взвихрилась бурая земля, сливаясь с низким черным небом при вспышках красных, желтых молний, при беснованье туч и жутком грохоте небес, — вот этой ночью упал на землю долгожданный дождь, осилив наконец земную сушь. И этой самой ночью исчез сынок Кецалькоатля. Он исчез. Пропал и Татле, тот хромой с безумными глазами, что зелье колдовское людям той грозной ночью подносил, без устали отварами всех угощал. И больше их никто не видел. Быть может, их спасли дожди обильные, которые плоды дарили им и полнили водою реки. Они, быть может, добрались до земель Майаба, к людям Ица, куда, по слухам, с запада явился Ку-Куль-Кан, Пернатый Змей, учивший их иным обрядам, и земледелию, и ремеслам. Но это уж история другая, и не о ней здесь речь ведем.
Лишь через двадцать шесть годов после великой засухи жрецы сумели выполнить свое желание, и наконец Тескатлипока вернулся в Тулу.
Все эти двадцать и шесть лет Кецалькоатль, как прежде, был повелитель и хозяин Тулы.
Ликуя, радуясь дождю, его сопровождал народ, когда сошел он с Пирамиды. И так же, как в тот день, когда Се-Акатль в небо вознесся из костра, он, опираясь на плечи кокомов, слабым голосом, чуть слышным в реве грома, стал говорить с Тольтеками, а все его слова Уэмак людям громко повторял:
— Я, Се-Акатль Кецалькоатль, стал снова господином Тулы. Народ Тольтеков так желал, так повелели дождь и ветер. Вступаю в старость я, в преддверие конца. Дано опять мне править Тулой и правду сущую искать. Я верю, будет время, когда спокойствие и справедливость среди народов воцарятся, но не моей заслугой это станет, сил у меня уже не хватит. Я часто спотыкался, падал. Грудь моя не раз с сырой землей соединялась, но я вставал. Я вам принес благополучие и вред, страдания и радость. Во всем имеются две стороны, в моих деяньях — тоже! Я стану властвовать и правосудие вершить среди Тольтеков. Я этому отдам остаток жизни. И будет правосудие Тольтеков всегда соответствовать их воле. Но никогда не выйду я из Дома радости народной. Отсюда буду править я, его порог не преступая. Останусь вашим пленником, но голосом моим отныне будет Уэмак, как прежде был им Топильцин. Таков обычай будет новый. Соединенные большим дождем, мы будем жить, сплоченные, как зерна спелого маиса.
После ливней вернулось в Тулу прежнее благополучие, росло ее могущество и множились ее богатства; мощь ее признали все до берега морского на востоке. В долинах гор гремело эхо голоса Кецалькоатля — его прозвали Господином Ливня и Сыном Креста и Ветра.В эту эпоху новую, блаженную и тихую, совсем изнежились разбогатевшие Тольтеки; кроткими и добродушными Тольтеки сделались, ибо не думали о нищете и голоде.
Но колдуны на севере замыслили недоброе.
Красавицей родилась дочь Кецалькоатля.
Тринадцать лет прошло после великой засухи; ей было лет в ту пору восемнадцать. Красой своею славилась она в Анауаке, но никогда не выходила из дому, из Дома радости народной. Там и жила с отцом, лишь в окружении прислужниц-женщин. Люди гордились ею. Она была прекрасна.
В годы те достигла Тула верха благополучия и мощи; Кецалькоатль был мудр и справедлив. Он сочинял законы добрые, учившие терпенью и сочувствию. Вводил обряды, правила, как чтить и почитать родного Брата-близнеца, дожди, ветра и крестовину деревянную, что к берегу его когда-то принесла. Цветы и перья, музыка и фимиам были дарами жертвенными тем, кто обитает в небесах. Но чтобы в благоденствии не забывать о боли, он ранил ноги острыми шипами, а кровь с себя смывал глубокой ночью в водах источника, что назывался Шипакоя.
В те годы сочен и обилен был маис. Початки спелые так были тяжелы, что человек мог унести не более двух. Под стеблями маиса зрели тыквы круглые, огромные и желтые. Других плодов и злаков тоже было вдоволь. Сбирали хлопок всех цветов: телесный, белый, розовый и синий. И птицу разводили всякую: шитолей, сакенов, кецальтотолей и тлаукучотлей. Тольтеки певчих птиц любили. Выращивали дерево-какао, бобы-какао знали всех сортов.
