Точнее, это она, Аня Светлова, потеряв равновесие от сильного толчка, вдруг кувыркнулась в эту бездну.
Когда падаешь, нужно сгруппироваться… Что нужно делать, когда падаешь в колодец, ей никто никогда не объяснял, но она сделала — можно сказать на лету.' — очевидно, то единственное, что и следовало сделать: не выпустила из рук ледяную цепь.
Крича, что было мочи, и болтаясь на цепи по пояс в ледяной воде, Светлова, задрав голову, смотрела на квадрат звездного неба — звезды теперь снова были на небе, а не в ведре. И вдруг — о счастье! — Аня увидела в этом квадрате круглое испуганное лицо в черном платке.
— Господи, Анна Владимировна… Сейчас мы вас вытащим!
Валентина Петровна и опять как-то разом набежавшие «сестры», ухватившись за рукоять колодезного ворота, вытянули цепь с ведром и — о, счастье! — вместе с Аней Светловой из колодца.
— Какая же вы неуклюжая! Поскользнулись, что ли, на наледи? Сказали же вам: не наклоняйтесь глубоко! — причитала взволнованно Ефимия.
— Да уж… — хлюпая единственным уцелевшим мокрым валенком, согласилась Аня. — Неуклюжая… это точно. Спотыкаюсь просто на ровном месте!
— А вот мы вас сейчас спиртиком разотрем… Носочки шерстяные наденем!
— Они же колются!
— А вот и хорошо! Самый жар, когда носочки колются.
— Валентина Петровна, я не поскользнулась, — глотая горячий чай, медленно и со значением произнесла Аня, когда «приключения» наконец закончились и она снова сидела на своей железной кроватке, укрытая тощим солдатским одеяльцем. — Вы понимаете?
— Понимаю, понимаю, — послушница отвела глаза.
— То есть… вы все видели?
— Все не все, а кое-что видала.
— Вы следили за мной?
— А как же, милая, без пригляда-то?!
— Значит, тут следят за чужими?
— И за чужими, и за своими.
— Ах, вот что! Значит, за всеми следят и обо всем кому нужно докладывают?
— Да вы не ахайте. Что ж в том плохого? Вот не доглядела бы я за тобой и плавала бы ты там вместе с ведерком… Еще минуток десять такого ледяного купания — и спиртик бы не помог, не оттерли бы мы тебя.
— Это верно, — согласилась Аня.
И Светлова вспомнила фразу хорошего писателя: «В России без доносов, как без снега, нельзя — земля вымерзнет».
— Валентина Петровна, — осторожно начала Светлова. — Мне кажется, нам с вами нужно поговорить откровенно.
Ефимия снова отвела глаза.
— Ну, что вы все время глаза отводите? Вы же понимаете, что это были самые настоящие покушения на мою жизнь, разве не так?
Ефимия молчала.
— А вы сами — разве вы за свою жизнь не опасаетесь?
Валентина Петровна продолжала молчать.
— Например, вам нынешней ночью псалмы читать. Не боитесь?
Послушница невольно вздрогнула.
— Вы хоть понимаете, что вам нельзя там одной сидеть?
— А почему, Аня, вы так не хотите, чтобы я там сидела? — наконец спросила она.
— Я не могу вам всего сейчас объяснить. Не могу, потому что мои предположения могут не подтвердиться! И тогда получится, что пугала я вас напрасно. Но сдается мне, Валентина Петровна, что нынешней ночью вам одной там, в церкви, находиться опасно.
— Ну, во-первых, я не могу их не читать, — возразила Ефимия. — Понимаете, они, эти псалмы, «неусыпляемые»! Останавливаться нельзя, понимаете?
— Да вот на том и расчет, видно, что нельзя.
— Что ж делать? — вздохнула собеседница.
— А вы читайте их… как обычно. Но только где-нибудь в другом уголку сядьте… В другом!
— А там, на моем месте, кто же?
— Вот именно — кто же? — пробормотала Аня.
— Может, вместо меня кто-нибудь?
— Да если бы был кто-то, кого совсем не жалко, — заметила Светлова. — Боюсь, среди живых существ, не говоря уж о людях, даже очень скверных, такого не найдется.
— Да? — о чем-то задумалась Ефимия. — Вы говорите, среди живых существ?
Светлова только вздохнула.
— Пойдемте, я вам кое-что покажу, — вдруг позвала ее Ефимия. — Надевайте сухую одежду и, если отогрелись, — идем! Может быть, это то, что нам нужно.
Послушница принесла откуда-то связку ключей, и они со Светловой направились к старому зданию монастырской богадельни.
— До сих пор никак не отремонтируем эту богадельню, — объясняла Ефимия на ходу. — Поэтому и не используем для жилья. А сами, видите, как теснимся.
Денег все не хватает.
— Понятно, — сочувствуя монастырским трудностям, вздохнула Светлова.
— Здесь ведь до перестройки колония была. До революции монастырь, потом, при Советах, колония, а сейчас вот опять монастырь.
— Вот как?
