— Если знаешь учителя, то знаешь только учителя. А если знаешь предмет, то знаешь его. Я знаю много предметов.
— А ты знаешь что-нибудь об архитектуре? — спросила Джилл.
— Что именно вы хотите спросить? — осведомился Питер с улыбкой.
— Раз ты задал такой вопрос, значит, ты кое-что знаешь об архитектуре.
— Да, — согласился он. — Я недавно изучал ее.
— В сущности, я именно это и хотела узнать.
— Спасибо. Мне приятно, что вы доверяете моей осведомленности.
— А зачем ты изучал архитектуру? Я уверена, что она не входит в учебный план.
— Нихиль хоминум… — он пожал плечами.
— О'кей, я просто интересовалась. — Она быстро взглянула на свою сумочку и достала сигареты. — А что ты о ней думаешь?
— Что можно думать об архитектуре? Она — как солнце: большая, яркая, и она — тут. Вот, примерно, и все — если только вы не хотите услышать что-нибудь конкретное.
Она снова покраснела.
— Я имею в виду — она тебе нравится?
— Инвариантно — если она старая и издали, если новая, а я внутри, когда снаружи холодно. Я утилитарен в вопросах физического удовольствия и романтичен в том, что относится к чувствительности.
— Боже! — сказала она и поглядела на Рэндера. — Чему ты научил своего сына!
— Всему, чему мог, и насколько мог.
— Зачем?
— Не хочу, чтобы ему когда-нибудь наступил на ногу кто-то размером с небоскреб, набитый фактами и современной физикой.
— Дурной тон — говорить о человеке в третьем лице, как будто его тут нет, — заметил Питер.
— Правильно, — согласился Рэндер, — но хороший тон не всегда уместен.
— По твоему, человек и извиняться не должен?
— Это каждый решает сам для себя, иначе это не имеет смысла.
— В таком случае, я решил, что не требую ни от кого извинений, но если кто-то желает извиниться, я приму это как джентльмен, в соответствии с хорошим тоном.
Рэндер встал и поглядел на сына.
— Питер… — начал он.
— Можно мне еще пунша? — спросила Джилл. — Он очень вкусный.
Рэндер потянулся к чаше.
— Я подам, — опередил его Питер, взял чашу и встал, опираясь локтем о спинку кресла.
Локоть соскользнул. Чаша упала на колени Джилл. По белому меху побежала полоса земляничного цвета. Чаша скатилась на софу, выливая на нее остатки пунша.
Питер грохнулся на пол, вскрикнул и схватился за лодыжку. Зажужжал телефон. Рэндер прорычал что-то по-латыни, взял одной рукой колено сына, другой — лодыжку.
— Здесь больно?
— Да!
— А здесь?
— Да! Везде больно!
— А тут?
— Сбоку… Вот!
Рэндер помог ему встать и поддерживал, пока мальчик тянулся за костылями.
— Пошли. Опирайся на меня. Внизу в квартире доктора Хайдла любительская лаборатория. Я хочу еще раз просветить твою ногу рентгеном.
— Нет! Это не…
— А что будет с моим мехом? — спросила Джилл.
Телефон прожужжал снова.
— Черт бы вас побрал! — буркнул Рэндер и включил связь. — Да! Кто это?
— Ох, это я, босс. Я не вовремя?
— Винни! Послушайте, я не собирался орать на вас, но тут случилось черт знает что. Поднимитесь сюда. К тому времени, как вы придете, тут все будет в порядке…
— О'кей, если вы хотите. Только я на минутку. Я иду в другое место.
— Понятно. — Он выключил связь. — Останься здесь и прими ее, Джилл.
Мы вернемся через несколько минут.
— А что делать с мехом? И с софой?
— Успеется. Не переживай. Пошли, Пит.
Он вывел сына в коридор. Они вошли в лифт и спустились на шестой этаж. На пути вниз они встретили другой лифт, поднимающий Винни наверх.
— Питер, почему ты ведешь себя, как сопливый подросток?
Пит вытаращил глаза.
— Ты же сам знаешь, что я — акселерат, а что касается сопливости… Он высморкался.
Рэндер вздохнул.
— Поговорим позднее.
Дверь открылась.
Квартира доктора Хайдла находилась в конце коридора. Большая гирлянда из вечнозеленых растений и сосновых шишек висела над дверью, обрамляя дверной молоток. Рэндер поднял его и постучал.
Изнутри доносились слабые звуки рождественской музыки. Через минуту дверь открылась. Перед ними стоял доктор Хайдл, глядя на них из-под толстых очков.
— Добро пожаловать, певцы гимнов! — проговорил он низким голосом. Входите, Чарлз и…
— Мой сын Питер, — представил сына Рэндер.
— Рад познакомиться с тобой, Питер. Входи и присоединяйся к празднеству. Он распахнул дверь и посторонился.
Они вошли в праздничный взрыв, и Рэндер объяснил:
— У нас маленькое несчастье. Питер недавно сломал лодыжку, и вот сейчас опять упал на нее. Я хотел бы воспользоваться вашим рентгеновским аппаратом, чтобы просветить ногу.
— Конечно, пожалуйста, — сказал маленький доктор. — Пройдите сюда.
Очень грустно слышать об этом.
Он провел их через гостиную, в которой свободно расположились семь или восемь человек.
— Счастливого Рождества!
— Привет, Чарли!
— Счастливого Рождества, док!
— Как идет промывка мозгов?
Рэндер автоматически поднял руку и помахал в четырех разных направлениях.
— Это Чарлз Рэндер, нейроморфолог, — объяснил Хайдл остальным, — и его сын Питер. Мы вернемся через несколько минут. Им нужно посетить мою лабораторию.
Они вышли из комнаты, в два шага миновали вестибюль, и Хайдл открыл дверь в свою изолированную лабораторию, которая стоила ему немало времени и средств. Подписей потребовалось больше, чем для целого госпиталя: согласие местных строительных властей, согласие квартирного хозяйства, которое, в свою очередь, упирало на письменное согласие всех жильцов дома.
Как понял Рэндер, для некоторых жильцов потребовались экономические «доводы».
Они вошли в лабораторию, и Хайдл включил свою аппаратуру. Он сделал нужные снимки, быстро проявил их и высушил.
— Хорошо, — сказал он изучив снимки. — Никакого повреждения, и кость практически срослась.
Рэндер улыбнулся, заметив, что рука его дрожит. Хайдл хлопнул его по плечу.
— Итак, возвращаемся и пробуем наш пунш.
— Спасибо, Хайдл. Попробую. — Он всегда звал Хайдла по фамилии, потому что они оба были Чарлзами.
Хайдл выключил оборудование, и они вышли из лаборатории.
Вернувшись в гостиную, Рэндер пожал несколько рук и уселся с Питером на софу.
Он потягивал пунш, а один из мужчин, с которыми он только сейчас познакомился — доктор Минтон — начал разговаривать с ним.
— Вы ведь Конструктор, да?
— Да.
— Меня всегда интересовала эта область. На прошлой неделе в госпитале мы как раз разговаривали об отказе от этого.
— Вот как?
— Наш постоянный психиатр заявил, что нейротерапия не более и не менее успешна, чем обычный терапевтический курс.
— Я вряд ли поставил бы его судьей, особенно если вы говорите о Майкле Мэсмере, а я думаю, вы говорите именно о нем.
Доктор Минтон развел руками.
— Он сказал, что собрал цифры.
— Изменение состояния пациента в нейротерапии — это качественное изменение. Я знаю, что ваш психиатр подразумевал под «успешным».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35