Сведущие люди говорят, что, прежде чем стал королем, ты любил женщин, хотя известно об этом не всякому. Но отзываются о тебе хорошо: ты, мол, настоящий мужчина, ибо никогда не сводил близкого знакомства с женщиной против ее воли и никогда не заикался о праве владетеля, которым другие знатные мужи дурачат своих служанок.
– Ты никогда не станешь мне служанкой. А что я никогда никого не принуждал, так это чистая правда.
– Значит, если ты захочешь сделать меня наложницей, я могу сказать «нет»?
– Странная ты женщина, Инга. Идешь напрямик, не обинуясь, не виляя, по-мужски. Сам удивляюсь, но, по-моему, это похвально.
– Ты не ответил, можно ли мне сказать «нет». Тогда я буду говорить откровенно. Пришло время искать мужа. Более видного мужчины, чем король Хакон, в Норвегии нет, только ведь законной супругой я ему, поди, никогда не стану. А тут Аудун, сидит себе в Борге и толкует, что есть у него на примете подходящий муж. Я знаю, по вечерам они с отцом этого парня все торгуются, какова мне цена в земельном чинше, только и рассуждают что об эресболях, и лаупсболях, и маркеболях, и спанах. И для их расчетов, похоже, очень важно, что я девица и ни разу еще не спала с мужчиной. Ежели ты, государь, сумеешь до своего отъезда все это изменить, цена моя, пожалуй, будет меньше, чем у суповой курицы.
Хакон никак не ожидал от нее этакой иронии и невольно рассмеялся. Инга с минуту смотрела на него и вдруг сказала:
– Жаль мне тебя, Хакон сын Сверрира, придется тебе взять в жены королевну, да еще, глядишь, задастую и с усами.
– Моя мать не была королевной. Как и мать короля Сверрира.
– Зато мачеха у тебя королева. Люди говорят, высокородная, заносчивая шведка. Я слыхала, она будет ждать тебя в Осло и привезет с собой знатную молодую шведку тебе в жены. А коли дело сладится, как тогда быть с такой, как я? Спрятать среди челяди и тайком видеться меж окороков в свайной кладовке, пока шведская дочь изволит почивать?
– Как по-твоему, смеяться мне или плакать?
– Можно и серьезно поговорить. Вдруг у меня родится дитя, мальчик? Что его ждет впереди? Станет ли он твоим сыном, сыном короля, станет ли зваться Хаконарсон? Или будет расти в деревне, как всякий внебрачный ребенок, которого все бранят да оплевывают? Ты знаешь законы и сам – закон. Если незамужняя женщина ждет ребенка и откажется назвать отца, люди решат, что он раб, и ребенок лишится свободы и вырастет рабом.
– Я никогда от сына не отрекусь.
Инга примолкла, задумавшись над словами короля, и невольно повторила:
– Ты, король Хакон, никогда от сына не отречешься.
Совершенно очарованный прямодушием Инги, Хакон с жаром воскликнул:
– Внутренний голос говорит мне, что мы встретились не случайно. Останься здесь сегодня ночью, Инга. Нам суждено познать друг друга. Не пойми меня превратно, спешить некуда, и все будет честь по чести.
– Как все может быть честь по чести для людей, которые никогда не будут честь по чести женаты?
– Говорят, у вас в Борге часто бывают странствующие сказители и чтецы-грамотеи. Ты наверняка слышала, как они читают франкские рыцарские романы.
– Я сама умею читать и знакома с такими манускриптами.
– Тогда тебе известно, что рыцарь и девица могут разделить ложе, поместив меж собою обнаженный меч.
– Пожалуй, я разделю с тобой ложе, Хакон, – подумав, деловито сказала Инга, – но при одном условии.
– О чем ни попросишь, все будет исполнено.
– В постели нам будет куда уютнее без обнаженного меча.
Позднее в тот вечер она медленно и серьезно подошла к его ложу и тихонько улеглась рядом. Она сама не понимала, где этому научилась, но откуда-то ей было известно, что нужно делать.
Ночью они лежали, благодарно лаская друг друга, не говорили ни слова, только ласкали. У обоих было странное предчувствие, сокровенная надежда, что чудесные эти минуты не канут с рассветом в прошлое и что самое большое чудо еще впереди – когда родится новый человек.
Наутро король Хакон собирался поехать в Ингины края, к мастеру Лаврансу в Фалкинборг, что неподалеку от Эйдсберга. Ему надобно было посмотреть новых кречетов и выбрать несколько этих замечательных птиц: он подумывал послать кречетов в дар Святейшему престолу, а в фалкинборгском питомнике найдется из чего выбрать. Инга, верно, поможет ему советом и потому непременно будет его сопровождать. Когда кавалькада отправилась в путь, Инга ехала обок короля, и, конечно же, это не прошло незамеченным, но все делали вид, будто в появлении молодой дамы нет ровным счетом ничего особенного.