— А в этом здании, где до революции богадельня была, у них, у колонистов этих, мастерские размещались. Они на заказ для какой-то фабрики работали… ну, трудом исправлялись.
— И что же?
— Колонию-то отсюда убрали, а продукция их — видно, последняя целая партия, осталась. Так с той поры и лежит. Не знаем, что с ней делать.
Ефимия с трудом повернула ключ и открыла дверь, никем, очевидно, давно уже не открывавшуюся.
Светлова заглянула в темное помещение и отшатнулась: какие-то ноги… руки… сложенные штабелями.
— Они манекены раскрашивали, — объяснила Ефимия. — Ну, такие, знаете, на которые в магазинах одежду надевают.
— Вот оно что…
Аня с восхищением смотрела на догадливую Ефимию.
Вот голова! Все-таки недаром эта «голова» пребывает в почетной должности кормилицы и практически кормит целый монастырь — своеобразный, но, в общем, достаточно доходный бизнес. А для бизнеса нужна голова. Так что Светлова в Ефимии не ошиблась.
* * *
Светлова никогда не думала, что «просто ветер» может завывать так разнообразно и пугающе.
Все было, как предупреждала Ефимия…
То кажется, что маленький ребенок брошенный — душа загубленная — где-то жалобно рыдает.
То вдруг грохнет чем-то, будто кто-то с досады дверь сердито захлопнет.
То завоет, как огромное сорвавшееся с цепи чудовище.
Никогда раньше Светлова не сталкивалась с таким «разнообразием». Но правда, Анна никогда раньше и не ходила такой темной непроглядной ночью через пустынный двор к тонущей во мраке старой церкви.
Низенькая Ефимия, опустив голову, торопливо семенила рядом.
Аня взглянула на часы. И поняла, почему гоголевские персонажи так ждали рассвета… Поняла она и Ефимию с ее трепетным рассказом про «стук-стук». Ибо самое это было время для нечистой силы…
Ох, для нечистой!
Далеко-далеко за полночь, и далеко-далеко до рассвета.
Почти три часа ночи. Самое их время! Паненки, во гробах летающие, как у Николая Васильевича, рожи оскаленные…
Недаром этого парня, ну, который в «Вие» у Гоголя, наутро нашли давшим дуба — от страха!
А ночь-то… Ночь-то какая!.. Темная, глухая и беззвездная.
.
И когда еще петухи эти пропоют?
Да и есть ли они тут, петухи? А если есть, то просыпаются ли они, эти петухи, вовремя в этой длинной, зимней, бесконечной ночи?
Послушница, читавшая псалмы до Ефимий, встала и ушла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Когда падаешь, нужно сгруппироваться… Что нужно делать, когда падаешь в колодец, ей никто никогда не объяснял, но она сделала — можно сказать на лету.' — очевидно, то единственное, что и следовало сделать: не выпустила из рук ледяную цепь.
Крича, что было мочи, и болтаясь на цепи по пояс в ледяной воде, Светлова, задрав голову, смотрела на квадрат звездного неба — звезды теперь снова были на небе, а не в ведре. И вдруг — о счастье! — Аня увидела в этом квадрате круглое испуганное лицо в черном платке.
— Господи, Анна Владимировна… Сейчас мы вас вытащим!
Валентина Петровна и опять как-то разом набежавшие «сестры», ухватившись за рукоять колодезного ворота, вытянули цепь с ведром и — о, счастье! — вместе с Аней Светловой из колодца.
— Какая же вы неуклюжая! Поскользнулись, что ли, на наледи? Сказали же вам: не наклоняйтесь глубоко! — причитала взволнованно Ефимия.
— Да уж… — хлюпая единственным уцелевшим мокрым валенком, согласилась Аня. — Неуклюжая… это точно. Спотыкаюсь просто на ровном месте!
— А вот мы вас сейчас спиртиком разотрем… Носочки шерстяные наденем!
— Они же колются!
— А вот и хорошо! Самый жар, когда носочки колются.
— Валентина Петровна, я не поскользнулась, — глотая горячий чай, медленно и со значением произнесла Аня, когда «приключения» наконец закончились и она снова сидела на своей железной кроватке, укрытая тощим солдатским одеяльцем. — Вы понимаете?
— Понимаю, понимаю, — послушница отвела глаза.
— То есть… вы все видели?
— Все не все, а кое-что видала.
— Вы следили за мной?
— А как же, милая, без пригляда-то?!
— Значит, тут следят за чужими?
— И за чужими, и за своими.
— Ах, вот что! Значит, за всеми следят и обо всем кому нужно докладывают?
— Да вы не ахайте. Что ж в том плохого? Вот не доглядела бы я за тобой и плавала бы ты там вместе с ведерком… Еще минуток десять такого ледяного купания — и спиртик бы не помог, не оттерли бы мы тебя.
— Это верно, — согласилась Аня.
И Светлова вспомнила фразу хорошего писателя: «В России без доносов, как без снега, нельзя — земля вымерзнет».
— Валентина Петровна, — осторожно начала Светлова. — Мне кажется, нам с вами нужно поговорить откровенно.