Все было в Туле, все, чего душа ни пожелает. Всего хватало у Тольтеков, голода никто не знал, в одежде не нуждался. Когда Кецалькоатль желал к народу обратиться или сообщить о чем-нибудь, на холм высокий возле Тулы, что назывался Цацитепек, глашатай восходил и громким голосом оповещал народ о приказаниях Кецалькоатля, и этот голос долетал до самых дальних мест, до моря. То был Текпана глас, глас государства Тулы, всем возвещавший о начале и конце работы, праздника иль отдыха. Народ искусно разукрасил дом Кецалькоатля. Четырехкрылый дом-Текпано центру круглым был, подобно раковине. Все четыре больших крыла покрыты были: первое — зеленым камнем чальчиуитес, второе — серебром и бирюзою, третье — белыми и красными ракушками, четвертое — чудесной древесиною; и перьями всех птиц его украсили.
Огромные богатства накопились в доме-Текпане у Кецалькоатля. В Туле была сладка и безмятежна жизнь.
Дочь юная Кецалькоатля хорошела, а колдуны на севере недоброе замыслили. Они нередко слышали о красоте девицы-дочери, об удивительном великолепье Тулы.
Уэмак, хотя уже немал был его возраст, желал ее взять в жены, а за ним — другие знатные Тольтеки и сыновья их. Дочь Кецалькоатля, однако, мужа не искала. Счастливо жила с отцом, служила культу Дерева Вселенной.
— Настало время дочери твоей взять мужа, — молвил Уэмак. — Ей надо кровь Тольтеков обновить.
— Да, время, — отвечал Кецалькоатль. — Но нет охоты ни у меня, ни у нее. И счастлива она в девичестве своем. А пока девственна она и радуется жизни, не будет горя в Туле. Ты не смущай ей душу чистую. Пусть юность радуется песням! Пусть светлой видит она жизнь в невинности своей и, как ребенок, пляшет и поет у Древа Жизни.
Но вот однажды девушке дозволили впервые дом покинуть, чтобы пойти на площадь. Там на празднество великое торговцев множество из всех земель собралось. Девушку радостно встречали Тольтеки, их восхищенью не было предела.
И в эти самые минуты с земли, где он на корточках сидел, Тобейо встал, нагой, во всей своей мужской красе и силе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Так боги старые в пещерах обрели надежное укрытие, они зарыты были там и дожидались нескорого возврата в Тулу. А Тула долго еще хвастала могуществом Кецалькоатля, и колдуны не делали попыток выгнать его оттуда. И не они нашли удобный первый случай. Тот случай сам представился жрецам, когда позвал их Топильцин, когда они дошли до Тулы и возвратились с первенцем Кецалькоатля к себе в пещеры.
Нет, еще не пробил час их наступленья, ибо ночью, перед обрядом жертвоприношения, когда жрецы готовились богам отдать ребенка, а люди напились дурманящих настоев травяных, когда взвихрилась бурая земля, сливаясь с низким черным небом при вспышках красных, желтых молний, при беснованье туч и жутком грохоте небес, — вот этой ночью упал на землю долгожданный дождь, осилив наконец земную сушь. И этой самой ночью исчез сынок Кецалькоатля. Он исчез. Пропал и Татле, тот хромой с безумными глазами, что зелье колдовское людям той грозной ночью подносил, без устали отварами всех угощал. И больше их никто не видел. Быть может, их спасли дожди обильные, которые плоды дарили им и полнили водою реки. Они, быть может, добрались до земель Майаба, к людям Ица, куда, по слухам, с запада явился Ку-Куль-Кан, Пернатый Змей, учивший их иным обрядам, и земледелию, и ремеслам. Но это уж история другая, и не о ней здесь речь ведем.
Лишь через двадцать шесть годов после великой засухи жрецы сумели выполнить свое желание, и наконец Тескатлипока вернулся в Тулу.
Все эти двадцать и шесть лет Кецалькоатль, как прежде, был повелитель и хозяин Тулы.
Ликуя, радуясь дождю, его сопровождал народ, когда сошел он с Пирамиды. И так же, как в тот день, когда Се-Акатль в небо вознесся из костра, он, опираясь на плечи кокомов, слабым голосом, чуть слышным в реве грома, стал говорить с Тольтеками, а все его слова Уэмак людям громко повторял:
— Я, Се-Акатль Кецалькоатль, стал снова господином Тулы. Народ Тольтеков так желал, так повелели дождь и ветер. Вступаю в старость я, в преддверие конца. Дано опять мне править Тулой и правду сущую искать. Я верю, будет время, когда спокойствие и справедливость среди народов воцарятся, но не моей заслугой это станет, сил у меня уже не хватит. Я часто спотыкался, падал. Грудь моя не раз с сырой землей соединялась, но я вставал. Я вам принес благополучие и вред, страдания и радость. Во всем имеются две стороны, в моих деяньях — тоже! Я стану властвовать и правосудие вершить среди Тольтеков. Я этому отдам остаток жизни. И будет правосудие Тольтеков всегда соответствовать их воле. Но никогда не выйду я из Дома радости народной. Отсюда буду править я, его порог не преступая. Останусь вашим пленником, но голосом моим отныне будет Уэмак, как прежде был им Топильцин. Таков обычай будет новый. Соединенные большим дождем, мы будем жить, сплоченные, как зерна спелого маиса.