Белые исландские кречеты были, пожалуй, самой большой ценностью, какую могли доставить приезжие люди из Норвегии – послы ли с дарами короля либо церкви, купцы ли с товарами на продажу либо для обмена. В южных странах щедро платили за ворвань, кожи, меха, резные вещицы из моржового зуба и за шкуры белых медведей, но за доброго ловчего кречета покупатель готов был, не задумываясь, выложить более тысячи динаров.
Хозяина Фалкинборга звали Лавранс Мореход, так как раньше он плавал на торговых кораблях в чужедальние гавани. Шесть кречетов повез он с собой в первый раз, а теперь человека богаче его во всей округе не сыщешь. Народ до сих пор вспоминал тот первый корабль, на котором он вернулся домой, – груза там было видимо-невидимо: и мед, и пшеница, и шелк, и наряды, и перстни, и пряжки, и серебряные да золотые украшения, и ткани, и даже драгоценные манускрипты и святые реликвии, почитай что от всех апостолов. Часть груза пошла в уплату за новых кречетов и новый корабль. Теперь он послал торговать других людей, на двух кораблях. А вскоре – уже на трех. Сам Лавранс занялся разведением кречетов и разводил их по сей день. Король Сверрир даровал ему монопольное право на занятие этим прибыльным ремеслом, с тем чтобы взамен король когда угодно мог выбирать себе обученных кречетов.
В Фалкинборге все во главе с Лаврансом высыпали навстречу гостям. На правой щеке у Лавранса был глубокий рубец, из-за которого он будто все время улыбался. Оставил эту отметину клюв свирепого исландского кречета, однако ж птица жизнью не поплатилась – слишком дорого она стоила. Хватало у Лавранса и других шрамов и отметин – что на руках, что на теле. Кой-какие достались ему от острых птичьих когтей, но большая часть была получена в непрестанных вооруженных стычках с теми, кто незаконно пытался заниматься соколиным промыслом в здешних местах.
Когда вокруг тебя существа, от которых можно хоть сейчас, хоть немного погодя ожидать любой каверзы, а к тому же у этих существ есть острые, как шило, клювы, когти и мечи, без известного урона не обойтись. Да по нынешним временам и добрые отношения с королем тоже порой сулили неприятности. Это испытал на себе не один только Лавранс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Ты никогда не станешь мне служанкой. А что я никогда никого не принуждал, так это чистая правда.
– Значит, если ты захочешь сделать меня наложницей, я могу сказать «нет»?
– Странная ты женщина, Инга. Идешь напрямик, не обинуясь, не виляя, по-мужски. Сам удивляюсь, но, по-моему, это похвально.
– Ты не ответил, можно ли мне сказать «нет». Тогда я буду говорить откровенно. Пришло время искать мужа. Более видного мужчины, чем король Хакон, в Норвегии нет, только ведь законной супругой я ему, поди, никогда не стану. А тут Аудун, сидит себе в Борге и толкует, что есть у него на примете подходящий муж. Я знаю, по вечерам они с отцом этого парня все торгуются, какова мне цена в земельном чинше, только и рассуждают что об эресболях, и лаупсболях, и маркеболях, и спанах. И для их расчетов, похоже, очень важно, что я девица и ни разу еще не спала с мужчиной. Ежели ты, государь, сумеешь до своего отъезда все это изменить, цена моя, пожалуй, будет меньше, чем у суповой курицы.
Хакон никак не ожидал от нее этакой иронии и невольно рассмеялся. Инга с минуту смотрела на него и вдруг сказала:
– Жаль мне тебя, Хакон сын Сверрира, придется тебе взять в жены королевну, да еще, глядишь, задастую и с усами.
– Моя мать не была королевной. Как и мать короля Сверрира.
– Зато мачеха у тебя королева. Люди говорят, высокородная, заносчивая шведка. Я слыхала, она будет ждать тебя в Осло и привезет с собой знатную молодую шведку тебе в жены. А коли дело сладится, как тогда быть с такой, как я? Спрятать среди челяди и тайком видеться меж окороков в свайной кладовке, пока шведская дочь изволит почивать?
– Как по-твоему, смеяться мне или плакать?
– Можно и серьезно поговорить. Вдруг у меня родится дитя, мальчик? Что его ждет впереди? Станет ли он твоим сыном, сыном короля, станет ли зваться Хаконарсон? Или будет расти в деревне, как всякий внебрачный ребенок, которого все бранят да оплевывают? Ты знаешь законы и сам – закон. Если незамужняя женщина ждет ребенка и откажется назвать отца, люди решат, что он раб, и ребенок лишится свободы и вырастет рабом.
