Здесь завязались бои с переменным успехом. И вот командующий фронтом маршал Г. К. Жуков собрал руководство общевойсковыми, танковыми и авиационными соединениями, чтобы перед предстоящей операцией провести военную игру.
Тем пасмурным осенним днем мог ли я предположить, что окончится война, пройдет ни много ни мало — сорок лет! — и новое поколение командармов обратится к Висло-Одерской операции как к одной из самых выдающихся. А научную конференцию по изучению Варшавско-Познаньской операции войск 1-го Белорусского фронта, составной части Висло-Одерской операции, мы проведем уже вскоре после войны — с 27 ноября по 2 декабря 1945 года. Будут на той конференции боевые генералы Группы советских войск в Германии — до командира корпуса включительно, представители Генерального штаба, военных академий Генштаба и имени М. В. Фрунзе — всего свыше 300 человек. Мне тогда придется выступить в прениях по докладам, итоги конференции подведет Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Но все это еще будет…
А тогда Георгий Константинович, собрав нас, со всей своей категоричностью пока только сформулировал решения, в которых нашел наибольшее отражение опыт нашего военного искусства.
«Прорвать фронт с разных направлений и разгромить варшавско-радомскую группировку…»
«Наступать в общем направлении на Познань и выйти на линию Бромберг — Познань…»
«Войти в оперативно-тактическую связь с войсками 1-го Украинского…» — четко определял маршал замысел операции, и я, уже зная, что главный удар фронта будет наноситься с магнушевского плацдарма, что нашему 3-му истребительному авиакорпусу именно здесь предстоит прикрывать войска в исходном положении, а потом и на переправах через Вислу, догадывался: битва предстоит ожесточенная…
Многое из того, что было до и после войны, с годами забывается, теряет яркость красок, четкость очертаний. Особенно быстро забывается то, что было «после» — в прошлом году, прошлым летом, на прошлой неделе… Но вот тот осенний день, когда вновь мне довелось встретиться с Георгием Константиновичем Жуковым, почему-то запомнился.
Явные симпатии своей нестандартностью, прямотой, умом вызывал к себе наш новый командующий фронтом. Я думаю, вообще каждый человек наделен от природы правом на самобытность. Он ведь и ценен этой своей неповторимостью. Но бремя такого права тяжело, ответственно. Необходима постоянная работа мысли, здоровье эмоций, возвышенность чувств. Да, да, именно так. Порой вот молодые люди пытаются выработать в себе черты этаких суровых, немногословных натур. Полагая, что сдержанность выгодно подчеркивает твердость характера, они нередко теряют контакт с товарищами, оказываются в положении гордых одиночек. А ведь герои всех времен переходили в потомство, наделенные не только храбростью, энергией, твердой волей, но и чертами благородства, великодушия. Таким мне запомнился и наш командующий фронтом прославленный полководец Г. К. Жуков.
Вскоре после проведения фронтовой военной игры командарм С. И. Руденко провел такое же учение по реальному плану предстоящей операции с командирами и начальниками штабов авиакорпусов и дивизий. Оно проводилось скрытно. Отрабатывали мы тогда непосредственный контакт с танкистами. Штурмовики, например, держали связь с командирами передовых отрядов, а в боевых порядках этих отрядов следовали наши разведывательные команды.
Разведчиками — учитывался высокий темп предстоящего наступления — заранее были сфотографированы все аэродромы, все площадки, более-менее пригодные для боевой работы авиации. Не случайно в целях обеспечения перебазирования во время наступления в боевые порядки подвижных войск предполагалось включение и инженерно-аэродромных батальонов, и батальонов аэродромного обслуживания. На каждом новом аэродроме мы рассчитывали иметь запасы горючего, боеприпасов на 1—2 дня боевых действий.
Командующий 8-й гвардейской армией Василий Иванович Чуйков провел совещание командиров авиационных корпусов и дивизий, на котором мы окончательно уточнили планы нашего взаимодействия с наземными войсками.
И вот когда, казалось, все было продумано, когда передний край обороны противника вокруг магнушевского плацдарма семь раз был заснят с воздуха, когда между Вислой и Одером были обнаружены семь оборонительных полос гитлеровцев, — мне вдруг докладывают: самолеты корпуса начали выходить из строя!..
