затем он отослал эти предметы Сигизмунду. Это значило, что римский первосвященник благословляет рыцаря церкви Христовой на победоносную борьбу.
Конечно, польский король делал вид, что его глубоко трогают все эти знаки внимания и милости. Однако сочувствие Рима казалось ему слишком платоническим. Между тем Сигизмунд уже нес огромные расходы. Собственные средства его были более чем скромны… Вообще, ему нужны были не слова, а деньги, и притом в большом количестве. Вот почему при всяком свидании с нунцием он настоятельно просил его о материальной помощи. Потом королю пришлось уехать. Тогда за дело принялась супруга.
Несмотря на свое австрийское происхождение, королева Констанция была горячо привязана к своей новой родине. Немудрено, что и поляки платили ей любовью. В лице этой государыни воскресли добродетели ее знаменитой матери Марии Баварской; дочь не уступала своей родительнице ни в упорной энергии, ни в уме. Симонетта скоро убедился, что имеет дело с крупной силой. Королева убеждена была, что папа не откажет Сигизмунду в помощи. Она считала это совершенно неоспоримым; она подчеркивала, что не допускает никаких сомнений на этот счет. При таких условиях к чему же сводилась в ее глазах вся задача? Остается только убедить святейшего отца, что возлюбленный сын его действительно нуждается в поддержке, находясь в критическом положении. Стоило нунцию нерешительно высказать некоторые сомнения, как королева начинала ласково упрекать его в том, что он не беспристрастен. Затем она опять принималась развивать свои доводы. В конце концов, ее речь неизменно заключалась одним и тем же доводом. «Всякому ясно, — говорила королева, — какую огромную важность имеет великая борьба, начатая моим супругом, для всего христианского мира, для истинной веры и для святого престола. Я не могу допустить и мысли, чтобы пана мог отказать Его Величеству в поддержке. Ведь столько раз, и притом в гораздо менее важных случаях, он великодушно и щедро помогал другим государям». Исчерпав словесные доводы, королева не прочь была прибегнуть и к другим, более действенным аргументам. Однажды в разговоре с нунцием ее глаза наполнились слезами, которые она, видимо, сдерживала с трудом. В другой раз, к великому изумлению Симонетта, почтительная дочь папы нетерпеливо дернула плечом. Эта женская атака продолжалась весь 1610 год. От нежных просьб королева переходила к настоятельным требованиям и обратно. Но уже с февраля 1611 года Констанция больше не заикается о субсидии. Она просит папу только о молитвах, подчеркивая, однако, что во всех своих замыслах король стремится к славе Божией, возвеличению, торжеству и распространению католической веры. Нунцию оставалось только делать вид, что он ничего не понимает и не чувствует в словах королевы ни обидных намеков, ни горькой укоризны.
Но не одна королева Констанция хлопотала о папской субсидии. Не меньше сил тратил на это и маршал Николай Вольский, одно из самых доверенных лиц Сигизмунда. Ему также хотелось так или иначе заставить папу раскошелиться. С этой целью Вольский предпринял поездку в Рим. На приеме у папы он устно изложил Павлу V те мотивы, которые вынудили короля начать войну с Москвой. Он постарался пояснить его святейшеству, на чем основывались притязания Сигизмунда, и почему этот государь надеется па счастливый исход своего дела. Маршал подробно распространялся о великой важности этого предприятия для всего христианского мира вообще и, в частности, для самой Польши. Папа принял Вольского чрезвычайно любезно. Он осыпал его знаками самого милостивого внимания. Передавая ему меч и шлем для вручения Сигизмунду, Павел V, однако, не заикнулся о денежной помощи со своей стороны. Он только обещал воздействовать в этом направлении на Венецию, Флоренцию и отдаленную Лотарингию. Отказ в субсидии был заявлен в такой изысканно любезной форме, что Вольский не оставил своих надежд. Едва успев покинуть Рим, он уже с дороги надоедает папе и кардиналам письмами. Как и королева Констанция, маршал действует по определенному плану. Он прежде всего выдвигает идею промысла. «Перст милосердного Бога виден во всем, что творится, — пишет Вольский Павлу V из Флоренции 15 марта 1610 года. — Недаром столь легко, без пролития крови и, можно сказать, в добровольном порыве всего народа склоняется перед Его Величеством вся Русская держава». Мы знаем, что истерзанная и изнемогающая Россия не в силах была противиться натиску врага. Но Вольский как будто не видел этого. Он патетически изливал свой восторг, говоря о том, как мерами «кротости» было достигнуто трогательное соединение двух славянских народностей. Сделав это изумительное открытие, он уверял, что единственной заботой его является приобщить папу Павла V к великим делам и славе Сигизмунда. Как же этого достигнуть? Очень просто: пусть папа даст польскому королю денег. Вольский приходил в отчаяние при виде того, насколько равнодушно относится глава римской церкви к вопросу своей чести: он не мог понять, как могут христианские государи так мало помнить о благе истинной веры. Лишь одно служило ему утешением. Он был убежден, что тем или другим путем, но владыка поможет святому делу.