– Я никогда от сына не отрекусь.
Инга примолкла, задумавшись над словами короля, и невольно повторила:
– Ты, король Хакон, никогда от сына не отречешься.
Совершенно очарованный прямодушием Инги, Хакон с жаром воскликнул:
– Внутренний голос говорит мне, что мы встретились не случайно. Останься здесь сегодня ночью, Инга. Нам суждено познать друг друга. Не пойми меня превратно, спешить некуда, и все будет честь по чести.
– Как все может быть честь по чести для людей, которые никогда не будут честь по чести женаты?
– Говорят, у вас в Борге часто бывают странствующие сказители и чтецы-грамотеи. Ты наверняка слышала, как они читают франкские рыцарские романы.
– Я сама умею читать и знакома с такими манускриптами.
– Тогда тебе известно, что рыцарь и девица могут разделить ложе, поместив меж собою обнаженный меч.
– Пожалуй, я разделю с тобой ложе, Хакон, – подумав, деловито сказала Инга, – но при одном условии.
– О чем ни попросишь, все будет исполнено.
– В постели нам будет куда уютнее без обнаженного меча.
Позднее в тот вечер она медленно и серьезно подошла к его ложу и тихонько улеглась рядом. Она сама не понимала, где этому научилась, но откуда-то ей было известно, что нужно делать.
Ночью они лежали, благодарно лаская друг друга, не говорили ни слова, только ласкали. У обоих было странное предчувствие, сокровенная надежда, что чудесные эти минуты не канут с рассветом в прошлое и что самое большое чудо еще впереди – когда родится новый человек.
Наутро король Хакон собирался поехать в Ингины края, к мастеру Лаврансу в Фалкинборг, что неподалеку от Эйдсберга. Ему надобно было посмотреть новых кречетов и выбрать несколько этих замечательных птиц: он подумывал послать кречетов в дар Святейшему престолу, а в фалкинборгском питомнике найдется из чего выбрать. Инга, верно, поможет ему советом и потому непременно будет его сопровождать. Когда кавалькада отправилась в путь, Инга ехала обок короля, и, конечно же, это не прошло незамеченным, но все делали вид, будто в появлении молодой дамы нет ровным счетом ничего особенного.
Белые исландские кречеты были, пожалуй, самой большой ценностью, какую могли доставить приезжие люди из Норвегии – послы ли с дарами короля либо церкви, купцы ли с товарами на продажу либо для обмена. В южных странах щедро платили за ворвань, кожи, меха, резные вещицы из моржового зуба и за шкуры белых медведей, но за доброго ловчего кречета покупатель готов был, не задумываясь, выложить более тысячи динаров.
Хозяина Фалкинборга звали Лавранс Мореход, так как раньше он плавал на торговых кораблях в чужедальние гавани. Шесть кречетов повез он с собой в первый раз, а теперь человека богаче его во всей округе не сыщешь. Народ до сих пор вспоминал тот первый корабль, на котором он вернулся домой, – груза там было видимо-невидимо: и мед, и пшеница, и шелк, и наряды, и перстни, и пряжки, и серебряные да золотые украшения, и ткани, и даже драгоценные манускрипты и святые реликвии, почитай что от всех апостолов. Часть груза пошла в уплату за новых кречетов и новый корабль. Теперь он послал торговать других людей, на двух кораблях. А вскоре – уже на трех. Сам Лавранс занялся разведением кречетов и разводил их по сей день. Король Сверрир даровал ему монопольное право на занятие этим прибыльным ремеслом, с тем чтобы взамен король когда угодно мог выбирать себе обученных кречетов.
В Фалкинборге все во главе с Лаврансом высыпали навстречу гостям. На правой щеке у Лавранса был глубокий рубец, из-за которого он будто все время улыбался. Оставил эту отметину клюв свирепого исландского кречета, однако ж птица жизнью не поплатилась – слишком дорого она стоила. Хватало у Лавранса и других шрамов и отметин – что на руках, что на теле. Кой-какие достались ему от острых птичьих когтей, но большая часть была получена в непрестанных вооруженных стычках с теми, кто незаконно пытался заниматься соколиным промыслом в здешних местах.
Когда вокруг тебя существа, от которых можно хоть сейчас, хоть немного погодя ожидать любой каверзы, а к тому же у этих существ есть острые, как шило, клювы, когти и мечи, без известного урона не обойтись. Да по нынешним временам и добрые отношения с королем тоже порой сулили неприятности. Это испытал на себе не один только Лавранс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48