А случилось вот что: обшивка на боевых машинах невесть по какой причине начала отставать. Нечто подобное было под Курском в одной из дивизий на самолетах Як-7. Я срочно доложил в штаб генерала Руденко, оттуда — в Москву. Вскоре явились представители авиационного завода — потрясли чертежами, посмотрели и предложили переклеить фанерное покрытие каркасов всех наших истребителей. Это две-то сотни машин!..
Мне и сейчас вспоминается тот чрезвычайный случай в боевой практике как страшный сон.
Оставались считанные дни до начала боевой операции. В соседних братских дивизиях уже митинговали, бойцы клялись с честью выполнить свой патриотический, интернациональный долг. К летному составу командование 16-й воздушной армии готовило письмо, в котором призывно звучали слова: «Мы идем в последний и решительный бой!.. Бейте же, товарищи, врага… Не давайте ему ни двигаться, ни дышать — ни в воздухе, ни на земле. Под вашими ударами артиллерия противника должна замолчать, дороги должны замереть…» А я смотрел на обнаженные каркасы своих машин, на понурые, посеревшие лица людей и думал, сколько же потребуется времени, чтобы хоть как-то восстановить все это вмиг развалившееся хозяйство. Ну починить бы десяток-другой, а то ведь около двухсот машин!.. К началу операции выполнить такое практически, казалось, просто невозможно.
Запрашиваю штаб ВВС — объясняю обстановку в надежде получить еще несколько заводских бригад. Но ответ, хотя и четкий, но не утешительный: «Вы не одни! Бригад добавить не можем…» И как всегда, когда положение становилось безвыходным, я собираю своих помощников.
— Корпус к началу операции должен быть готов к боевой работе. Думайте, — обращаюсь я к своим боевым товарищам. — Думайте, что делать. Через час жду всех у себя…
Прошло тридцать минут. Раздается звонок:
— Товарищ генерал, разрешите дать ответ через три часа! — По голосу узнаю — подполковник Полухин, наш «комсомольский бог», как любя его называли в полках. — Я собрал актив. Пригласили бригадира и московских мастеров по ремонту самолетов. Назревает хорошая идея, но кое-что нужно еще уточнить.
Пришлось согласиться. Верил я своим комсомольцам — не раз выручали их золотые руки, энергия, задор молодости!
И вот через три часа старший инженер корпуса, начальник штаба, начальник политотдела и его помощник по комсомольской работе — у меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Тем пасмурным осенним днем мог ли я предположить, что окончится война, пройдет ни много ни мало — сорок лет! — и новое поколение командармов обратится к Висло-Одерской операции как к одной из самых выдающихся. А научную конференцию по изучению Варшавско-Познаньской операции войск 1-го Белорусского фронта, составной части Висло-Одерской операции, мы проведем уже вскоре после войны — с 27 ноября по 2 декабря 1945 года. Будут на той конференции боевые генералы Группы советских войск в Германии — до командира корпуса включительно, представители Генерального штаба, военных академий Генштаба и имени М. В. Фрунзе — всего свыше 300 человек. Мне тогда придется выступить в прениях по докладам, итоги конференции подведет Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Но все это еще будет…
А тогда Георгий Константинович, собрав нас, со всей своей категоричностью пока только сформулировал решения, в которых нашел наибольшее отражение опыт нашего военного искусства.
«Прорвать фронт с разных направлений и разгромить варшавско-радомскую группировку…»
«Наступать в общем направлении на Познань и выйти на линию Бромберг — Познань…»
«Войти в оперативно-тактическую связь с войсками 1-го Украинского…» — четко определял маршал замысел операции, и я, уже зная, что главный удар фронта будет наноситься с магнушевского плацдарма, что нашему 3-му истребительному авиакорпусу именно здесь предстоит прикрывать войска в исходном положении, а потом и на переправах через Вислу, догадывался: битва предстоит ожесточенная…
Многое из того, что было до и после войны, с годами забывается, теряет яркость красок, четкость очертаний. Особенно быстро забывается то, что было «после» — в прошлом году, прошлым летом, на прошлой неделе… Но вот тот осенний день, когда вновь мне довелось встретиться с Георгием Константиновичем Жуковым, почему-то запомнился.
