Там они прятались весь день на карнизах и в щелях от турецкого огня, пока на закате не перебрались на лучшую позицию чуть повыше. В их действиях было больше альпинизма, чем сражения. Они были полностью отрезаны, а в штабе Годли в ту ночь о них ничего не знали.
Другой успех был достигнут на Чунук-Баире, и тут тоже оказалась необъяснимая дыра в турецкой линии обороны. Подполковник Мэлоун с двумя группами новозеландцев совершил бросок к вершине, и там они застали турок спящими на сторожевом посту. Неизвестно, почему этих истощенных турок не сменили или не укрепили, но было именно так, и Мэлоун со своими новозеландцами принялся окапываться чуть ниже гребня. Но у них было очень мало шансов на то, чтоб остаться в живых: на верхушке горы негде было укрыться, и весь день в них летели турецкие снаряды и пулеметные пули. Несколько раз Глостерширский полк и другие безуспешно пытались прорваться к ним, а когда наступила ночь, Мэлоун и почти все его солдаты уже погибли.
Таким образом, вечером 8 августа, через сорок восемь часов после начала атаки союзники не достигли ни одной из целей своего наступления. Хороший сам по себе план операции в бухте Сувла провалился, потому что использовались не те командиры и не те солдаты, а в АНЗАК лучшие офицеры и солдаты были использованы в операции, план которой был никуда не годен. И оба наступления с самого начала были омрачены трудностями продвижения ночью по незнакомой местности. Даже на Хеллесе бой шел не так, как хотелось, потому что британцы предприняли свою отвлекающую атаку на Критию как раз в тот момент, когда турки сами накапливали силы для атаки. В результате союзники были отброшены к своим окопам с тяжелыми потерями, практически ничего не достигнув.
Это был период крайнего упадка, кризиса кампании. И все-таки каким-то своенравным образом, когда все, казалось, идет насмарку, когда упущен жизненно важный элемент внезапности, в этот момент происходят перемены, и вновь вспыхивает надежда. Она исходит прежде всего от командиров. Теперь Гамильтон на Сувле спорил, уговаривал и в конце концов настоял на том, чтобы новая армия двинулась в горы, и что-то подобное произошло в АНЗАК. Бёдвуд и Годли и не собирались отказываться от мысли о наступлении. Наоборот, они упростили план. На рассвете 9 августа была намечена новая атака, но на этот раз Коджа-Чемен-Тепе оставили в покое, а нацелились просто на Чунук-Баир и узкую седловину, соединяющую его с горой Q, туда, где Аллансон и горстка оставшихся в живых все еще цеплялись за скалы. Нанести основной удар поручалось генералу Болдуину, который командовал четырьмя британскими батальонами, еще не участвовавшими в боях. В 4.30 утра с первыми лучами солнца все орудия АНЗАК, в море и на берегу, должны были сосредоточить огонь по гребню, а в 5.15 пехота должна подняться в атаку.
Ночь на фронте опять прошла в сравнительном спокойствии, но за передовыми линиями происходило лихорадочное движение. Отчасти генералу Болдуину не повезло. Ему были даны два проводника, но они повели его и колонну вначале в одном направлении, а потом в другом, пока, в конце концов, не уперлись в стену обрыва. Когда артиллерия открыла огонь в 4.30 утра, Болдуин все еще бродил на удалении от фронта, а сорок пять минут спустя, когда ему полагалось атаковать, он только начал идти в верном направлении. Остальная часть фронта пошла в атаку без него, и атака развивалась вяло и неуверенно. Возможно, лучше было бы вообще не начинать ее войсками, настолько уставшими и сбитыми с толку. Возможно, Бёдвуд и его подчиненные перестали разбираться в своих картах и планах и ими руководило лишь тупое упорство. И ведь гребень был рядом, а пока оставалась надежда, надо было пытаться вновь и вновь. И действительно, самым неожиданным образом их надежды оправдались.
Ночью майор Аллансон со своего оборонительного пункта на вершине горы связался с главными силами британцев, и к нему прибыли подкрепления из ланкаширцев для новой атаки. Всего у него теперь имелось 450 человек. Он получил приказ непосредственно от генерала Годли: ему надлежало спрятаться в укрытиях, пока не закончится артиллерийский налет, а потом он должен совершить бросок к турецким окопам на хребте.
