Еще поговорим.
Тот выскочил за дверь. Сабин наклонился над трибуном, который открыл глаза.
— Ну, вот и все, — сказал он. — Да хранят тебя боги.
— Тебя пусть хранят, — шепнул Кассий Херея. — И будь осторожен. Сделай, как я говорил. Надеюсь, мы еще встретимся.
«В тюрьме», — мысленно добавил Сабин, повернулся и вышел из комнаты.
Хозяин ждал его у подножья лестницы. Трибун отвел Квинта Аррунция в темный угол и крепко взял за грудки.
— Помнишь, когда я тут сидел, заходили трое мужчин? Кто они такие?
— Н-не знаю, — выдавил хозяин, — клянусь Меркурием, не знаю...
— Чего они хотели?
— Они... они спрашивали, не проезжал ли тут один человек...
— И они описали его?
Квинт Аррунций с несчастным видом кивнул.
— И это был человек, который сейчас лежит наверху, да?
Квинт Аррунций снова кивнул, с еще более несчастным видом.
— Что ты им ответил?
— Что я никого такого не видел... клянусь, господин, ведь я действительно его не видел...
Сабин знал, что это правда — Кассий Херея не заезжал в гостиницу.
— Как их звали, тех троих?
— Они не сказали. Но...
Он умолк.
— Ну, говори!
— У них была цезарская печать — перстень со сфинксом.
«Это хуже», — подумал Сабин.
Он очень надеялся, что трусливый хозяин не догадывается, кем были его таинственные гости, и посчитает нападение на трибуна делом рук местных разбойников. А теперь... теперь он будет круглым дураком, если ничего не заподозрит. Но на круглого дурака Квинт Аррунций никак не походил. И если он сообразит, что его раненый постоялец имеет какие-то трения с законной властью, то бедный Кассий Херея вполне может и не увидеть больше милого его сердцу Германика. Если, конечно, боги и этот слуга Эскулапа сохранят ему жизнь.
— Ладно, — сказал Сабин.
Он отпустил хозяина, снял с пояса кошелек и медленно отсчитал тридцать ауреев.
— Двадцать монет — тебе, десять отдашь врачу, если он вылечит того человека. И помни, — он снова схватил Аррунция за рубаху на груди, — у тебя наверху лежит раненый, на которого в дороге напали бандиты. Больше ты ничего не знаешь. — Сабин вперил тяжелый взгляд в покрытое потом лицо хозяина гостиницы. — Больше ты ничего не знаешь, — повторил он медленно. — Очень скоро я или мой человек вернемся сюда и проверим, как ты себя вел. Если хорошо, можешь рассчитывать на награду. А если нет...
Сабин отпустил Квинта Аррунция, резко развернулся и двинулся в зал, бросив еще через плечо:
— Дай вина.
Он присел за стол с кружкой в руке и медленно прихлебывал напиток, размышляя. Вскоре появился врач.
— Ну? — хмуро спросил Сабин.
— Да, вроде, не очень страшно, — ответил мужчина, косясь на кружку и сглатывая слюну. — Артерия на ноге не задета, мышцы только сильно порезаны. В плече перерублено сухожилие, рука будет теперь плохо сгибаться.
«Ну, это еще ладно», — подумал Сабин.
— Сколько времени уйдет на лечение?
Врач пожал плечами.
— Это зависит от разных условий. От его организма, хорошего питания...
Он снова со страдальческим видом покосился на кружку.
Сабин бросил взгляд на Квинта Аррунция, который уже занял место за стойкой.
— Дай ему вина.
Врач нетерпеливо вытянул шею.
— Есть тут у меня одно хорошее лекарство, — сказал он приглушенно, не сводя глаз с Аррунция, который наливал в кружку пенистый напиток. — На Востоке, когда я был в парфянском походе с легионами Гая Цезаря...
— Ну, вот и действуй, — перебил его Сабин. — Только советую не напиваться на работе. За жизнь того человека ты отвечаешь своей, ясно?
Врач, уже подносивший с плохо скрываемой жадностью кружку к губам, вдруг опустил руку. Его лицо стало серьезным.
— Да, господин, — твердо сказал он. — Можешь на меня положиться.
Сабин еще раз окинул недоверчивым взглядом его, Квинта Аррунция, лысого мужчину, который тоже вошел в зал, нескольких остававшихся еще клиентов, встал, повернулся и, не прощаясь, вышел из дома.
Глава III
Сенатор
Густой, тяжелый зной висел над городом. Раскаленный воздух подрагивал, словно корчась под палящими лучами летнего солнца; на ярко-синем небе не было ни одного облачка, ни один порыв ветра еще не прошелестел по Риму в тот день.
Зловонные испарения из сточных канав системы Большой клоаки липким смрадом накрыли грязные кривые улочки Субуры и Эсквилина.
