И то самое полотенце, которое колотило по щекам побежденной, обвилось теперь вокруг висков победительницы.
Теперь герцог, скрестив руки, смотрел на поле битвы.
– Ну что, старина! – сказал он через мгновение. – Очень хороши они, ваши отважные и готовые на смертоубийство животные? Вы все еще считаете полезным и необходимым любовный инстинкт?
Рабеф, наклонившийся над Селией, которую он поддерживал, поднял нос.
– Вот еще! – сказал он. – Смею вас уверить, сейчас я готов обойтись и без него!.. И все же – эта фурия прелестна… И в душе – я видел ее вчера – она ласкова, как ягненок. Она очень мне понравилась, уверяю вас. Бедная девочка!.. Помогите-ка мне перенести ее в один из кабинетов.
Он старательно смачивал ее пылающий лоб.
Придя наконец в себя, Селия тяжело приподнялась на диване, куда ее положили. Подле нее была одна маркиза Доре.
– Наконец-то! – сказала маркиза.
Селия, как бы не доверяя своей памяти, взглянула на нее. Потом, вспомнив все, она внезапно и резко поднялась:
– Где она?
– Кто?
– Она!.. Ведь вы прекрасно знаете кто. Эта женщина!..
Маркиза пожала плечами:
– Силы небесные!.. Есть о чем беспокоиться! Ее нет здесь, не ищите ее. Ее увезли в коляске. Вы умеете хорошо отделывать людей, когда вы за это принимаетесь!
Румянец потоком залил щеки победительницы:
– Она получила свое, правда? О, когда я укусила ее, я слышала, как она запросила прощенья! У меня весь рот был полон ее крови!
– Дикарка!..
Селия вздрогнула и снова побледнела.
– А он? – прошептала она, помолчав.
– Пейрас? Он отправился с ней, разумеется. Признайтесь же, что он не мог бросить ее!
– О!..
Она и не удерживала слез. Доре всплеснула руками, как бы в отчаянии:
– Ну вот, она и разревелась. Но вы просто сумасшедшая! Ведь не воображали же вы, что вернете его к себе, под ваше одеяло, тем, что изуродуете его новую кралю?
Ответа не было. Селия уткнулась в одну из подушек дивана и тихо плакала.
В дверь кабинета постучали:
– Можно войти?
Л'Эстисак и Рабеф возвратились узнать, что нового.
– Превосходно! – заявил врач. – Вот и реакция. Через четверть часа все будет в полном порядке. Счастье было на вашей стороне, юная Селия!.. Видимо, Марс помогал вам. Из такой перепалки вам следовало выйти не иначе как с выбитым глазом!.. Вашей противнице придется проваляться в постели не меньше двух недель.
Он повернулся к маркизе:
– Вы проводите ее домой, не так ли? И посидите у нее?
– Нет, – заявил Л'Эстисак, – мне пришла в голову другая блестящая мысль. Ведь мы собрались к Мандаринше – возьмем ее с собой. Что, она курит опиум?
За Селию ответила Доре:
– Нет.
– Ну так три или четыре трубки превосходнейшим образом успокоят ее. Не так ли, доктор?
– Превосходнейшим образом, совершенно верно, – подтвердил Рабеф. – Мысль чудесная. Три или четыре трубки могут даже спасти ее от вполне вероятной слабости. В путь!
– Жаль, что уже нет другой! – добавил Л'Эстисак. – Мы и ее взяли бы с собой и, израсходовав шесть трубок вместо трех, наверное, добились бы примирения.
Глава двенадцатая
О чудесный, могучий, великий…
Узкая и извилистая тулонская улица, несмотря на высокие дома, все же сверкала и лучилась, оттого что небо было совсем ясно и с него глядели бесчисленные звезды. Усеянный звездами небосвод проливал на землю яркий свет, быть может более яркий еще, чем тусклое желтоватое мерцание, которое бросали на мостовую далеко отстоящие друг от друга старые мигающие фонари.
Улица спала. Во всех четырех этажах тесно сгрудившихся домов каждое закрытое окно казалось черной дырой. Ни огонечка от чердака до подвала. И от тротуаров до самой середины улицы ни одного прохожего. Одни только большие темные крысы неторопливо прогуливались вдоль высохших канав; и несколько кошек смотрели на них благосклонным взглядом.
Л'Эстисак шел впереди Рабефа и обеих женщин и нарушал это райское спокойствие. Он шел по самой середине мостовой – разумная предосторожность, оттого что если канавы были сухи, то груды мусора были очень велики. И от его шагов крысы и кошки разбегались, кто в канаву, а кто в водосточную трубу. Двери были без номеров. Л'Эстисак по дороге считал их. Перед четырнадцатою он остановился. Эта дверь была заперта, как и все остальные, и, кроме того, она была без звонка. Но к ней примыкали с обеих сторон два окна с решетками из толстых железных прутьев. Л'Эстисак просунул руку между прутьями одного из окон и тихонько стукнул пальцем в оконную раму.