Настойчивость Сигизмунда повергала папу и его правительство в великое смущение. Конечно, Павел V не отказывал в своем сочувствии смелым замыслам короля. Мысль о том, что католик завладеет московским престолом, естественно, улыбалась римскому первосвященнику. Папе хотелось лишь, чтобы Польша на свой собственный счет вела всю эту кампанию, не обращаясь за помощью к Ватикану, финансы которого были далеко не в цветущем состоянии. Павел V нередко жаловался, что при своем вступлении на престол он нашел папскую кассу почти совершенно пустой. Помимо того, по его словам, он был кругом в долгах. Главные его доходы поглощала так называемая «турецкая опасность». Приходилось держать Германию и Италию в боевой готовности против ислама. С другой стороны, нельзя было оставить без помощи и Авиньон, которому после убийства Генриха IV, угрожали гугеноты. Отовсюду обращались в Рим с просьбами о денежной помощи. Папа не знал, как выполнить старые свои обязательства. Можно ли было при таких условиях принимать на себя новые?
Прежде всего в Риме попробовали дать понять Сигизмунду, что ему нечего ссылаться на прецеденты. «Стефан Баторий обещал воевать с турками, а не с русскими, — писал кардинал Боргезе нунцию 10 января 1609 года, — вот почему Сикст V оказал ему поддержку и даже прислал королю 25000 червонцев». Конечно, в данном случае автору этих строк несколько изменяла память. Так или иначе, но Баторий далеко не упускал из виду и Москвы. Но, по правде говоря, Риму было в то время не до истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Конечно, польский король делал вид, что его глубоко трогают все эти знаки внимания и милости. Однако сочувствие Рима казалось ему слишком платоническим. Между тем Сигизмунд уже нес огромные расходы. Собственные средства его были более чем скромны… Вообще, ему нужны были не слова, а деньги, и притом в большом количестве. Вот почему при всяком свидании с нунцием он настоятельно просил его о материальной помощи. Потом королю пришлось уехать. Тогда за дело принялась супруга.
Несмотря на свое австрийское происхождение, королева Констанция была горячо привязана к своей новой родине. Немудрено, что и поляки платили ей любовью. В лице этой государыни воскресли добродетели ее знаменитой матери Марии Баварской; дочь не уступала своей родительнице ни в упорной энергии, ни в уме. Симонетта скоро убедился, что имеет дело с крупной силой. Королева убеждена была, что папа не откажет Сигизмунду в помощи. Она считала это совершенно неоспоримым; она подчеркивала, что не допускает никаких сомнений на этот счет. При таких условиях к чему же сводилась в ее глазах вся задача? Остается только убедить святейшего отца, что возлюбленный сын его действительно нуждается в поддержке, находясь в критическом положении. Стоило нунцию нерешительно высказать некоторые сомнения, как королева начинала ласково упрекать его в том, что он не беспристрастен. Затем она опять принималась развивать свои доводы. В конце концов, ее речь неизменно заключалась одним и тем же доводом. «Всякому ясно, — говорила королева, — какую огромную важность имеет великая борьба, начатая моим супругом, для всего христианского мира, для истинной веры и для святого престола. Я не могу допустить и мысли, чтобы пана мог отказать Его Величеству в поддержке. Ведь столько раз, и притом в гораздо менее важных случаях, он великодушно и щедро помогал другим государям». Исчерпав словесные доводы, королева не прочь была прибегнуть и к другим, более действенным аргументам. Однажды в разговоре с нунцием ее глаза наполнились слезами, которые она, видимо, сдерживала с трудом. В другой раз, к великому изумлению Симонетта, почтительная дочь папы нетерпеливо дернула плечом. Эта женская атака продолжалась весь 1610 год. От нежных просьб королева переходила к настоятельным требованиям и обратно. Но уже с февраля 1611 года Констанция больше не заикается о субсидии. Она просит папу только о молитвах, подчеркивая, однако, что во всех своих замыслах король стремится к славе Божией, возвеличению, торжеству и распространению католической веры. Нунцию оставалось только делать вид, что он ничего не понимает и не чувствует в словах королевы ни обидных намеков, ни горькой укоризны.
