Но тягот как раз, судя по всему, и не предвиделось.
По спокойному Северному морю корабли двинулись на восток вдоль побережья, и вот, через несколько дней, одолев последнюю сотню миль, впередсмотрящие наконец заметили конечную цель плавания — неширокое устье реки Эмис.
Здесь флотилия остановилась и Германик вновь собрал совет, чтобы решить, как действовать дальше.
Особых разногласий во мнениях у штаба не было, и на следующий день началась высадка на берег. Корабли должны были стать на якорь здесь, а затем, в соответствии с изменением ситуации, продвигаться вдоль побережья параллельно курсу армии, как предполагалось, до самого Альбиса. Именно к этой реке намеревался Германик отшвырнуть варваров и, таким образом, вновь поставить под римский контроль территорию, некогда потерянную вследствие разгрома войск Квинтилия Вара.
Лишь несколько широких плоскодонных барж должны были войти в Визургис и подняться немного вверх по течению, до места, где Германик собирался перейти реку. Их предполагалось использовать для наведения понтонных мостов, чтобы солдаты перешли на другой берег, буквально не замочив ног.
Высадка на сушу проходила так же организованно, быстро и слаженно, как перед тем погрузка. Каждый офицер знал свои обязанности, а каждый солдат — свое место. Германик лично наблюдал за всем, не делая даже перерыва, чтобы перекусить.
Ел он тут же, на берегу, и ту же пищу, что и простые легионеры, — хлеб, натертый чесноком, и сушеное мясо или рыбу. Запивал пищу простой солдатской поской.
Видя это, воины громкими криками выражали свою любовь к командующему, уважение к которому лишь возросло. Штабные же офицеры — в основном аристократы, не особенно любившие тяготы походной жизни, вынуждены были следовать примеру своего полководца.
Впрочем, сейчас и они готовы были пожертвовать удобствами ради общей победы, и в них взыграл всепоглощающий несокрушимый боевой дух римлян — правителей мира.
Не прошло и пяти дней, как все уже было готово: армия стояла на берегу в полном боевом строю, а моряки на судах ждали лишь приказа, чтобы приступить к выполнению своей части задания.
Германик — в полном вооружении, в позолоченном нагруднике, высоком шлеме со страусовыми перьями, красном плаще, с мечом у пояса — поднялся на импровизированный трибунал и произнес речь, которой, затаив дыхание, внимали все собравшиеся.
Речи, произносимые римскими полководцами перед битвами, служили отдельной темой для исследований риторов и литераторов, ибо являлись весьма специфическим разделом науки красноречия, так высоко ценившейся во всем эллинистическом и романизированном мире.
История сохранила для потомков суровые сдержанные выступления Камилла, тщательно выстроенные по всем законам риторики речи Сципиона и Клавдия, простые и краткие — Гая Мария, страстные, пламенные — Луция Суллы, вычурные, витиеватые — Гнея Помпея, шутливые и фривольные — Гая Юлия Цезаря, проникновенные — Божественного Августа.
Германик нашел свой путь в этом море, он не подражал никому, но взял что-то у всех. И его речи перед битвой остались одними из лучших, произнесенных когда-либо перед легионами в преддверии решающего сражения с врагом.
— Привет вам, соратники! — громко крикнул он. -Благодарю вас, вы успешно завершили первый этап нашей экспедиции. Теперь остался второй и самый важный.
Вы знаете, с кем вам предстоит сражаться, — с варварами, с германцами. Многие из вас уже встречались с ними, и я лишь напомню о том, с кем нам предстоит иметь дело.
Хорошие ли германцы солдаты? Отвечу — нет и еще раз нет. Да, они не лишены храбрости и, нападая толпой, бьются отчаянно. Да, они обладают известной хитростью и коварством, а потому не стоит в борьбе с ними забывать о предосторожности и слишком легкомысленно к ним относиться — они сразу же воспользуются этим.
Но повторю еще раз — как солдаты, германцы ни в какое сравнение не идут с вами, римскими легионерами.
Они не знают, что такое дисциплина и в бою руководствуются не приказами своих командиров, а желанием выказать личную доблесть. Это приводит к тому, что после первого же серьезного столкновения варвары быстро теряют энтузиазм.
Они хвастливы, самоуверенны, напыщенны, но стоит только дать им отпор, как тут же они теряются и готовы бежать куда глаза глядят.
Они не знают, что такое тактика, действуют, исходя из своих собственных соображений. Каждое племя бьется отдельно, не думая об общей победе, а желая лишь превзойти земляков смелостью и жестокостью.