«У меня оставалось только пятнадцать минут, — писал в своем рапорте Аллансон через два дня. — Грохот артиллерийской подготовки был ужасен: холм, почти перпендикулярный моему, казалось, подпрыгивал. Я понимал, что, если мы взлетим на холм, как только прекратится обстрел, мы должны добраться до вершины. Я разместил три группы ланкаширцев в окопах среди моих солдат и сказал, что, как только они увидят меня с красным флагом, все бросаются вперед. На моих часах было 5.15. Никогда не видел такой артиллерийской подготовки. Траншеи были разметаны на куски, точность стрельбы была великолепной, потому что мы находились внизу, совсем рядом с турками. В 5.18 обстрел не прекратился, и я подумал, точно ли идут мои часы. В 5.20 наступила тишина. Для надежности я подождал еще три минуты, потому что риск был велик. А потом мы рванулись бок о бок друг с другом. Это был отличный рывок. Чудесное зрелище!.. Наверху мы столкнулись с турками. Ле Маршан погиб, штык вошел ему прямо в сердце. Я схватил одного за ногу, а потом примерно минут десять мы дрались врукопашную, кусались, били кулаками, использовали винтовки и пистолеты как дубинки. И тут турки повернули и побежали, и я ощутил огромную гордость. Ключ к полуострову был в наших руках, а наши потери были не столь велики, как сам результат. Внизу были видны пролив, автомобили и колесный транспорт, направлявшиеся к Ачи-Баба.
Оглядевшись вокруг, я заметил, что у нас нет поддержки, и подумал, что сейчас лучше всего было бы заняться преследованием отступивших турок. Мы ринулись вниз в направлении Майдоса, но успели пробежать только 30 метров, как внезапно на нас обрушилось шесть 12-дюймовых снарядов наших собственных мониторов, и все пришло в ужасное замешательство. Это было возмутительно. Очевидно, нас приняли за турок, и нам пришлось отойти. Зрелище было ужасное: первый снаряд попал гурку в лицо, от которого осталось одно кровавое месиво из костей, и мы все поспешно отступили наверх, к своей старой позиции под вершиной. Я остался наверху вместе с пятнадцатью солдатами. Вид оттуда был прекрасный. Внизу виднелись пролив, пересекающие его подкрепления из Малой Азии, несущиеся автомашины. Мы господствовали над Килид-Баиром, над тылом Ачи-Баба и всеми линиями коммуникаций их армии».
Вызывает некоторые сомнения рассказ о снарядах, упавших на Аллансона. Флот отрицает, что это были его снаряды, и даже те солдаты, которые, находясь чуть ниже, видели эту суматоху, не совсем уверены в том, что произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Другой успех был достигнут на Чунук-Баире, и тут тоже оказалась необъяснимая дыра в турецкой линии обороны. Подполковник Мэлоун с двумя группами новозеландцев совершил бросок к вершине, и там они застали турок спящими на сторожевом посту. Неизвестно, почему этих истощенных турок не сменили или не укрепили, но было именно так, и Мэлоун со своими новозеландцами принялся окапываться чуть ниже гребня. Но у них было очень мало шансов на то, чтоб остаться в живых: на верхушке горы негде было укрыться, и весь день в них летели турецкие снаряды и пулеметные пули. Несколько раз Глостерширский полк и другие безуспешно пытались прорваться к ним, а когда наступила ночь, Мэлоун и почти все его солдаты уже погибли.
Таким образом, вечером 8 августа, через сорок восемь часов после начала атаки союзники не достигли ни одной из целей своего наступления. Хороший сам по себе план операции в бухте Сувла провалился, потому что использовались не те командиры и не те солдаты, а в АНЗАК лучшие офицеры и солдаты были использованы в операции, план которой был никуда не годен. И оба наступления с самого начала были омрачены трудностями продвижения ночью по незнакомой местности. Даже на Хеллесе бой шел не так, как хотелось, потому что британцы предприняли свою отвлекающую атаку на Критию как раз в тот момент, когда турки сами накапливали силы для атаки. В результате союзники были отброшены к своим окопам с тяжелыми потерями, практически ничего не достигнув.
Это был период крайнего упадка, кризиса кампании. И все-таки каким-то своенравным образом, когда все, казалось, идет насмарку, когда упущен жизненно важный элемент внезапности, в этот момент происходят перемены, и вновь вспыхивает надежда. Она исходит прежде всего от командиров. Теперь Гамильтон на Сувле спорил, уговаривал и в конце концов настоял на том, чтобы новая армия двинулась в горы, и что-то подобное произошло в АНЗАК. Бёдвуд и Годли и не собирались отказываться от мысли о наступлении. Наоборот, они упростили план. На рассвете 9 августа была намечена новая атака, но на этот раз Коджа-Чемен-Тепе оставили в покое, а нацелились просто на Чунук-Баир и узкую седловину, соединяющую его с горой Q, туда, где Аллансон и горстка оставшихся в живых все еще цеплялись за скалы. Нанести основной удар поручалось генералу Болдуину, который командовал четырьмя британскими батальонами, еще не участвовавшими в боях. В 4.30 утра с первыми лучами солнца все орудия АНЗАК, в море и на берегу, должны были сосредоточить огонь по гребню, а в 5.15 пехота должна подняться в атаку.