Ответа не последовало. Тем не менее герцог и не подумал стукнуть еще раз.
– Вы убеждены, что она услышала? – спросил Рабеф. Он возвратился из Китая. Л'Эстисак с улыбкой указал ему на это:
– Вы все позабыли, старина! Ни к чему было даже касаться оконной рамы: наши шаги звучали достаточно громко. Вспомните, какой у Мандаринши слух.
Селия и Доре стояли под руку. Л'Эстисак повернулся к первой из них:
– Имейте терпение, малютка. Нам откроют не так еще скоро. Домишко очень старый, и коридоры в нем запутанные. Присядьте! Крыльцо давно уже приглашает вас.
Рабеф глядел на спящие дома.
– Прежде, – сказал он, – одно окно из двух всегда бывало освещено.
– Да, – сказал Л'Эстисак. – На этой улице помещалось не меньше шестидесяти курилен опиума. А осталась только одна.
– Тем хуже! – заявила маркиза.
– Отчего это «тем хуже»? Ведь вы сами никогда не курили.
– Да, не курила. Но я любила смотреть, как курят другие. Они были очень красивы, эти курильни. Здесь можно было болтать, узнать кучу вещей. И все бывали здесь чрезвычайно вежливы, гораздо вежливее, чем в других местах, в кафе, в Казино – где бы то ни было.
– Верно, – сказал герцог, – хотя…
Слова слились со щелканьем задвижки: дверь приоткрылась. Похожий на призрак человек в японском кимоно и с лампочкой с красным стеклом в руке толкнул правой рукой скрипучую дверь и открыл вход в очень длинный, очень широкий, очень темный коридор.
– Добрый вечер, – сказал призрак. Нисколько не заботясь о своем странном облачении, он вышел на улицу, чтоб приветствовать гостей, и спокойно поздоровался с ними.
– Чрезвычайно мило, что вы все пришли. Мандаринша будет очень рада.
Он остановился перед Селией:
– Л'Эстисак, представьте меня, пожалуйста. Л'Эстисак представил его, как он сделал бы это в какой-нибудь гостиной:
– Капитан де Сент-Эльм… Мадемуазель Селия.
– Я счастлив, сударыня.
Лампа, которую он держал в руке, вместо шляпы обозначила приветствие.
– А теперь разрешите мне провести вас. Призрак нырнул в темноту коридора. Пламя лампы, которое почти совсем загасил сквозняк, плясало, как болотный огонек.
Идти пришлось довольно долго. Л'Эстисак был прав: старинный коридор походил на лабиринт. Он оканчивался прихожей, откуда в разные стороны вели другие коридоры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Теперь герцог, скрестив руки, смотрел на поле битвы.
– Ну что, старина! – сказал он через мгновение. – Очень хороши они, ваши отважные и готовые на смертоубийство животные? Вы все еще считаете полезным и необходимым любовный инстинкт?
Рабеф, наклонившийся над Селией, которую он поддерживал, поднял нос.
– Вот еще! – сказал он. – Смею вас уверить, сейчас я готов обойтись и без него!.. И все же – эта фурия прелестна… И в душе – я видел ее вчера – она ласкова, как ягненок. Она очень мне понравилась, уверяю вас. Бедная девочка!.. Помогите-ка мне перенести ее в один из кабинетов.
Он старательно смачивал ее пылающий лоб.
Придя наконец в себя, Селия тяжело приподнялась на диване, куда ее положили. Подле нее была одна маркиза Доре.
– Наконец-то! – сказала маркиза.
Селия, как бы не доверяя своей памяти, взглянула на нее. Потом, вспомнив все, она внезапно и резко поднялась:
– Где она?
– Кто?
– Она!.. Ведь вы прекрасно знаете кто. Эта женщина!..
Маркиза пожала плечами:
– Силы небесные!.. Есть о чем беспокоиться! Ее нет здесь, не ищите ее. Ее увезли в коляске. Вы умеете хорошо отделывать людей, когда вы за это принимаетесь!
Румянец потоком залил щеки победительницы:
– Она получила свое, правда? О, когда я укусила ее, я слышала, как она запросила прощенья! У меня весь рот был полон ее крови!
– Дикарка!..
Селия вздрогнула и снова побледнела.
– А он? – прошептала она, помолчав.
– Пейрас? Он отправился с ней, разумеется. Признайтесь же, что он не мог бросить ее!
– О!..
Она и не удерживала слез. Доре всплеснула руками, как бы в отчаянии:
– Ну вот, она и разревелась. Но вы просто сумасшедшая! Ведь не воображали же вы, что вернете его к себе, под ваше одеяло, тем, что изуродуете его новую кралю?
Ответа не было. Селия уткнулась в одну из подушек дивана и тихо плакала.
В дверь кабинета постучали:
– Можно войти?
Л'Эстисак и Рабеф возвратились узнать, что нового.
– Превосходно! – заявил врач. – Вот и реакция. Через четверть часа все будет в полном порядке. Счастье было на вашей стороне, юная Селия!.. Видимо, Марс помогал вам. Из такой перепалки вам следовало выйти не иначе как с выбитым глазом!.. Вашей противнице придется проваляться в постели не меньше двух недель.