Нет и еще раз нет — германцы никогда не были и не будут достойным противником для вас, квириты, и ваших союзников, которых мы научили искусству войны.
Да, война это искусство и его надо постигать не менее старательно, чем живопись, театр, литературу. Помните, что ответил великий мой предок Гай Юлий Цезарь греческому мудрецу, который упрекнул его в том, что римляне не создали своего искусства, все заимствовав у других?
— А разве война — не искусство? А разве мир — не искусство? А разве закон — не искусство? И разве мы не создали всего этого?
И он был тысячу раз прав!
Армия в едином порыве восторженно завопила, размахивая копьями и колотя мечами по щитам. Германик с улыбкой подождал, пока восстановится тишина, и продолжал:
— Так вот, германцы не постигли эту науку. Когда счастье на их стороне, они становятся не в меру дерзкими и хвастливыми. Но стоит только преподать им урок, как они тут же превращаются в самых больших трусов и паникеров на свете.
Скажу вам так: никогда не верь германцу и не поворачивайся к нему спиной, но никогда не пугайся его, став с ним лицом к лицу!
И последнее: в бою смело напирайте на них, не обращая внимания на копья, которыми они так гордятся. Стремитесь завязать рукопашную и рубите их по лицам. Этого они не любят.
Вот и все, соотечественники. Я верю в победу и знаю, что вы в нее тоже верите. Так вперед, воины, сразимся с врагом и поставим его на колени. Да помогут нам Боги!
Оглушительным криком армия приветствовала речь своего любимого полководца. Шум еще долго не стихал.
Германик сбежал со ступенек трибунала и подозвал к себе штаб и легатов, а также командиров союзных когорт.
— Сделаем так, — сказал он. — В авангарде пойдет Четырнадцатый легион, я обещал это Авлу Плавтию и знаю, как он рвется в бой. Основную колонну возглавит Двадцать второй под командой Гая Силия, за ним пойдут остальные в обговоренном нами порядке. В арьергарде — Пятый с Луцием Апронием. Союзные когорты составят наше боковое охранение.
Он немного подумал и повернулся к Гнею Домицию Агенобарбу, который, как и все остальные, внимательно слушал своего командующего.
— Гней, выдели пару тысяч своих галлов и батавов для авангарда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
По спокойному Северному морю корабли двинулись на восток вдоль побережья, и вот, через несколько дней, одолев последнюю сотню миль, впередсмотрящие наконец заметили конечную цель плавания — неширокое устье реки Эмис.
Здесь флотилия остановилась и Германик вновь собрал совет, чтобы решить, как действовать дальше.
Особых разногласий во мнениях у штаба не было, и на следующий день началась высадка на берег. Корабли должны были стать на якорь здесь, а затем, в соответствии с изменением ситуации, продвигаться вдоль побережья параллельно курсу армии, как предполагалось, до самого Альбиса. Именно к этой реке намеревался Германик отшвырнуть варваров и, таким образом, вновь поставить под римский контроль территорию, некогда потерянную вследствие разгрома войск Квинтилия Вара.
Лишь несколько широких плоскодонных барж должны были войти в Визургис и подняться немного вверх по течению, до места, где Германик собирался перейти реку. Их предполагалось использовать для наведения понтонных мостов, чтобы солдаты перешли на другой берег, буквально не замочив ног.
Высадка на сушу проходила так же организованно, быстро и слаженно, как перед тем погрузка. Каждый офицер знал свои обязанности, а каждый солдат — свое место. Германик лично наблюдал за всем, не делая даже перерыва, чтобы перекусить.
Ел он тут же, на берегу, и ту же пищу, что и простые легионеры, — хлеб, натертый чесноком, и сушеное мясо или рыбу. Запивал пищу простой солдатской поской.
Видя это, воины громкими криками выражали свою любовь к командующему, уважение к которому лишь возросло. Штабные же офицеры — в основном аристократы, не особенно любившие тяготы походной жизни, вынуждены были следовать примеру своего полководца.
Впрочем, сейчас и они готовы были пожертвовать удобствами ради общей победы, и в них взыграл всепоглощающий несокрушимый боевой дух римлян — правителей мира.
Не прошло и пяти дней, как все уже было готово: армия стояла на берегу в полном боевом строю, а моряки на судах ждали лишь приказа, чтобы приступить к выполнению своей части задания.
Германик — в полном вооружении, в позолоченном нагруднике, высоком шлеме со страусовыми перьями, красном плаще, с мечом у пояса — поднялся на импровизированный трибунал и произнес речь, которой, затаив дыхание, внимали все собравшиеся.
