Ведь в самом лучшем случае кампания, предпринятая для приобретения русского престола, должна потребовать весьма значительных расходов. А что, если нация откажется доставить нужные средства? Где тогда взять их? Единственным прибежищем при таких условиях представлялась римская курия. Правда, Павел V ничего не дал Дмитрию. Но ведь и царевич ничего не просил у папы. Неужели из-за этого королю нужно отказаться от своего замысла? И почему бы ему, во всяком случае, не позондировать почвы у нунция?
При дворе Сигизмунда III Симонетта пользовался далеко не такими симпатиями, как Рангони. Очевидно, король не мог простить папе его упорного нежелания пожаловать прежнему нунцию мантию кардинала. Этим и объяснялось, надо думать, некоторое охлаждение между Ватиканом и Краковом. Новому представителю курии, назначенному к польскому двору, приходилось расплачиваться за чужую вину. Тем не менее порой Сигизмунд как будто забывал свою обиду. Тогда он становился откровеннее с Симонетта и посвящал его в свои планы относительно будущего. Конечно, он беседовал с ним и о московских делах. Было совершенно ясно, что король питает какие-то воинственные намерения: зоркий глаз опытного дипломата безошибочно уловил это настроение. Уже в 1607 году нунций был совершенно убежден, что Сигизмунд готовится к войне; мало того, по мнению Симонетта, эта мысль занимает короля уже давно. В 1608 году король окончательно открывает Риму свою тайну. Одновременно с войной против Москвы он предпринял мирную кампанию на Ватикан. Его явной целью было получить от папы материальную субсидию. Ближайшими союзниками короля в этом деле являлись его супруга Констанция и маршал Николай Вольский.
Впрочем, к своей задаче Сигизмунд приступал осторожно и издалека. Очевидно, ему не хотелось сразу начинать разговор о деньгах. В начале декабря 1608 года он излагает нунцию свои планы. Он разъясняет ему свои права и напоминает кое-какие факты прошлого. Всего каких-нибудь 25 лет назад Сикст V щедро наделил деньгами Стефана Батория. При этом он даже не коснулся тех сумм, которые хранились в папской кассе, в замке св. Ангела. Всем известно, как бережлив был этот папа в обыкновенных случаях. Однако для великих дел он не жалел средств; напротив, он всегда готов был поддержать их с царственным великодушием. Обращаясь к восседающему на римском престоле первосвященнику, представителю дома Боргезе, Сигизмунд надеялся найти в его лице нового Сикста V. Может быть, материальные средства папы уже не те, что были раньше; однако величием души он, конечно, нисколько не уступит своему знаменитому предшественнику. Себя самого Сигизмунд во что бы то ни стало хотел изобразить продолжателем дела Батория. Ведь и его задача заслуживает всяческого сочувствия. Мало того, теперь ее легче осуществить, чем когда бы то ни было. Вот почему король смело обнажает свой меч. Пусть же знают все, что руководит им в этом предприятии. Слава Божия — вот единственная цель, которой он готов служить, не щадя своей крови. В устах Сигизмунда это не было банальными и пустыми разговорами. Мы знаем, каковы были религиозные убеждения этого короля. На них и основывалась вся его программа.
Король несколько раз возвращался к своей теме. При этом он вводил Симонетта в подробности намечаемых планов. Несколько позже, в письме к папе Сигизмунд сжато, в нескольких строках, выясняет мотивы, заставляющие его объявить войну России. Перед нами как будто новый крестоносец; однако устами короля говорят судья и мститель. «Я не сомневаюсь, — писал король Павлу V 30 октября 1610 года, — что Вашему Святейшеству известны побуждения, вынуждающие меня начать войну против русских. Тем не менее для полной ясности я считаю необходимым в немногих словах напомнить их здесь. Мотивы мои таковы. Я намерен содействовать распространению истинной христианской веры. Я стремлюсь к благу моего государства, защищая его исконные земли и охраняя пограничные города, на которые, по-видимому, намерен посягнуть враг, тайно кующий свои козни. Уже Василий Шуйский занес вероломно свою руку на наследственные области польских королей. Наконец, я выступаю против тирании тех обманщиков, которые, в ослеплении своим честолюбием, выдавали себя за потомков князей московских. Подобно разбойникам, вооруженной рукой опустошали они всю страну, покрывая землю могилами бесчисленных жертв своих. Все это сопровождалось всяческими насилиями над моими верноподданными, к тяжкому ущербу для моих наследственных прав на те же владения великих князей русских».