Он повернулся к маркизе:
– Вы проводите ее домой, не так ли? И посидите у нее?
– Нет, – заявил Л'Эстисак, – мне пришла в голову другая блестящая мысль. Ведь мы собрались к Мандаринше – возьмем ее с собой. Что, она курит опиум?
За Селию ответила Доре:
– Нет.
– Ну так три или четыре трубки превосходнейшим образом успокоят ее. Не так ли, доктор?
– Превосходнейшим образом, совершенно верно, – подтвердил Рабеф. – Мысль чудесная. Три или четыре трубки могут даже спасти ее от вполне вероятной слабости. В путь!
– Жаль, что уже нет другой! – добавил Л'Эстисак. – Мы и ее взяли бы с собой и, израсходовав шесть трубок вместо трех, наверное, добились бы примирения.
Глава двенадцатая
О чудесный, могучий, великий…
Узкая и извилистая тулонская улица, несмотря на высокие дома, все же сверкала и лучилась, оттого что небо было совсем ясно и с него глядели бесчисленные звезды. Усеянный звездами небосвод проливал на землю яркий свет, быть может более яркий еще, чем тусклое желтоватое мерцание, которое бросали на мостовую далеко отстоящие друг от друга старые мигающие фонари.
Улица спала. Во всех четырех этажах тесно сгрудившихся домов каждое закрытое окно казалось черной дырой. Ни огонечка от чердака до подвала. И от тротуаров до самой середины улицы ни одного прохожего. Одни только большие темные крысы неторопливо прогуливались вдоль высохших канав; и несколько кошек смотрели на них благосклонным взглядом.
Л'Эстисак шел впереди Рабефа и обеих женщин и нарушал это райское спокойствие. Он шел по самой середине мостовой – разумная предосторожность, оттого что если канавы были сухи, то груды мусора были очень велики. И от его шагов крысы и кошки разбегались, кто в канаву, а кто в водосточную трубу. Двери были без номеров. Л'Эстисак по дороге считал их. Перед четырнадцатою он остановился. Эта дверь была заперта, как и все остальные, и, кроме того, она была без звонка. Но к ней примыкали с обеих сторон два окна с решетками из толстых железных прутьев. Л'Эстисак просунул руку между прутьями одного из окон и тихонько стукнул пальцем в оконную раму.
Ответа не последовало. Тем не менее герцог и не подумал стукнуть еще раз.
– Вы убеждены, что она услышала? – спросил Рабеф. Он возвратился из Китая. Л'Эстисак с улыбкой указал ему на это:
– Вы все позабыли, старина! Ни к чему было даже касаться оконной рамы: наши шаги звучали достаточно громко. Вспомните, какой у Мандаринши слух.
Селия и Доре стояли под руку. Л'Эстисак повернулся к первой из них:
– Имейте терпение, малютка. Нам откроют не так еще скоро. Домишко очень старый, и коридоры в нем запутанные. Присядьте! Крыльцо давно уже приглашает вас.
Рабеф глядел на спящие дома.
– Прежде, – сказал он, – одно окно из двух всегда бывало освещено.
– Да, – сказал Л'Эстисак. – На этой улице помещалось не меньше шестидесяти курилен опиума. А осталась только одна.
– Тем хуже! – заявила маркиза.
– Отчего это «тем хуже»? Ведь вы сами никогда не курили.
– Да, не курила. Но я любила смотреть, как курят другие. Они были очень красивы, эти курильни. Здесь можно было болтать, узнать кучу вещей. И все бывали здесь чрезвычайно вежливы, гораздо вежливее, чем в других местах, в кафе, в Казино – где бы то ни было.
– Верно, – сказал герцог, – хотя…
Слова слились со щелканьем задвижки: дверь приоткрылась. Похожий на призрак человек в японском кимоно и с лампочкой с красным стеклом в руке толкнул правой рукой скрипучую дверь и открыл вход в очень длинный, очень широкий, очень темный коридор.
– Добрый вечер, – сказал призрак. Нисколько не заботясь о своем странном облачении, он вышел на улицу, чтоб приветствовать гостей, и спокойно поздоровался с ними.
– Чрезвычайно мило, что вы все пришли. Мандаринша будет очень рада.
Он остановился перед Селией:
– Л'Эстисак, представьте меня, пожалуйста. Л'Эстисак представил его, как он сделал бы это в какой-нибудь гостиной:
– Капитан де Сент-Эльм… Мадемуазель Селия.
– Я счастлив, сударыня.
Лампа, которую он держал в руке, вместо шляпы обозначила приветствие.
– А теперь разрешите мне провести вас. Призрак нырнул в темноту коридора. Пламя лампы, которое почти совсем загасил сквозняк, плясало, как болотный огонек.
Идти пришлось довольно долго. Л'Эстисак был прав: старинный коридор походил на лабиринт. Он оканчивался прихожей, откуда в разные стороны вели другие коридоры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63