После ливней вернулось в Тулу прежнее благополучие, росло ее могущество и множились ее богатства; мощь ее признали все до берега морского на востоке. В долинах гор гремело эхо голоса Кецалькоатля — его прозвали Господином Ливня и Сыном Креста и Ветра.В эту эпоху новую, блаженную и тихую, совсем изнежились разбогатевшие Тольтеки; кроткими и добродушными Тольтеки сделались, ибо не думали о нищете и голоде.
Но колдуны на севере замыслили недоброе.
Красавицей родилась дочь Кецалькоатля.
Тринадцать лет прошло после великой засухи; ей было лет в ту пору восемнадцать. Красой своею славилась она в Анауаке, но никогда не выходила из дому, из Дома радости народной. Там и жила с отцом, лишь в окружении прислужниц-женщин. Люди гордились ею. Она была прекрасна.
В годы те достигла Тула верха благополучия и мощи; Кецалькоатль был мудр и справедлив. Он сочинял законы добрые, учившие терпенью и сочувствию. Вводил обряды, правила, как чтить и почитать родного Брата-близнеца, дожди, ветра и крестовину деревянную, что к берегу его когда-то принесла. Цветы и перья, музыка и фимиам были дарами жертвенными тем, кто обитает в небесах. Но чтобы в благоденствии не забывать о боли, он ранил ноги острыми шипами, а кровь с себя смывал глубокой ночью в водах источника, что назывался Шипакоя.
В те годы сочен и обилен был маис. Початки спелые так были тяжелы, что человек мог унести не более двух. Под стеблями маиса зрели тыквы круглые, огромные и желтые. Других плодов и злаков тоже было вдоволь. Сбирали хлопок всех цветов: телесный, белый, розовый и синий. И птицу разводили всякую: шитолей, сакенов, кецальтотолей и тлаукучотлей. Тольтеки певчих птиц любили. Выращивали дерево-какао, бобы-какао знали всех сортов.
Все было в Туле, все, чего душа ни пожелает. Всего хватало у Тольтеков, голода никто не знал, в одежде не нуждался. Когда Кецалькоатль желал к народу обратиться или сообщить о чем-нибудь, на холм высокий возле Тулы, что назывался Цацитепек, глашатай восходил и громким голосом оповещал народ о приказаниях Кецалькоатля, и этот голос долетал до самых дальних мест, до моря. То был Текпана глас, глас государства Тулы, всем возвещавший о начале и конце работы, праздника иль отдыха. Народ искусно разукрасил дом Кецалькоатля. Четырехкрылый дом-Текпано центру круглым был, подобно раковине. Все четыре больших крыла покрыты были: первое — зеленым камнем чальчиуитес, второе — серебром и бирюзою, третье — белыми и красными ракушками, четвертое — чудесной древесиною; и перьями всех птиц его украсили.
Огромные богатства накопились в доме-Текпане у Кецалькоатля. В Туле была сладка и безмятежна жизнь.
Дочь юная Кецалькоатля хорошела, а колдуны на севере недоброе замыслили. Они нередко слышали о красоте девицы-дочери, об удивительном великолепье Тулы.
Уэмак, хотя уже немал был его возраст, желал ее взять в жены, а за ним — другие знатные Тольтеки и сыновья их. Дочь Кецалькоатля, однако, мужа не искала. Счастливо жила с отцом, служила культу Дерева Вселенной.
— Настало время дочери твоей взять мужа, — молвил Уэмак. — Ей надо кровь Тольтеков обновить.
— Да, время, — отвечал Кецалькоатль. — Но нет охоты ни у меня, ни у нее. И счастлива она в девичестве своем. А пока девственна она и радуется жизни, не будет горя в Туле. Ты не смущай ей душу чистую. Пусть юность радуется песням! Пусть светлой видит она жизнь в невинности своей и, как ребенок, пляшет и поет у Древа Жизни.
Но вот однажды девушке дозволили впервые дом покинуть, чтобы пойти на площадь. Там на празднество великое торговцев множество из всех земель собралось. Девушку радостно встречали Тольтеки, их восхищенью не было предела.
И в эти самые минуты с земли, где он на корточках сидел, Тобейо встал, нагой, во всей своей мужской красе и силе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31