Сколько сказано в этих немногих словах! Письмо короля касалось и национальной истории, и династических вопросов, и законных прав Сигизмунда, и необходимости возмездия ввиду известных событий прошлого и настоящего. Все это имело целью оправдать воинственные намерения польского короля. Но, по правде говоря, ни фактическая, ни юридическая стороны дела особенно не интересовали Рим. Все, что писал Сигизмунд, было принято на веру без колебаний и возражений. Никто не вспомнил о правиле — audiatur at altera pars. Правда, что, вопреки примеру Годунова, и сам Шуйский не позаботился осветить папе создавшееся положение. В Риме решительно ничего не знали о том, что творится в Москве. Поэтому Ватикан рассматривал все события сквозь польскую призму. Конечно, столь односторонняя осведомленность была на руку Сигизмунду; к этому надо добавить, что польский король пользовался в Риме большими симпатиями. В конце концов, курия резко отступила от своей традиционной политики. Папские дипломаты оставили всякую мысль о союзе России с Польшей, забывая о том, что сам Павел V не раз возвращался к этой идее. Из-за чего столкнулись оба государства, было для Рима довольно безразлично. Ватикан примирился с объявлением войны, как со свершившимся фактом, и без колебаний стал на сторону Сигизмунда. Польский король утверждал, что сами русские избрали его на московский престол. Характер и принципы этого государя внушали полное доверие. Задача, которую ставил себе Сигизмунд, входила в планы римской политики. Вот почему курия так же горячо желала ему успехов, как некогда сочувствовала Дмитрию. Именно на такую почву стал кардинал Боргезе. Устраняя из обсуждения национальный вопрос, он писал 3 января 1609 года, что ни одно предприятие не заслуживает большей симпатии, нежели покорение Москвы. Он выражал свой восторг перед великой душой того, кто задумал это святое дело. На его голову он призывал благословение Всевышнего. Два года спустя воцарение Сигизмунда на московском престоле казалось кардиналу самым верным залогом обращения русских людей к истинной вере. Тем же настроением были проникнуты и папские послания. В ночь на Рождество Христово в 1609 году Павел V, по обычаю, благословил меч и шлем;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
При дворе Сигизмунда III Симонетта пользовался далеко не такими симпатиями, как Рангони. Очевидно, король не мог простить папе его упорного нежелания пожаловать прежнему нунцию мантию кардинала. Этим и объяснялось, надо думать, некоторое охлаждение между Ватиканом и Краковом. Новому представителю курии, назначенному к польскому двору, приходилось расплачиваться за чужую вину. Тем не менее порой Сигизмунд как будто забывал свою обиду. Тогда он становился откровеннее с Симонетта и посвящал его в свои планы относительно будущего. Конечно, он беседовал с ним и о московских делах. Было совершенно ясно, что король питает какие-то воинственные намерения: зоркий глаз опытного дипломата безошибочно уловил это настроение. Уже в 1607 году нунций был совершенно убежден, что Сигизмунд готовится к войне; мало того, по мнению Симонетта, эта мысль занимает короля уже давно. В 1608 году король окончательно открывает Риму свою тайну. Одновременно с войной против Москвы он предпринял мирную кампанию на Ватикан. Его явной целью было получить от папы материальную субсидию. Ближайшими союзниками короля в этом деле являлись его супруга Констанция и маршал Николай Вольский.
