Она объяснила, что он почти помолвлен с одной тамошней девушкой, а о ней и думать не думает. Мать удивилась ее суровости; за несколько месяцев девушка стала жесткой, утратила всю свою детскую мягкость и зависимость от старших; стала словно железом с острыми, кое-где зазубренными краями. Она вынесла смертельную борьбу, победила, но многое и потеряла. Быть может, то, что она потеряла, и не стоило хранить, но во всяком случае — потеряла.
Она потребовала от матери точного отчета о состоянии дел отца, насколько они были известны миссис Лэфем; и обнаружила деловую сметку, на какую Пенелопа никогда и не претендовала. С сестрой она старалась избегать всяких разговоров о прошлом и в своих отношениях с Кори и Пенелопой проявляла справедливость, каковую они и заслуживали, не будучи ни в чем виновны. Это была трудная роль; и она насколько возможно избегала их. Сказавшись усталой с дороги, она не вышла к мистеру и миссис Кори, когда те на следующий день явились к ним с визитом; и поскольку миссис Лэфем все еще была нездорова, принимала их одна Пенелопа.
Девушка интуитивно почувствовала, что будет лучше, если гости, — пока она собирается с духом, чтобы выйти к ним, — сразу увидят гостиную во всей красе. Позже — много месяцев спустя — она рассказала Кори, что, когда она вошла, его отец сидел, держа шляпу на коленях и отодвинувшись подальше от Скульптурной группы «Освобождение», точно боялся, как бы Линкольн не ударил его поднятой для благословения рукой; а миссис Кори застыла, словно в страхе, что Орел вот-вот клюнет ее. Но Пенелопа так терзалась сложностью своего положения и, принимая гостей, выглядела такой жалкой и растерянной, что это не могло не тронуть участливого Бромфилда Кори. Сперва он был с нею весьма учтив и внимателен, а к концу визита позволил себе даже пошутить, на что Пенелопа не преминула ответить. Он выразил надежду, что они расстаются друзьями, если уж не знакомыми; а она выразила надежду, что они узнают друг друга, если им доведется когда-нибудь встретиться.
— Вот это и есть то, что я подразумевала под ее развязностью, — заметила миссис Кори по пути домой.
— Да разве это развязность? — спросил он. — Просто девочке надо же было что-то ответить.
— При данных обстоятельствах я предпочла бы, чтобы она ничего не отвечала, — сказала миссис Кори.
— Сразу видно, она всего лишь — веселое маленькое создание и дурного в ней ничего нет. Я, пожалуй, понимаю, что такой чопорный малый, как наш Том, мог ею увлечься. Она ни к кому и ни к чему не испытывает почтения и, наверное, с молодым человеком тоже сразу стала шутить. Вспомни, Анна, что и тебе когда-то нравились мои шутки.
— То было совсем другое!
— Но уж эта гостиная! — продолжал Кори. — Не понимаю, как только Том ее выносит. Анна, мне пришла в голову страшная мысль! Представляешь, Том женится, и свадебная церемония совершается перед этой скульптурой, а но обе стороны свешивается подкова из тубероз!
— Бромфилд! — воскликнула жена. — Ты беспощаден!
— Нисколько, дорогая, — возразил он. — Просто у меня живое воображение. И я даже могу представить себе, что этому маленькому созданию Том порой кажется немножко тугодумом, если бы не его доброта. Том так добр, что иной раз, я уверен, понимает шутку сердцем, а умом до нее доходит не всегда. Ну, не будем унывать, дорогая!
— Вашему отцу она прямо-таки понравилась, — сообщила дочерям потрясенная этим фактом миссис Кори. — Если бы девушка не пренебрегала светскими правилами, всегда оставалась надежда, что она не будет пренебрегать ими столь явно. Интересно, какой она покажется вам ? — закончила она, переводя взгляд с одной дочери на другую, словно решала, которой из них Пенелопа понравится меньше.
Возвращение Айрин и визит супругов Кори несколько отвлекли Лэфемов от нависшей над ними угрозы; но это была лишь одна из тех передышек, какими отмечен поступательный ход бедствий, и передышка не из веселых. Во всякое другое время любое из этих событий доставило бы миссис Лэфем немало тревог и забот, весьма для нее тяжелых; но теперь она была даже рада им. Лэфем вернулся через три дня, и жена встретила его так, словно при его отъезде не произошло ничего необычного; свое искупление она отложила до более подходящего времени, а теперь станет вести себя с ним так, что он поймет: в ее отношении к нему ничего не изменилось. Он обратил очень мало внимания на ее поведение и встретился со своим семейством, проявив строгое спокойствие, немало удивившее ее, и какое-то задумчивое достоинство, облагородившее его грубоватую натуру; с подобными людьми это бывает после долгой болезни, подточившей их физические силы. Когда дочери оставили их наедине, он продолжал молча сидеть за столом, и, поняв, что он не намерен говорить, она стала объяснять, почему вернулась Айрин, и расхваливать ее.
— Да, она правильно сделала, — сказал Лэфем. — Пора уж ей было вернуться, — добавил он ласково.
И он снова умолк, а жена рассказала ему, что Кори опять побывал у них, а его родители приходили с визитом.
— Как видно, Пэн решила с ним поладить, — заключила она.
— Посмотрим, — сказал Лэфем; и тут она не утерпела и спросила его о делах.
— Я, наверное, не имею права про них узнать, — сказала она смиренно, намекая на то, как вела себя с ним. — Но как мне не хотеть знать! Так как же идут дела, Сай?
— Плохо, — сказал он, отставив свою тарелку и откинувшись на спинку стула. — А вернее — никак. Остановились.
— Как это остановились, Сай? — ласково настаивала она.
— Я сделал все, что мог. Завтра я встречусь с кредиторами и отдам себя в их руки. Если у меня осталось довольно, чтобы их удовлетворить, то и я буду доволен. — Голос его прервался, он судорожно сглотнул раз или два и умолк.
— Значит, все кончено? — спросила она со страхом.
Он опустил свою большую, поседевшую голову и немного спустя сказал:
— В это трудно поверить, но, сдается мне, так оно и есть. — Он глубоко вздохнул и рассказал ей о виргинцах, о том, как они продлили ему срок; и как он поехал вместе с одним человеком в Лэфем взглянуть на фабрику. Человек этот подвернулся ему в Нью-Йорке и хотел вложить деньги в его дело. Этих денег Лэфему хватило бы для сделки с виргинцами. — Но тут, видно, сам черт вмешался, — сказал Лэфем. — Мне бы промолчать про тех, других. А я все выложил — и про Роджерса, и про лесопилку. Ему ведь все понравилось, он хотел войти в дело, и денег у него было вдоволь — вполне мне хватило бы расплатиться с виргинцами. А я ему возьми все и расскажи: и про то, что есть, и про то, как будет. Ну тут он сразу на попятный. Я уже на другое утро понял, что с ним ничего не выйдет. Он уехал в Нью-Йорк. Так я и потерял последний свой шанс. Теперь остается только собирать осколки.
— И ничего, ничего не останется?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91