Ему пришлось слегка повернуть голову, чтобы как следует видеть всех за столом. Он увидел, как Спан пошел к двери, открыл ее, вышел. Полин встала из-за стола и направилась к койке. Кэссиди снова закрыл глаза.
— Посмотри на него, — проговорила Полин. — Посмотри на беднягу.
Он чувствовал взгляд Полин, которая смотрела на него сверху вниз с состраданием, с чистейшей, искренней добротой.
— Его сцапают, — простонала она. — Я знаю, сцапают. Боже, его упекут на сто лет.
— Не на сто, — возразил Шили.
— А на сколько? Скажи, Шили. Какой срок за такие дела?
— Спан знает об этом больше меня.
— Спан никогда в этом не разбирался. Он разбирается в подлогах, в растратах. В подделке чеков, в почтовых махинациях. Он разбирается... ну, в куче всяких вещей. Но только не в таких. Это совсем другое. Ради Бога, смотри, что с беднягой стряслось. Его посадят за массовое убийство.
— Хорошо бы ты села и помолчала немного. — Голос Шили звучал так, словно его грызла боль. — Ты нисколько мне не помогаешь.
— Тебе? — едко переспросила Полин. — Что ты хочешь сказать?
— Господи Иисусе! — простонал Шили. — Что я наделал? Что я наделал?
— Я скажу тебе, что ты наделал. — Теперь она повысила тон, он стал резким, безжалостным. — Взял своего хорошего друга Кэссиди и загнал его прямо в ловушку. Ты в этом даже признался. Сказал, что пообещал ему кое-что. Пообещал привести Дорис на тот корабль...
— Но я знал...
— Ты чересчур много знаешь. Ты всегда чересчур много знал. Расхаживаешь вокруг и рассказываешь людям, что знаешь. Только вот что я думаю, Шили. По-моему, ты ошалелый дурак. Как тебе это понравится?
— Это мне не нравится. Но боюсь, это правда.
— Правильно, черт возьми, правда. Ты просто ошалелый, дурной старый пьяница. Взвешивать тебя надо не в фунтах, а в квартах. А еще...
— Ох, прошу тебя, Полин, пожалуйста...
— Нечего меня просить. Я скажу все, что думаю. Я не притворщица. Посмотри на того парня на койке. Только взгляни на него. У меня сердце кровью обливается за него. И за Дорис. Да-да, за него и за Дорис. За них обоих.
Шили опустил голову на стол.
— Так ведь нет, — продолжала Полин. — Вместо того чтоб помочь им, ты что сделал? Вместо того чтоб сказать Дорис, где он, кому сказал? Ты сказал этой шлюхе поганой, грязной курице с пастью до ушей, замызганной твари, которая с наглостью заявляет, будто она его жена.
— Но они правда женаты, — простонал Шили. — Они муж и жена.
— Почему это? — не отступала она. — Потому что кто-то за деньги постоял перед ними и прочитал несколько строчек? Потому что Кэссиди пошел и купил кольцо? Ты поэтому объявляешь их брак священным? Он поэтому благословенный? Мне так не кажется. Мне кажется по-другому. Я заявляю, что Кэссиди проклят. Да, черт возьми, она навлекла на него проклятие.
Шили чуть приподнял голову:
— Ты так говоришь потому, что ненавидишь Милдред. Завидуешь ей. Ее внешности.
— Внешности? — взвизгнула Полин. — Если это называется внешностью, я лучше стану тощей, как спичка, и буду худеть еще дальше. Буду жить на воде, на сушеном инжире. Видишь, что у меня спереди? Мало, да? Еле видно. Но я тебе расскажу, что из этого получается. Это разит наповал моего дружка Спана, как пуля из ружья. Он только посмотрит и рот разевает, точно чем-нибудь подавился. И когда я даю это Спану, я поддерживаю в нем жизнь, точно кормлю младенца. А иногда плачу, совсем тихо плачу, но у меня льются слезы. И шепчу ему на ухо. Говорю ему: Спан, ты дьявол, ящерица, только ты мой младенец.
