Парис, никогда не уделявший излишнего внимания этой проблеме, пожал плечами.
– Ближе к пятидесяти. – Ян подчеркивал слова так, как будто ударение на нужном слоге сделает его мысль доступнее. – Дело к пятидесяти.
– Точно. Ты уже почти пенсионер. Не обменять ли тебе свои апартаменты на угол в приюте?
Парис пытался язвить, но Ян был непреклонен.
– Не в приюте. Где-нибудь еще.
– Где?
– В каком-нибудь приятном местечке.
– В Вегасе?
– Слыхал про такого малого – Юкио Мисиму? – Парис явно не слыхал, так что Ян не стал ждать ответа. – Японский писатель. «Золотой храм», «Море изобилия». Почитай как-нибудь. Ты много читаешь? – Парис явно читал немного, так что Ян не стал ждать ответа. – Так вот Мисима, понимаешь, – он считал, проблема этого мира в том, что люди позволяют себе стариться, дряхлеть и превращаться в хлам. Он считал, что было бы круто вернуться в Древнюю Грецию, потому что там все умирали в самом соку, врубаешься?
Парис что-то понимал, но точно не знал, что именно.
– Умереть молодым, остаться красивым. Типа того?
Ян отставил "Дьюарз" – отпил немного, потом отставил – и подошел к катана, висевшему на стене.
Парис не знал, что это катана. Парис знал только, что это такой вроде бы японский меч, как в школе самообороны, в которой он одно время занимался, рассчитывая стать новым Джетом Ли. Джет Ли, судя по всему, тренировался как проклятый, потому что Парис ходил на занятия по два раза в неделю в течение почти полутора месяцев, и все впустую.
Ян снял катана со стены, достал из лакированных ножен. Клинок из закаленной стали с золотым гальваническим покрытием, рукоятка оплетена сложным кроваво-красным орнаментом. Красивое орудие смерти.
Свет упал на зеркально отполированный клинок и отразился с почти ослепляющей яркостью. Медленно, грациозно Ян вступил в бой с пустым пространством.
– У него философия была, у Мисимы, – вещал Ян, строгая воображаемого неприятеля. – Искусство и Действие. Завершению великого произведения искусства должно сопутствовать грандиозное физическое действие. И оба финала навеки сливаются в ритуальном самоубийстве. Смерть в самый великий момент. Сперва обретаешь бессмертие, потом умираешь.
– Типа, написал великую песню и кишки наружу?
Ян разочарованно покачал головой. Невежество Париса убивало его.
Катана был помещен в ножны и повешен на стену. Ян:
– Все не так просто, понял? Смерть это тебе не... Нужно победить, нужно остаться в памяти: Мэрилин и Джимми Дин. Жить умеет любой мудак. Умирают как надо только легенды.
– Так вот чего ты надумал? Тебе стукнуло двадцать пять, и ты решил с триумфом откинуться?
Ян в ответ снова схватился за бутылку "Дьюарз". Парис сделал глоток, не желая отставать от Яна.
– Ну, я, в общем, слышал, что альтернативный рок – говно, но умирать-то зачем?
Ян указал на что-то подбородком. Там, на столе, в противоположном углу комнаты, лежал плеер. Маленький, с сигаретную пачку. Может, чуть больше. С наушниками.
Парис посмотрел на плеер, потом – на Яна, который снова мотнул подбородком, после чего пересек комнату. Нацепил наушники. Нажал пальцем на кнопку – пуск.
Музыка.
Парис прислушался.
Через некоторое время сторона закончилась. Плеер выключился.
Парис снял наушники. Слово, обращенное к Яну, единственное слово, выражавшее то, что Парис услышал, – исчерпывающе и элементарно – "Bay".
– Bay, – повторил он.
– Я это сам записал.
– Со своей группой?
– Нет. У меня дома студия. Я все в одиночку сделал.
– Это... Это же... – Известные Парису прилагательные ничего выразить не могли, были беспомощны и неадекватны. – Bay.
– Моя последняя воля и завещание. Забудь про альтернативный рок, грандж и всю эту новомодную хрень. На этой кассете записано нечто чистое и уникальное. Это то, что надо. Самая священная магия. Самое выдающееся творение. То, что я завещаю этому поганому миру. Остается совершить действие. Высшая эволюция, приятель. Перебираюсь на другой уровень.
Ян наставлял почище Далай-Ламы.
– Смерть есть жизнь, – наставлял он. – Чем грандиозней я умру, тем мощнее будет моя жизнь, а я намерен угореть по полной программе. Ты уже осознал, на что я способен?
Парис кивнул:
– Да, да. Понятно. Ты избалованный белый жлоб, который швыряет по сотне за буррито, считает себя вторым Джеймсом Дином и хочет угробить себя, потому что ему стукнуло двадцать пять и никто не спел "С днем рождения" достаточно громко.
Ян воспринял сказанное так, будто его внятно и смачно послали в жопу. Или влепили затрещину. Он двинулся на Париса, и тут Парис понял, что поучать пьяного рокера не лучшая затея, потому что пьяные рокеры непредсказуемы. Иногда они крушат номера гостиниц. Иногда они бьют своих девок-супермоделей. Иногда они пишут новую песню, которая расходится двухмиллионным тиражом, но в основном либо первое, либо второе. Парис осознал, однако, свою ошибку уже по окончании тирады, и это оказалось бесполезным, как дырявый презерватив.
– Если бы такой, как ты, мог понять, кто я. – Ян протянул руку к Парису. Парис попятился, но Ян уже схватился за маленькую пластмассовую бирку с именем, содрал ее с оранжево-зеленой униформы Париса и швырнул в него. Бляха попала Парису в лицо, кольнув булавкой. Увечье в ответ на оскорбление. – Малый с именным ярлыком, выбивающий "Дорито" и "Йо-Ху" в гастрономе, что ты можешь понять? Да ты просто неудачник!
Взбешенный, озверевший Парис прокричал в ответ:
– Я не неудачник!
Видение снова пронеслось перед Парисом – ему привиделась она. "Ты неудачник!" – слышал Парис ее голос.
Ян отвернулся. Не потому, что его сломила мощь тирады Париса, а потому, что просто опротивело смотреть на представшее перед ним зрелище. Ян, стоя спиной к Парису:
– А кто ж ты еще? А? Ты знаешь, чего я добился к своим годам? Я стоял перед толпами людей и пел сердцем, а люди откликались на мои песни. Я занимался любовью с самыми красивыми женщинами этой земли, а солнце всходило и заходило, потом опять всходило. Я был поэтом, я был голосом поколения, живой легендой... И вот мне стукнуло двадцать пять. А что сделал ты, приятель? И ты бубнишь мне о загубленной жизни? Я могу умереть, а ты, братец, даже и не жил. – Ян рухнул на большой кожаный диван и поморщился, глотнув "Дьюарз". Пьяный плюшевый медвежонок. – Мне пора отбывать. Я сражался достойно, я не уронил чести, мой путь завершен. Это говорит Бог. Спасибо, дружище, что подвез. Возможно, это пойдет тебе на пользу.
Тут Ян начал затухать и вырубился, как отключенный от сети телевизор.
Парис застыл на месте, ошеломленный хлесткой речью певца, ощущая каждую его рану. В конце концов он собрал воедино свою вдребезги разбитую самость и потащился к двери, ведущей в длинный коридор, по которому он пойдет к своей машине, чтобы вернуться назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55