Явные симпатии своей нестандартностью, прямотой, умом вызывал к себе наш новый командующий фронтом. Я думаю, вообще каждый человек наделен от природы правом на самобытность. Он ведь и ценен этой своей неповторимостью. Но бремя такого права тяжело, ответственно. Необходима постоянная работа мысли, здоровье эмоций, возвышенность чувств. Да, да, именно так. Порой вот молодые люди пытаются выработать в себе черты этаких суровых, немногословных натур. Полагая, что сдержанность выгодно подчеркивает твердость характера, они нередко теряют контакт с товарищами, оказываются в положении гордых одиночек. А ведь герои всех времен переходили в потомство, наделенные не только храбростью, энергией, твердой волей, но и чертами благородства, великодушия. Таким мне запомнился и наш командующий фронтом прославленный полководец Г. К. Жуков.
Вскоре после проведения фронтовой военной игры командарм С. И. Руденко провел такое же учение по реальному плану предстоящей операции с командирами и начальниками штабов авиакорпусов и дивизий. Оно проводилось скрытно. Отрабатывали мы тогда непосредственный контакт с танкистами. Штурмовики, например, держали связь с командирами передовых отрядов, а в боевых порядках этих отрядов следовали наши разведывательные команды.
Разведчиками — учитывался высокий темп предстоящего наступления — заранее были сфотографированы все аэродромы, все площадки, более-менее пригодные для боевой работы авиации. Не случайно в целях обеспечения перебазирования во время наступления в боевые порядки подвижных войск предполагалось включение и инженерно-аэродромных батальонов, и батальонов аэродромного обслуживания. На каждом новом аэродроме мы рассчитывали иметь запасы горючего, боеприпасов на 1—2 дня боевых действий.
Командующий 8-й гвардейской армией Василий Иванович Чуйков провел совещание командиров авиационных корпусов и дивизий, на котором мы окончательно уточнили планы нашего взаимодействия с наземными войсками.
И вот когда, казалось, все было продумано, когда передний край обороны противника вокруг магнушевского плацдарма семь раз был заснят с воздуха, когда между Вислой и Одером были обнаружены семь оборонительных полос гитлеровцев, — мне вдруг докладывают: самолеты корпуса начали выходить из строя!..
А случилось вот что: обшивка на боевых машинах невесть по какой причине начала отставать. Нечто подобное было под Курском в одной из дивизий на самолетах Як-7. Я срочно доложил в штаб генерала Руденко, оттуда — в Москву. Вскоре явились представители авиационного завода — потрясли чертежами, посмотрели и предложили переклеить фанерное покрытие каркасов всех наших истребителей. Это две-то сотни машин!..
Мне и сейчас вспоминается тот чрезвычайный случай в боевой практике как страшный сон.
Оставались считанные дни до начала боевой операции. В соседних братских дивизиях уже митинговали, бойцы клялись с честью выполнить свой патриотический, интернациональный долг. К летному составу командование 16-й воздушной армии готовило письмо, в котором призывно звучали слова: «Мы идем в последний и решительный бой!.. Бейте же, товарищи, врага… Не давайте ему ни двигаться, ни дышать — ни в воздухе, ни на земле. Под вашими ударами артиллерия противника должна замолчать, дороги должны замереть…» А я смотрел на обнаженные каркасы своих машин, на понурые, посеревшие лица людей и думал, сколько же потребуется времени, чтобы хоть как-то восстановить все это вмиг развалившееся хозяйство. Ну починить бы десяток-другой, а то ведь около двухсот машин!.. К началу операции выполнить такое практически, казалось, просто невозможно.
Запрашиваю штаб ВВС — объясняю обстановку в надежде получить еще несколько заводских бригад. Но ответ, хотя и четкий, но не утешительный: «Вы не одни! Бригад добавить не можем…» И как всегда, когда положение становилось безвыходным, я собираю своих помощников.
— Корпус к началу операции должен быть готов к боевой работе. Думайте, — обращаюсь я к своим боевым товарищам. — Думайте, что делать. Через час жду всех у себя…
Прошло тридцать минут. Раздается звонок:
— Товарищ генерал, разрешите дать ответ через три часа! — По голосу узнаю — подполковник Полухин, наш «комсомольский бог», как любя его называли в полках. — Я собрал актив. Пригласили бригадира и московских мастеров по ремонту самолетов. Назревает хорошая идея, но кое-что нужно еще уточнить.
Пришлось согласиться. Верил я своим комсомольцам — не раз выручали их золотые руки, энергия, задор молодости!
И вот через три часа старший инженер корпуса, начальник штаба, начальник политотдела и его помощник по комсомольской работе — у меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96