Обычно всегда запруженные народом, сейчас эти густонаселенные кварталы как будто вымерли — обезумевшие от жары люди прятались в подвалы, спешили укрыться под деревьями в прохладные сады Лукулла или в изрытые неглубокими прудами сады Саллюстия. А некоторые — слишком разморенные, чтобы куда-то идти — тяжело доползали до ближайшего кабака и плюхались там за стол, чтобы до самого вчера жадно глотать, обливаясь потом, теплое, разбавленное вино, кружку за кружкой.
Ни о какой работе не могло быть и речи; опустели рынки: Овощной, Скотный, Рыбный, стала безлюдной биржевая площадь у ворот Януса, притих вечно суетливый, словно муравейник, Эмпориум. Даже строгие и педантичные жрецы попрятались во вверенных им храмах, моля богов защитить город от солнца.
Термы Агриппы за Форумом были переполнены посетителями, там все смешались в едином, отчаянно-недостижимом желании хоть на миг ощутить блаженную прохладу. Родовитый патриций и важный всадник, которые не успели еще обзавестись собственными банями, лениво переругивались с субурским поденщиком или пролетарием из Заречья, жадно подставляя потные спины под струи тепловатой воды, которую прислужники таскали ковшами и ведрами, ибо вся система охлаждения в термах пришла в негодность — свинцовые трубы акведука, по которым в город поступала вода из окрестных водоемов, раскалились настолько, что едва не плавились.
В общем, целый огромный Рим тоскливо изнывал от жары, гадая, за что же такое проклятие богов пало на его голову.
В этом пекле лишь немногие избранные могли чувствовать себя относительно неплохо — те, кто был достаточно богат и знатен, чтобы иметь дом на Палатинском холме, густо покрытом всевозможной растительностью — от красавцев-кипарисов, уходящих в небо, до миниатюрных экзотических цветов на клумбах. Эта зелень самоотверженно принимала на себя удары солнечных лучей и дарила жителям холма хоть какую-то прохладу.
Дом сенатора и консуляра Гнея Сентия Сатурнина стоял на западном склоне Палатина, откуда открывался вид почти на весь центр города: на Форум, на монументальный храм Аполлона с библиотекой при нем, на изящную и строгую базилику Юлия Цезаря, на широкую мощеную виа Сакра и на многие другие сооружения, памятные и близкие сердцу каждого настоящего римлянина.
Сенатор и консуляр Гней Сентий Сатурнин, без сомнения, был настоящим римлянином и очень любил свой город. Но сегодня он даже не решился выйти из дома на традиционную послеобеденную прогулку, а предпочел скрыться в густой тени фруктовых деревьев своего сада и не удаляться от фонтана более, чем на пять шагов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
Тот выскочил за дверь. Сабин наклонился над трибуном, который открыл глаза.
— Ну, вот и все, — сказал он. — Да хранят тебя боги.
— Тебя пусть хранят, — шепнул Кассий Херея. — И будь осторожен. Сделай, как я говорил. Надеюсь, мы еще встретимся.
«В тюрьме», — мысленно добавил Сабин, повернулся и вышел из комнаты.
Хозяин ждал его у подножья лестницы. Трибун отвел Квинта Аррунция в темный угол и крепко взял за грудки.
— Помнишь, когда я тут сидел, заходили трое мужчин? Кто они такие?
— Н-не знаю, — выдавил хозяин, — клянусь Меркурием, не знаю...
— Чего они хотели?
— Они... они спрашивали, не проезжал ли тут один человек...
— И они описали его?
Квинт Аррунций с несчастным видом кивнул.
— И это был человек, который сейчас лежит наверху, да?
Квинт Аррунций снова кивнул, с еще более несчастным видом.
— Что ты им ответил?
— Что я никого такого не видел... клянусь, господин, ведь я действительно его не видел...
Сабин знал, что это правда — Кассий Херея не заезжал в гостиницу.
— Как их звали, тех троих?
— Они не сказали. Но...
Он умолк.
— Ну, говори!
— У них была цезарская печать — перстень со сфинксом.
«Это хуже», — подумал Сабин.
Он очень надеялся, что трусливый хозяин не догадывается, кем были его таинственные гости, и посчитает нападение на трибуна делом рук местных разбойников. А теперь... теперь он будет круглым дураком, если ничего не заподозрит. Но на круглого дурака Квинт Аррунций никак не походил. И если он сообразит, что его раненый постоялец имеет какие-то трения с законной властью, то бедный Кассий Херея вполне может и не увидеть больше милого его сердцу Германика. Если, конечно, боги и этот слуга Эскулапа сохранят ему жизнь.
— Ладно, — сказал Сабин.
Он отпустил хозяина, снял с пояса кошелек и медленно отсчитал тридцать ауреев.
— Двадцать монет — тебе, десять отдашь врачу, если он вылечит того человека. И помни, — он снова схватил Аррунция за рубаху на груди, — у тебя наверху лежит раненый, на которого в дороге напали бандиты. Больше ты ничего не знаешь. — Сабин вперил тяжелый взгляд в покрытое потом лицо хозяина гостиницы. — Больше ты ничего не знаешь, — повторил он медленно. — Очень скоро я или мой человек вернемся сюда и проверим, как ты себя вел. Если хорошо, можешь рассчитывать на награду. А если нет...