Ночь на фронте опять прошла в сравнительном спокойствии, но за передовыми линиями происходило лихорадочное движение. Отчасти генералу Болдуину не повезло. Ему были даны два проводника, но они повели его и колонну вначале в одном направлении, а потом в другом, пока, в конце концов, не уперлись в стену обрыва. Когда артиллерия открыла огонь в 4.30 утра, Болдуин все еще бродил на удалении от фронта, а сорок пять минут спустя, когда ему полагалось атаковать, он только начал идти в верном направлении. Остальная часть фронта пошла в атаку без него, и атака развивалась вяло и неуверенно. Возможно, лучше было бы вообще не начинать ее войсками, настолько уставшими и сбитыми с толку. Возможно, Бёдвуд и его подчиненные перестали разбираться в своих картах и планах и ими руководило лишь тупое упорство. И ведь гребень был рядом, а пока оставалась надежда, надо было пытаться вновь и вновь. И действительно, самым неожиданным образом их надежды оправдались.
Ночью майор Аллансон со своего оборонительного пункта на вершине горы связался с главными силами британцев, и к нему прибыли подкрепления из ланкаширцев для новой атаки. Всего у него теперь имелось 450 человек. Он получил приказ непосредственно от генерала Годли: ему надлежало спрятаться в укрытиях, пока не закончится артиллерийский налет, а потом он должен совершить бросок к турецким окопам на хребте.
«У меня оставалось только пятнадцать минут, — писал в своем рапорте Аллансон через два дня. — Грохот артиллерийской подготовки был ужасен: холм, почти перпендикулярный моему, казалось, подпрыгивал. Я понимал, что, если мы взлетим на холм, как только прекратится обстрел, мы должны добраться до вершины. Я разместил три группы ланкаширцев в окопах среди моих солдат и сказал, что, как только они увидят меня с красным флагом, все бросаются вперед. На моих часах было 5.15. Никогда не видел такой артиллерийской подготовки. Траншеи были разметаны на куски, точность стрельбы была великолепной, потому что мы находились внизу, совсем рядом с турками. В 5.18 обстрел не прекратился, и я подумал, точно ли идут мои часы. В 5.20 наступила тишина. Для надежности я подождал еще три минуты, потому что риск был велик. А потом мы рванулись бок о бок друг с другом. Это был отличный рывок. Чудесное зрелище!.. Наверху мы столкнулись с турками. Ле Маршан погиб, штык вошел ему прямо в сердце. Я схватил одного за ногу, а потом примерно минут десять мы дрались врукопашную, кусались, били кулаками, использовали винтовки и пистолеты как дубинки. И тут турки повернули и побежали, и я ощутил огромную гордость. Ключ к полуострову был в наших руках, а наши потери были не столь велики, как сам результат. Внизу были видны пролив, автомобили и колесный транспорт, направлявшиеся к Ачи-Баба.
Оглядевшись вокруг, я заметил, что у нас нет поддержки, и подумал, что сейчас лучше всего было бы заняться преследованием отступивших турок. Мы ринулись вниз в направлении Майдоса, но успели пробежать только 30 метров, как внезапно на нас обрушилось шесть 12-дюймовых снарядов наших собственных мониторов, и все пришло в ужасное замешательство. Это было возмутительно. Очевидно, нас приняли за турок, и нам пришлось отойти. Зрелище было ужасное: первый снаряд попал гурку в лицо, от которого осталось одно кровавое месиво из костей, и мы все поспешно отступили наверх, к своей старой позиции под вершиной. Я остался наверху вместе с пятнадцатью солдатами. Вид оттуда был прекрасный. Внизу виднелись пролив, пересекающие его подкрепления из Малой Азии, несущиеся автомашины. Мы господствовали над Килид-Баиром, над тылом Ачи-Баба и всеми линиями коммуникаций их армии».
Вызывает некоторые сомнения рассказ о снарядах, упавших на Аллансона. Флот отрицает, что это были его снаряды, и даже те солдаты, которые, находясь чуть ниже, видели эту суматоху, не совсем уверены в том, что произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108