Ефимия снова отвела глаза.
— Ну, что вы все время глаза отводите? Вы же понимаете, что это были самые настоящие покушения на мою жизнь, разве не так?
Ефимия молчала.
— А вы сами — разве вы за свою жизнь не опасаетесь?
Валентина Петровна продолжала молчать.
— Например, вам нынешней ночью псалмы читать. Не боитесь?
Послушница невольно вздрогнула.
— Вы хоть понимаете, что вам нельзя там одной сидеть?
— А почему, Аня, вы так не хотите, чтобы я там сидела? — наконец спросила она.
— Я не могу вам всего сейчас объяснить. Не могу, потому что мои предположения могут не подтвердиться! И тогда получится, что пугала я вас напрасно. Но сдается мне, Валентина Петровна, что нынешней ночью вам одной там, в церкви, находиться опасно.
— Ну, во-первых, я не могу их не читать, — возразила Ефимия. — Понимаете, они, эти псалмы, «неусыпляемые»! Останавливаться нельзя, понимаете?
— Да вот на том и расчет, видно, что нельзя.
— Что ж делать? — вздохнула собеседница.
— А вы читайте их… как обычно. Но только где-нибудь в другом уголку сядьте… В другом!
— А там, на моем месте, кто же?
— Вот именно — кто же? — пробормотала Аня.
— Может, вместо меня кто-нибудь?
— Да если бы был кто-то, кого совсем не жалко, — заметила Светлова. — Боюсь, среди живых существ, не говоря уж о людях, даже очень скверных, такого не найдется.
— Да? — о чем-то задумалась Ефимия. — Вы говорите, среди живых существ?
Светлова только вздохнула.
— Пойдемте, я вам кое-что покажу, — вдруг позвала ее Ефимия. — Надевайте сухую одежду и, если отогрелись, — идем! Может быть, это то, что нам нужно.
Послушница принесла откуда-то связку ключей, и они со Светловой направились к старому зданию монастырской богадельни.
— До сих пор никак не отремонтируем эту богадельню, — объясняла Ефимия на ходу. — Поэтому и не используем для жилья. А сами, видите, как теснимся.
Денег все не хватает.
— Понятно, — сочувствуя монастырским трудностям, вздохнула Светлова.
— Здесь ведь до перестройки колония была. До революции монастырь, потом, при Советах, колония, а сейчас вот опять монастырь.
— Вот как?
— А в этом здании, где до революции богадельня была, у них, у колонистов этих, мастерские размещались. Они на заказ для какой-то фабрики работали… ну, трудом исправлялись.
— И что же?
— Колонию-то отсюда убрали, а продукция их — видно, последняя целая партия, осталась. Так с той поры и лежит. Не знаем, что с ней делать.
Ефимия с трудом повернула ключ и открыла дверь, никем, очевидно, давно уже не открывавшуюся.
Светлова заглянула в темное помещение и отшатнулась: какие-то ноги… руки… сложенные штабелями.
— Они манекены раскрашивали, — объяснила Ефимия. — Ну, такие, знаете, на которые в магазинах одежду надевают.
— Вот оно что…
Аня с восхищением смотрела на догадливую Ефимию.
Вот голова! Все-таки недаром эта «голова» пребывает в почетной должности кормилицы и практически кормит целый монастырь — своеобразный, но, в общем, достаточно доходный бизнес. А для бизнеса нужна голова. Так что Светлова в Ефимии не ошиблась.
* * *
Светлова никогда не думала, что «просто ветер» может завывать так разнообразно и пугающе.
Все было, как предупреждала Ефимия…
То кажется, что маленький ребенок брошенный — душа загубленная — где-то жалобно рыдает.
То вдруг грохнет чем-то, будто кто-то с досады дверь сердито захлопнет.
То завоет, как огромное сорвавшееся с цепи чудовище.
Никогда раньше Светлова не сталкивалась с таким «разнообразием». Но правда, Анна никогда раньше и не ходила такой темной непроглядной ночью через пустынный двор к тонущей во мраке старой церкви.
Низенькая Ефимия, опустив голову, торопливо семенила рядом.
Аня взглянула на часы. И поняла, почему гоголевские персонажи так ждали рассвета… Поняла она и Ефимию с ее трепетным рассказом про «стук-стук». Ибо самое это было время для нечистой силы…
Ох, для нечистой!
Далеко-далеко за полночь, и далеко-далеко до рассвета.
Почти три часа ночи. Самое их время! Паненки, во гробах летающие, как у Николая Васильевича, рожи оскаленные…
Недаром этого парня, ну, который в «Вие» у Гоголя, наутро нашли давшим дуба — от страха!
А ночь-то… Ночь-то какая!.. Темная, глухая и беззвездная.
.
И когда еще петухи эти пропоют?
Да и есть ли они тут, петухи? А если есть, то просыпаются ли они, эти петухи, вовремя в этой длинной, зимней, бесконечной ночи?
Послушница, читавшая псалмы до Ефимий, встала и ушла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70