Члены Северного общества отнеслись сдержанно к предложениям Пестеля. Вызывали беспокойство его сильная воля, железный характер. В его лице видели своего рода русского Наполеона. Даже Александр Поджио, когда однажды выслушал пламенную речь Пестеля, сказал ему, что, по всей видимости, его изберут диктатором будущего Временного правительства. Пестель тут же возразил, что носит нерусскую фамилию и весьма неудобно ему иметь неограниченную власть над русским народом.
Но даже эти слова не успокоили членов Северного общества. Рылеев прямо ему сказал, что видит в нем подражателя Наполеону, «похитителя свободы», завоеванной в ходе Великой французской революции.
Об этой настороженности к Пестелю писал в своих воспоминаниях князь Сергей Волконский, когда он был уже в преклонном возрасте — за его плечами было 30-летнее заточение и изгнание в Сибирь.
«Полагаю обязанностью, — писал Сергей Волконский, — оспаривать убеждение, тогда уже вкравшееся между членами общества и как-то доныне существующее, что Павел Иванович Пестель действовал из видов тщеславия и искал при удаче захватить власть, а не имел целью чистые общие выгоды, — мнение, обидное памяти того, кто принес свою жизнь в жертву общему делу. Я помню, что в 1824 г., говоря о делах общества в интимной беседе со мной, он мне сказал: „Продолжают видеть во мне, даже в самом обществе, честолюбца, который намерен в мутной воде половить рыбу; мне тогда только удастся разрушить это предубеждение, когда я перестану быть председателем Южной думы и даже удалюсь из России за границу. Это уже решено, и я надеюсь, что вы, по вашей дружбе ко мне, не будете против…“
На это решение я высказал Пестелю, что удаление его от звания главы Южной думы нанесет удар ее успешным действиям, что он один может управлять и ходом дел, и личностями, что с отъездом его прервется нить общих действий, что ему, спокойному совестью, нечего принимать к сердцу пустомелье некоторых лиц, которые пустили в ход такие неосновательные выводы не из чистой преданности к делу, а под влиянием тех, которые выбыли из членов общества и желают оправдать свое отступничество. Теплые мои увещания, голос истинного убеждения моего заставили Пестеля отказаться от своего намерения: но как суждено было нашему обществу потерпеть неудачу, то теперь я и не рад, что отклонил его от поездки в чужие края. Он был бы жив и был бы в глазах Европы иным историком нашему делу…»
Имя Павла Пестеля известно всему обществу. В 27 лет он полковник, командир Вятского полка 2-й Южной армии в Киевской губернии. Его начальник, командующий армией граф П. X. Витгенштейн, говорил о нем: «Его хватает на все. Дай ему командовать армией или назначь его министром — везде будет на своем месте». Начальник штаба 2-й армии генерал П. Д. Киселев также искал общества своего подчиненного, часами просиживал в скромной квартире Пестеля. Он был поражен его огромными знаниями, его умом, умением по-новому смотреть на многие явления и факты, глубокими и верными суждениями. В одном из писем генерал Киселев писал своему приятелю в Генеральном штабе генералу А. А. Закревскому: «Из всего здешнего синклита он единственный, и только он, может быть полезным, ибо умен, обладает большими знаниями и всегда отлично держится. Пестель такой закваски, что может занимать любое место с пользой для дела. Жаль что чин его не позволяет, но если окажется дежурным генералом, начальником штаба корпуса — везде принесет пользу, так как имеет отличную голову и много усердия».
Пестель познакомился с Александром Пушкиным. Оба сразу же убедились, что о многом близком могут говорить между собой. Уже при первой встрече они обсуждали множество разнообразных тем. Говорили о политике, философии, литературе. Интересные, содержательные разговоры и беседы с Пушкиным воодушевляли Пестеля, он не мог скрывать своего удовольствия и восторга от них, как и восхищения великим поэтом.
Пушкин настолько взволнован встречей, что в дневнике за 9 апреля 1821 года записал: «Утро провел с Пестелем, умный человек во всем смысле этого слова. „Сердцем я материалист, — говорил он, — но мой разум этому противится“. Мы с ним имели разговор метафизический, политический, нравственный и проч. Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю…»
Пушкин часто думал о Пестеле. Даже тогда, когда писал стихи. Об этих его мыслях остались свидетельства на полях рукописей… Пушкин рисовал силуэты Пестеля. Гусиное перо поэта очерчивало его тонкий, красивый профиль, волевой подбородок, высокий лоб.
30 сентября 1823 года император прибыл в Тульчин, чтобы произвести лично смотр 2-й армии. На следующий день начались двухдневные маневры.
В честь царя был устроен настоящий военный спектакль. 65 тысяч солдат и офицеров — пехотинцев, кавалеристов и артиллеристов — продефилировали перед самодержцем. Эта огромная масса войск протянулась на пять верст. Александр I придирчиво следил за их прохождением. Одним из первых перед ним промаршировал Вятский полк во главе с полковником Павлом Пестелем.
Царь прищурил глаза. Он изумлен безукоризненной четкостью и стройностью солдатских рядов. Конечно же, за отличной выучкой, за железным ритмом военного строя видны были плоды усилий полкового командира.
— Превосходно! Это как будто моя гвардия, — проговорил император, обратившись к стоявшему поблизости генералу Дибичу.
Перед Александром I так же четко прошли подтянутые солдаты бригады генерал-майора Сергея Волконского.
На лице императора видна усталость. Он подозревал, что Пестель и Волконский — члены тайной политической организации…
И Александр I решает позвать к себе Волконского и поговорить с ним.
Вот как описывает эту встречу и тот разговор в своих воспоминаниях сам Волконский:
«В октябре 1823 г. государь сделал смотр второй армии, и я, быв бригадным командиром в этой армии, был на этом смотру действующим лицом. Когда моя бригада прошла мимо царя, я, при начале ее шествия и в продолжение оного, по порядку службы должен был приостановиться неподалеку от государя, и когда последний взвод мой миновал, я уже поворачивал снова лошадь, как вдруг услышал призыв государя подъехать поближе к нему. Исполнив это, я услыхал следующие слова, им ко мне адресованные: „Я очень доволен вашей бригадой.. видны… следы ваших трудов. И, по-моему, гораздо для вас выгоднее будет продолжать оные, а не заниматься управлением моей империи, в чем вы, извините меня, и толку не имеете“.
Этот разговор или, лучше сказать, выходка ко мне ясно доказывает, что царю уже тогда многое было известно о тайном обществе. Как никто не внял тому, что мне было сказано, — этого я не понимаю; ко мне посыпались поздравления по случаю беседы со мною царя, даже Киселев, когда после смотра я пришел к нему, мне сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125