Впрочем, к своей задаче Сигизмунд приступал осторожно и издалека. Очевидно, ему не хотелось сразу начинать разговор о деньгах. В начале декабря 1608 года он излагает нунцию свои планы. Он разъясняет ему свои права и напоминает кое-какие факты прошлого. Всего каких-нибудь 25 лет назад Сикст V щедро наделил деньгами Стефана Батория. При этом он даже не коснулся тех сумм, которые хранились в папской кассе, в замке св. Ангела. Всем известно, как бережлив был этот папа в обыкновенных случаях. Однако для великих дел он не жалел средств; напротив, он всегда готов был поддержать их с царственным великодушием. Обращаясь к восседающему на римском престоле первосвященнику, представителю дома Боргезе, Сигизмунд надеялся найти в его лице нового Сикста V. Может быть, материальные средства папы уже не те, что были раньше; однако величием души он, конечно, нисколько не уступит своему знаменитому предшественнику. Себя самого Сигизмунд во что бы то ни стало хотел изобразить продолжателем дела Батория. Ведь и его задача заслуживает всяческого сочувствия. Мало того, теперь ее легче осуществить, чем когда бы то ни было. Вот почему король смело обнажает свой меч. Пусть же знают все, что руководит им в этом предприятии. Слава Божия — вот единственная цель, которой он готов служить, не щадя своей крови. В устах Сигизмунда это не было банальными и пустыми разговорами. Мы знаем, каковы были религиозные убеждения этого короля. На них и основывалась вся его программа.
Король несколько раз возвращался к своей теме. При этом он вводил Симонетта в подробности намечаемых планов. Несколько позже, в письме к папе Сигизмунд сжато, в нескольких строках, выясняет мотивы, заставляющие его объявить войну России. Перед нами как будто новый крестоносец; однако устами короля говорят судья и мститель. «Я не сомневаюсь, — писал король Павлу V 30 октября 1610 года, — что Вашему Святейшеству известны побуждения, вынуждающие меня начать войну против русских. Тем не менее для полной ясности я считаю необходимым в немногих словах напомнить их здесь. Мотивы мои таковы. Я намерен содействовать распространению истинной христианской веры. Я стремлюсь к благу моего государства, защищая его исконные земли и охраняя пограничные города, на которые, по-видимому, намерен посягнуть враг, тайно кующий свои козни. Уже Василий Шуйский занес вероломно свою руку на наследственные области польских королей. Наконец, я выступаю против тирании тех обманщиков, которые, в ослеплении своим честолюбием, выдавали себя за потомков князей московских. Подобно разбойникам, вооруженной рукой опустошали они всю страну, покрывая землю могилами бесчисленных жертв своих. Все это сопровождалось всяческими насилиями над моими верноподданными, к тяжкому ущербу для моих наследственных прав на те же владения великих князей русских».
Сколько сказано в этих немногих словах! Письмо короля касалось и национальной истории, и династических вопросов, и законных прав Сигизмунда, и необходимости возмездия ввиду известных событий прошлого и настоящего. Все это имело целью оправдать воинственные намерения польского короля. Но, по правде говоря, ни фактическая, ни юридическая стороны дела особенно не интересовали Рим. Все, что писал Сигизмунд, было принято на веру без колебаний и возражений. Никто не вспомнил о правиле — audiatur at altera pars. Правда, что, вопреки примеру Годунова, и сам Шуйский не позаботился осветить папе создавшееся положение. В Риме решительно ничего не знали о том, что творится в Москве. Поэтому Ватикан рассматривал все события сквозь польскую призму. Конечно, столь односторонняя осведомленность была на руку Сигизмунду; к этому надо добавить, что польский король пользовался в Риме большими симпатиями. В конце концов, курия резко отступила от своей традиционной политики. Папские дипломаты оставили всякую мысль о союзе России с Польшей, забывая о том, что сам Павел V не раз возвращался к этой идее. Из-за чего столкнулись оба государства, было для Рима довольно безразлично. Ватикан примирился с объявлением войны, как со свершившимся фактом, и без колебаний стал на сторону Сигизмунда. Польский король утверждал, что сами русские избрали его на московский престол. Характер и принципы этого государя внушали полное доверие. Задача, которую ставил себе Сигизмунд, входила в планы римской политики. Вот почему курия так же горячо желала ему успехов, как некогда сочувствовала Дмитрию. Именно на такую почву стал кардинал Боргезе. Устраняя из обсуждения национальный вопрос, он писал 3 января 1609 года, что ни одно предприятие не заслуживает большей симпатии, нежели покорение Москвы. Он выражал свой восторг перед великой душой того, кто задумал это святое дело. На его голову он призывал благословение Всевышнего. Два года спустя воцарение Сигизмунда на московском престоле казалось кардиналу самым верным залогом обращения русских людей к истинной вере. Тем же настроением были проникнуты и папские послания. В ночь на Рождество Христово в 1609 году Павел V, по обычаю, благословил меч и шлем;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113