Но не одна королева Констанция хлопотала о папской субсидии. Не меньше сил тратил на это и маршал Николай Вольский, одно из самых доверенных лиц Сигизмунда. Ему также хотелось так или иначе заставить папу раскошелиться. С этой целью Вольский предпринял поездку в Рим. На приеме у папы он устно изложил Павлу V те мотивы, которые вынудили короля начать войну с Москвой. Он постарался пояснить его святейшеству, на чем основывались притязания Сигизмунда, и почему этот государь надеется па счастливый исход своего дела. Маршал подробно распространялся о великой важности этого предприятия для всего христианского мира вообще и, в частности, для самой Польши. Папа принял Вольского чрезвычайно любезно. Он осыпал его знаками самого милостивого внимания. Передавая ему меч и шлем для вручения Сигизмунду, Павел V, однако, не заикнулся о денежной помощи со своей стороны. Он только обещал воздействовать в этом направлении на Венецию, Флоренцию и отдаленную Лотарингию. Отказ в субсидии был заявлен в такой изысканно любезной форме, что Вольский не оставил своих надежд. Едва успев покинуть Рим, он уже с дороги надоедает папе и кардиналам письмами. Как и королева Констанция, маршал действует по определенному плану. Он прежде всего выдвигает идею промысла. «Перст милосердного Бога виден во всем, что творится, — пишет Вольский Павлу V из Флоренции 15 марта 1610 года. — Недаром столь легко, без пролития крови и, можно сказать, в добровольном порыве всего народа склоняется перед Его Величеством вся Русская держава». Мы знаем, что истерзанная и изнемогающая Россия не в силах была противиться натиску врага. Но Вольский как будто не видел этого. Он патетически изливал свой восторг, говоря о том, как мерами «кротости» было достигнуто трогательное соединение двух славянских народностей. Сделав это изумительное открытие, он уверял, что единственной заботой его является приобщить папу Павла V к великим делам и славе Сигизмунда. Как же этого достигнуть? Очень просто: пусть папа даст польскому королю денег. Вольский приходил в отчаяние при виде того, насколько равнодушно относится глава римской церкви к вопросу своей чести: он не мог понять, как могут христианские государи так мало помнить о благе истинной веры. Лишь одно служило ему утешением. Он был убежден, что тем или другим путем, но владыка поможет святому делу.
Настойчивость Сигизмунда повергала папу и его правительство в великое смущение. Конечно, Павел V не отказывал в своем сочувствии смелым замыслам короля. Мысль о том, что католик завладеет московским престолом, естественно, улыбалась римскому первосвященнику. Папе хотелось лишь, чтобы Польша на свой собственный счет вела всю эту кампанию, не обращаясь за помощью к Ватикану, финансы которого были далеко не в цветущем состоянии. Павел V нередко жаловался, что при своем вступлении на престол он нашел папскую кассу почти совершенно пустой. Помимо того, по его словам, он был кругом в долгах. Главные его доходы поглощала так называемая «турецкая опасность». Приходилось держать Германию и Италию в боевой готовности против ислама. С другой стороны, нельзя было оставить без помощи и Авиньон, которому после убийства Генриха IV, угрожали гугеноты. Отовсюду обращались в Рим с просьбами о денежной помощи. Папа не знал, как выполнить старые свои обязательства. Можно ли было при таких условиях принимать на себя новые?
Прежде всего в Риме попробовали дать понять Сигизмунду, что ему нечего ссылаться на прецеденты. «Стефан Баторий обещал воевать с турками, а не с русскими, — писал кардинал Боргезе нунцию 10 января 1609 года, — вот почему Сикст V оказал ему поддержку и даже прислал королю 25000 червонцев». Конечно, в данном случае автору этих строк несколько изменяла память. Так или иначе, но Баторий далеко не упускал из виду и Москвы. Но, по правде говоря, Риму было в то время не до истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113