— Если так, — сказал Шили, — если так у тебя получается, тебе нечего никому завидовать. Полин его не слушала.
— Да, — вдохновенно провозгласила она. — Я, конечно, худая. Это, в конце концов, модно. Модно быть как соломинка, как тростинка. Стройной, как в рекламных журналах. Вот такой. Именно с такой фигурой. А не смахивать, черт возьми, на линкор.
— Значит, я прав, — пробормотал Шили. — Ты завидуешь Милдред.
Воцарилось молчание, Полин опустилась на стул у стола и наконец сказала:
— Я больная. Поэтому и костлявая. Я костлявая и больная. А Милдред? Она-то здоровая. Все они почему-то чем злее, тем здоровее.
Шили положил подбородок на сложенные на столе руки, внимательно смотрел на Полин и ничего не говорил.
Она сама себе ответила:
— Я скажу тебе почему. Потому, что всегда все высасывают. Как вампиры.
— Нет, — возразил Шили. — Милдред не такая. Полин вскочила, стукнула об стол костлявым кулачком:
— А я говорю — такая! И называю ее дрянным вампиром.
— Ты об этом ничего не знаешь.
— Побольше тебя, Шили. Гораздо больше. — Она снова стукнула кулаком по столу и заплакала.
Глаза Кэссиди были полуоткрытыми. Он заметил, что свет электрической лампочки стал ярче. Это означало, что на улице стало темней. Надвигалась сильная буря. Прекрасная для апреля погода, заметил он про себя. В голове застреляла следующая порция боли, и он решил, что дело, должно быть, серьезное. Даже если череп не проломлен, наверняка сильное сотрясение. Или какое-то внутреннее кровотечение. Это, собственно, не имеет большого значения, сообщил он себе. Только лучше бы здесь была Дорис. Нет, он хочет сказать не это. Он хочет сказать, лучше б его здесь не было, лучше бы он был где-нибудь подальше и вместе с Дорис. А ведь так могло быть. Они могли вместе быть на корабле. Что ж, дело совсем плохо. И он вдруг перестал думать об этом. Он слушал Полин.
— Я обязана это знать, — говорила Полин. — Я совсем запуталась. — Она глубоко, с хрипом вздохнула и всхлипнула. — Помню, как это было четыре года назад, в тот день, когда вошел Кэссиди. Мы все на него уставились. Особенно я, Спан ведь был на отсидке, и я много месяцев жила без него. Сижу и вижу густые кудрявые светлые волосы, широкую грудь, накачанные мускулы, этого замечательного мужчину.
— Ох, прекрати, — попросил Шили. — Ты пила весь вчерашний вечер и нынешний день, а теперь тут рисуешь картины.
— Да? Но эта картина реальная. Вот так я и сидела, надеясь, что он на меня посмотрит. Говорю тебе, я забросила ногу на ногу и закурила только в надежде, что он на меня посмотрит. Нет. Вместо этого он посмотрел на кого-то другого. Увидел парочку огромных арбузов, вылезших из блузки.
— Забудь об этом.
— Я сидела там и курила. Я весила девяносто два фунта.
— Это было давно, — сказал Шили.
— Это было четыре года назад, я сидела и видела, как они ушли. Я пошла своей дорогой, написала длинное письмо Спану. Потом перечитала и разорвала.
— Ладно, — сказал Шили, — ладно.
— Дай сказать. Дашь? Уже после того как Милдред стала его женой, у меня возникло другое чувство. Я хочу сказать, мне его стало жалко. Может, я просто хотела дотронуться до золотого пушка у него на запястье или легонько поцеловать в щеку. Зайти в его комнату, попросту позаботиться, чтобы постель была постелена, чтобы он спал на чистых простынях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42