— В шоколадных и оливковых тонах и со множеством безделушек?
— Нет, это-то как раз плохо, и я не о том. Не хочу вызывать у вас зависть к полковнику Лэфему, да и скромность не позволяет мне сказать, что мой дом красивее, — хотя свое мнение я имею, — но он лучше построен. Все новые дома лучше построены. А ваш дом…
— Дом миссис Кори, — поправил хозяин, торопясь шутливо снять с себя ответственность, чем рассмешил всех присутствующих. — Мой родовой замок находится в Сейлеме; там, говорят, не вобьешь гвоздя в вековые бревна; впрочем, зачем бы вам это делать?
— Я счел бы это святотатством, — ответил Сеймур, — и против дома миссис Кори тоже не скажу больше ни слова.
Эти слова Сеймура тоже вызвали общий смех, а Лэфем про себя удивился, почему этот малый никогда не говорил подобных вещей ему.
— В сущности, — сказал Кори, — только вы, архитекторы, да еще музыканты, настоящие творцы. Все мы остальные — скульпторы, живописцы и портные — имеем дело с уже видимой нам формой; мы пытаемся подражать, пытаемся изобразить. А вы форму создаете. Когда же вы просто что-то изображаете, то терпите неудачу. Вы умудряетесь создать верблюда собственным внутренним видением.
— Не протестую против столь лестного обвинения, — сказал скромно архитектор.
— Еще бы! И признайтесь, что я еще очень великодушен после ваших непростительных нападок на собственность миссис Кори.
Бромфилд Кори снова повернулся к миссис Лэфем; разговор, как и перед тем, разделился между обедавшими. Он ушел так далеко от только что обсуждавшейся темы, что у Лэфема пропала напрасно одна довольно удачная мысль, которую он не успел высказать. Ближе всего разговор вернулся к прежней теме, когда Бромфилд Кори предостерег миссис Лэфем по какому-то поводу, которого Лэфем не уловил, против мисс Кингсбери.
— Выманить деньги она умеет лучше самого Сеймура. Поверьте, миссис Лэфем, раз она познакомилась с вами, покоя вам не будет. Милосердие ее жестоко. Вспомните Библию, и вы договорите за меня. Бойтесь же ее и всех дел ее. Она их зовет благотворительностью; но один бог знает, так ли это. Не может же быть, чтобы она отдавала бедным все деньги, какие выжимает из нас. Я убежден, — тут он перешел на шепот, слышный всему столу, — что она тратит их на шампанское и сигары.
Подобного рода разговоры были Лэфему неведомы; однако мисс Кингсбери, по-видимому, оценила шутку не меньше остальных, и он тоже засмеялся.
— Комитет пригласит вас на ближайшую оргию, мистер Кори; тогда вы больше не решитесь нас изобличать, — сказала мисс Кингсбери.
— Удивляюсь, почему вы не повели Кори в приют на Чардон-стрит, чтобы он говорил с неимущими итальянцами на их языке, — сказал Чарлз Беллингем. — Я только что прочел в «Транскрипте», что вы ищете кого-нибудь на эту работу.
— Мы думали о мистере Кори, — сказала мисс Кингсбери, — но решили, что он не станет с ними беседовать, а попросит их позировать ему и позабудет об их нуждах.
Сочтя этот ответ отличным реваншем за шутки Кори, все снова засмеялись.
— Есть один вид благотворительности, — сказал Кори, делая вид, что вовсе не сражен словами мисс Кингсбери, — столь трудный, что я дивлюсь, как он, при вашей изобретательности, не пришел вам в голову.
— Да? — сказала мисс Кингсбери. — Что же это?
— Вселение достойных, опрятных бедняков во все прекрасные, чистые, хорошо проветренные дома, которые пустуют все лето, пока их владельцы живут в хижинах у моря.
— Ужасно, не правда ли? — серьезно сказала мисс Кингсбери, и глаза ее увлажнились. — Я часто думаю, что наши просторные, прохладные дома пустуют, а тысячи несчастных задыхаются в своих конурах, и маленькие дети умирают от этих нездоровых условий. Как мы себялюбивы и жестоки!
— Весьма похвальные чувства, мисс Кингсбери, — сказал Кори, — и вам, вероятно, уже кажется, будто вы распахнули перед всем Норт-Эндом двери дома № 31. Однако я отношусь к этому серьезно. Сам я провожу лето в городе, и мой дом не пустует, так что я могу быть объективным; и должен сказать, что, когда я прохожу по Холму и вниз вдоль Бэк-Бэй, только зрелище полисмена мешает мне лично вторгнуться в эти красивые дома, жестокосердно закрывшие свои ставни. Будь я бедняком и мой больной ребенок хирел бы на чердаке или в подвале где-нибудь в Норт-Энде, я бы вломился в один из этих домов и улегся на рояле.
— Ты забываешь, Бромфилд, — сказала ему жена, — во что эти люди превратили бы обстановку приличного дома.
— Верно, — смиренно согласился Кори, — об этом я не подумал.
— И если бы ты был бедняком с больным ребенком, ты не так легко решился бы взломать замок, — заметил Джеймс Беллингем.
— Удивительно, до чего они терпеливы, — сказал пастор. — Тяжко трудящемуся бедняку, должно быть, выносить зрелище недоступной ему роскоши.
Лэфему хотелось сказать, что он сам был таким и знает, каково это. Ему хотелось сказать, что бедняк бывает доволен, если ему удается хотя бы сводить концы с концами; что сам он никогда не завидовал удаче другого, если тот заслуживал свою удачу; разве что тот наступал ему на горло. Но прежде чем он отважился заговорить, Сьюэлл добавил:
— По-видимому, он не всегда об этом думает.
— Но в один прекрасный день подумает , — сказал Кори. — В нашей стране мы все для этого делаем.
— У моего зятя в Омахе, — сказал Чарлз Беллингем, гордясь столь примечательным зятем, — очень много рабочих; и он говорит, что недовольны как раз выходцы из тех стран, где им не давали об этом думать. А с американцами никаких хлопот.
— Значит, они понимают, что, если у нас существуют неограниченные возможности, никто не вправе жаловаться.
— А что пишет Лесли? — спросила у миссис Беллингем миссис Кори, которой наскучили все эти бесплодные абстракции.
— Вы, вероятно, слышали, — ответила эта дама, понизив голос, — что у них еще один ребенок?
— Нет, не слышала.
— Да, мальчик. И назван в честь дяди.
— Да, — вступил в разговор Чарлз Беллингем. — Говорят, мальчик прекрасный и похож на меня.
— В этом нежном возрасте, — сказал Кори, — все мальчики прекрасны и похожи на всех, кого вы захотите. А что, Лесли все еще тоскует о чечевичных котлах своего родного Бостона?
— Это у нее, кажется, прошло, — ответила миссис Беллингем. — Она очень интересуется предприятиями мистера Блейка, и жизнь у нее весьма наполненная. Она говорит, что с ней происходит то же, что и с теми, кто три года не был в Европе: период острых сожалений прошел, но еще не настал следующий, когда непременно надо ехать снова.
Лэфем наклонился к миссис Кори и спросил о картине, висевшей напротив:
— Это, если не ошибаюсь, портрет вашей дочери?
— Нет, это бабушка моей дочери. Писал Стюарт Ньютон; он написал много портретов сейлемских красавиц. В девичестве она была мисс Полли Берроуз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91