Речи, произносимые римскими полководцами перед битвами, служили отдельной темой для исследований риторов и литераторов, ибо являлись весьма специфическим разделом науки красноречия, так высоко ценившейся во всем эллинистическом и романизированном мире.
История сохранила для потомков суровые сдержанные выступления Камилла, тщательно выстроенные по всем законам риторики речи Сципиона и Клавдия, простые и краткие — Гая Мария, страстные, пламенные — Луция Суллы, вычурные, витиеватые — Гнея Помпея, шутливые и фривольные — Гая Юлия Цезаря, проникновенные — Божественного Августа.
Германик нашел свой путь в этом море, он не подражал никому, но взял что-то у всех. И его речи перед битвой остались одними из лучших, произнесенных когда-либо перед легионами в преддверии решающего сражения с врагом.
— Привет вам, соратники! — громко крикнул он. -Благодарю вас, вы успешно завершили первый этап нашей экспедиции. Теперь остался второй и самый важный.
Вы знаете, с кем вам предстоит сражаться, — с варварами, с германцами. Многие из вас уже встречались с ними, и я лишь напомню о том, с кем нам предстоит иметь дело.
Хорошие ли германцы солдаты? Отвечу — нет и еще раз нет. Да, они не лишены храбрости и, нападая толпой, бьются отчаянно. Да, они обладают известной хитростью и коварством, а потому не стоит в борьбе с ними забывать о предосторожности и слишком легкомысленно к ним относиться — они сразу же воспользуются этим.
Но повторю еще раз — как солдаты, германцы ни в какое сравнение не идут с вами, римскими легионерами.
Они не знают, что такое дисциплина и в бою руководствуются не приказами своих командиров, а желанием выказать личную доблесть. Это приводит к тому, что после первого же серьезного столкновения варвары быстро теряют энтузиазм.
Они хвастливы, самоуверенны, напыщенны, но стоит только дать им отпор, как тут же они теряются и готовы бежать куда глаза глядят.
Они не знают, что такое тактика, действуют, исходя из своих собственных соображений. Каждое племя бьется отдельно, не думая об общей победе, а желая лишь превзойти земляков смелостью и жестокостью.
Нет и еще раз нет — германцы никогда не были и не будут достойным противником для вас, квириты, и ваших союзников, которых мы научили искусству войны.
Да, война это искусство и его надо постигать не менее старательно, чем живопись, театр, литературу. Помните, что ответил великий мой предок Гай Юлий Цезарь греческому мудрецу, который упрекнул его в том, что римляне не создали своего искусства, все заимствовав у других?
— А разве война — не искусство? А разве мир — не искусство? А разве закон — не искусство? И разве мы не создали всего этого?
И он был тысячу раз прав!
Армия в едином порыве восторженно завопила, размахивая копьями и колотя мечами по щитам. Германик с улыбкой подождал, пока восстановится тишина, и продолжал:
— Так вот, германцы не постигли эту науку. Когда счастье на их стороне, они становятся не в меру дерзкими и хвастливыми. Но стоит только преподать им урок, как они тут же превращаются в самых больших трусов и паникеров на свете.
Скажу вам так: никогда не верь германцу и не поворачивайся к нему спиной, но никогда не пугайся его, став с ним лицом к лицу!
И последнее: в бою смело напирайте на них, не обращая внимания на копья, которыми они так гордятся. Стремитесь завязать рукопашную и рубите их по лицам. Этого они не любят.
Вот и все, соотечественники. Я верю в победу и знаю, что вы в нее тоже верите. Так вперед, воины, сразимся с врагом и поставим его на колени. Да помогут нам Боги!
Оглушительным криком армия приветствовала речь своего любимого полководца. Шум еще долго не стихал.
Германик сбежал со ступенек трибунала и подозвал к себе штаб и легатов, а также командиров союзных когорт.
— Сделаем так, — сказал он. — В авангарде пойдет Четырнадцатый легион, я обещал это Авлу Плавтию и знаю, как он рвется в бой. Основную колонну возглавит Двадцать второй под командой Гая Силия, за ним пойдут остальные в обговоренном нами порядке. В арьергарде — Пятый с Луцием Апронием. Союзные когорты составят наше боковое охранение.
Он немного подумал и повернулся к Гнею Домицию Агенобарбу, который, как и все остальные, внимательно слушал своего командующего.
— Гней, выдели пару тысяч своих галлов и батавов для авангарда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127