Сабин отпустил Квинта Аррунция, резко развернулся и двинулся в зал, бросив еще через плечо:
— Дай вина.
Он присел за стол с кружкой в руке и медленно прихлебывал напиток, размышляя. Вскоре появился врач.
— Ну? — хмуро спросил Сабин.
— Да, вроде, не очень страшно, — ответил мужчина, косясь на кружку и сглатывая слюну. — Артерия на ноге не задета, мышцы только сильно порезаны. В плече перерублено сухожилие, рука будет теперь плохо сгибаться.
«Ну, это еще ладно», — подумал Сабин.
— Сколько времени уйдет на лечение?
Врач пожал плечами.
— Это зависит от разных условий. От его организма, хорошего питания...
Он снова со страдальческим видом покосился на кружку.
Сабин бросил взгляд на Квинта Аррунция, который уже занял место за стойкой.
— Дай ему вина.
Врач нетерпеливо вытянул шею.
— Есть тут у меня одно хорошее лекарство, — сказал он приглушенно, не сводя глаз с Аррунция, который наливал в кружку пенистый напиток. — На Востоке, когда я был в парфянском походе с легионами Гая Цезаря...
— Ну, вот и действуй, — перебил его Сабин. — Только советую не напиваться на работе. За жизнь того человека ты отвечаешь своей, ясно?
Врач, уже подносивший с плохо скрываемой жадностью кружку к губам, вдруг опустил руку. Его лицо стало серьезным.
— Да, господин, — твердо сказал он. — Можешь на меня положиться.
Сабин еще раз окинул недоверчивым взглядом его, Квинта Аррунция, лысого мужчину, который тоже вошел в зал, нескольких остававшихся еще клиентов, встал, повернулся и, не прощаясь, вышел из дома.
Глава III
Сенатор
Густой, тяжелый зной висел над городом. Раскаленный воздух подрагивал, словно корчась под палящими лучами летнего солнца; на ярко-синем небе не было ни одного облачка, ни один порыв ветра еще не прошелестел по Риму в тот день.
Зловонные испарения из сточных канав системы Большой клоаки липким смрадом накрыли грязные кривые улочки Субуры и Эсквилина.
Обычно всегда запруженные народом, сейчас эти густонаселенные кварталы как будто вымерли — обезумевшие от жары люди прятались в подвалы, спешили укрыться под деревьями в прохладные сады Лукулла или в изрытые неглубокими прудами сады Саллюстия. А некоторые — слишком разморенные, чтобы куда-то идти — тяжело доползали до ближайшего кабака и плюхались там за стол, чтобы до самого вчера жадно глотать, обливаясь потом, теплое, разбавленное вино, кружку за кружкой.
Ни о какой работе не могло быть и речи; опустели рынки: Овощной, Скотный, Рыбный, стала безлюдной биржевая площадь у ворот Януса, притих вечно суетливый, словно муравейник, Эмпориум. Даже строгие и педантичные жрецы попрятались во вверенных им храмах, моля богов защитить город от солнца.
Термы Агриппы за Форумом были переполнены посетителями, там все смешались в едином, отчаянно-недостижимом желании хоть на миг ощутить блаженную прохладу. Родовитый патриций и важный всадник, которые не успели еще обзавестись собственными банями, лениво переругивались с субурским поденщиком или пролетарием из Заречья, жадно подставляя потные спины под струи тепловатой воды, которую прислужники таскали ковшами и ведрами, ибо вся система охлаждения в термах пришла в негодность — свинцовые трубы акведука, по которым в город поступала вода из окрестных водоемов, раскалились настолько, что едва не плавились.
В общем, целый огромный Рим тоскливо изнывал от жары, гадая, за что же такое проклятие богов пало на его голову.
В этом пекле лишь немногие избранные могли чувствовать себя относительно неплохо — те, кто был достаточно богат и знатен, чтобы иметь дом на Палатинском холме, густо покрытом всевозможной растительностью — от красавцев-кипарисов, уходящих в небо, до миниатюрных экзотических цветов на клумбах. Эта зелень самоотверженно принимала на себя удары солнечных лучей и дарила жителям холма хоть какую-то прохладу.
Дом сенатора и консуляра Гнея Сентия Сатурнина стоял на западном склоне Палатина, откуда открывался вид почти на весь центр города: на Форум, на монументальный храм Аполлона с библиотекой при нем, на изящную и строгую базилику Юлия Цезаря, на широкую мощеную виа Сакра и на многие другие сооружения, памятные и близкие сердцу каждого настоящего римлянина.
Сенатор и консуляр Гней Сентий Сатурнин, без сомнения, был настоящим римлянином и очень любил свой город. Но сегодня он даже не решился выйти из дома на традиционную послеобеденную прогулку, а предпочел скрыться в густой тени фруктовых деревьев своего сада и не удаляться от фонтана более, чем на пять шагов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134