Но самой сильной приманкой для Мориса Саксонского было известие, что в Шуази будет выступать госпожа Фавар. Он был пылко влюблен в актрису и не знал, как найти предлог, чтобы встретиться с ней. И теперь галантный маршал, склоняясь перед фавориткой короля, думал о госпоже Фавар. А маркиза, благосклонно протягивая руку для поцелуя, ворковала:
— Господин маршал, милости просим посетить эти стены, которые ваше посещение прославит навсегда и оставит в них незабываемые воспоминания. Благодаря вашему присутствию отныне Храм Любви превратится в Храм Славы!
— На мой взгляд, — галантно возразил маршал, — эти стены — прежде всего — Храм Красоты!
Маркиза с улыбкой приняла комплимент, вполне оценив его изящество. Затем, голосом, в котором слышалось огорчение, добавила:
— Его величество просил меня предупредить вас, что, к его великому сожалению, его задерживают дела в Версале и он не сможет присутствовать на спектакле. — Тут грациозным движением она подала маршалу руку и направилась к зрительному залу, сопровождаемая нарядной толпой приглашенных.
Пока маркиза де Помпадур и маршал Саксонский усаживались в раззолоченные кресла, заново обитые Обюссоном и поставленные несколько впереди всех остальных, госпожа Фавар и мадемуазель Фикефлёр, уже вышедшие на сцену до поднятия занавеса через маленькую дверь в ее глубине, в щелку разглядывали партер.
Перетта была очень взволнована тем, что ей придется выступать перед самим маршалом Саксонским и, особенно, перед фавориткой короля; ее сердце сильно билось. Вдруг она громко вскрикнула. В третьем ряду она увидела Робера Д'Орильи, который тихо беседовал со своим другом Люрбеком.
— Опять он… — пробормотала она про себя, но не успела кончить фразу. Три громких удара, произведенные Бравым Воякой, сразу вытеснили из ее души всякий страх. Спектакль начинался, и она мгновенно стала только актрисой.
Пьеса, которая шла на сцене, принадлежала Фавару и называлась «Три султанши». Она была очень изящна и восхитительно сыграна двумя исполнительницами, которые завоевали у публики, вообще говоря, весьма требовательной, полный успех.
Влюбленность и восхищение госпожой Фавар не помешали, тем не менее, маршалу обратить внимание и на Перетту.
— Кто она такая, эта юная Фикефлёр? — спросил он у маркизы Помпадур. — Я не припомню, чтобы приходилось раньше видеть ее на сцене.
— Это крестьяночка из Нормандии, — объяснила фаворитка короля. — Фавар подобрала ее на пути, как она сама мне рассказывала, в момент любовной драмы. Бедняжка, кажется, бросилась в воду из-за того, что ее жених ушел в армию. Но ее спасли.
— Забавная история! — воскликнул маршал и добавил: — Когда-нибудь я попрошу госпожу Фавар рассказать ее мне поподробнее.
— Господин маршал, — лукаво улыбнулась маркиза де Помпадур, — я полагаю, что госпожа Фавар будет очень польщена, услышав из ваших уст похвалу своей ученице.
— Маркиза, — поторопился объявить маршал, — если вы мне разрешите, я прямо сейчас отправлюсь выразить ей свое почтение.
— О, разумеется, господин маршал! — ответила фаворитка короля.
В это время был как раз антракт. Госпожа Фавар и Перетта вернулись в свою гримерную. Почти сразу же раздался негромкий стук в дверь. Так как на вопрос «Кто там?» никто не ответил, Перетта сама приоткрыла дверь. У дверей стояли двое молодых людей, держа шляпы в руках. Это были маркиз Д'Орильи и шевалье де Люрбек. Перетта хотела захлопнуть дверь, но Люрбек уже успел проскользнуть внутрь, сопровождаемый своим другом.
— Сударь! — покраснев от гнева, возмутилась госпожа Фавар. — Вы могли бы знать, что ко мне не входят без предупреждения!
— Тысяча извинений! — вскричал Люрбек. — Непреодолимое желание выразить вам свое восхищение заставило нас забыть об этом правиле!
А Робер, который уже подошел вплотную к Перетте, сказал:
— Мадемуазель, умоляю, простите того, кто восхищается вами так же сильно, как любит вас!
Он протянул руку, чтобы схватить руку Перетты. Госпожа Фавар, уже в ярости, помешала этому.
— Наверно, вы либо сошли с ума, либо пьяны, господа, судя по тому, как вы себя ведете!
— Мы и пьяны и безумны от любви! — дерзко ответил Люрбек, пытаясь обнять актрису, а Д'Орильи, который, казалось, уже совсем потерял голову, прикоснулся губами к обнаженному плечику Перетты.
— Какая подлость! — закричала, отбиваясь, госпожа Фавар. — На помощь! Помогите!
В этот момент дверь распахнулась, и в проеме появилась высокая и могучая фигура маршала Саксонского. В изумлении и испуге маркиз и шевалье отскочили в разные стороны. Морис Саксонский, нахмурив брови и покраснев от гнева, приблизился к Д'Орильи, который дрожал, как осиновый лист, и, уронив нечаянно записку, белевшую в его руке, схватил лейтенанта за горло и зарычал громовым голосом:
— Лейтенант, ваше поведение недостойно офицера!
И, повернув его кругом, он толчком выкинул его вон, в комнату, куда Фавар, Бравый Вояка и несколько рабочих сцены уже вбежали, привлеченные шумом скандала.
Потом, повернувшись к Люрбеку, маршал скомандовал:
— Вон отсюда!
Люрбек, белый от ярости, осмелился возражать:
— По какому праву, господин маршал, вы отдаете мне приказы? Насколько мне известно, я не подчинен вам и я не ваш слуга!
Но Морис Саксонский схватил Люрбека за колет, поднял его в воздух, как связку соломы, и вышвырнул вслед за его приятелем.
Обоих мгновенно и след простыл под хохот присутствующих.
Скатываясь вниз по лестнице, Д'Орильи, совершенно растерянный, бормотал:
— Но мне нужна эта женщина!
Тогда Люрбек, уже придя в себя и беря его под руку, прошептал ему на ухо таинственные и гнусные слова:
— Если вы будете меня слушаться, сегодня же вечером госпожа Фавар и мадемуазель Фикефлёр будут в наших руках!
Фавар подошел к маршалу, который стал успокаивать актрис. Почтительно поклонившись, он произнес:
— Монсеньер, не знаю, как вас благодарить за* защиту госпожи Фавар!
Маршал встретил его слова мрачным взглядом, но тот продолжал:
— Как ее муж и как автор пьесы, я дважды благодарю вас!
На эти слова Морис Саксонский, который не смог удержаться от жеста досады, распрощался с двумя актрисами, резко повернулся спиной и удалился, не проронив ни слова.
Совершенно сбитые с толку столь неожиданным исчезновением, госпожа Фавар и Перетта обменялись изумленными взглядами, а Фавар в это время заметил на полу записку, которую великий воин в суматохе уронил. Он быстро схватил ее, развернул и прочел громко вслух:
О, чудо грации, любимица Партера!
Лишь к одному из всех вас снизойти молю!
Пусть ваших милостей ко мне сравнится мера
С той нежностью, с какой я вас давно люблю!
Морис Саксонский
На этот раз Фавар себя почувствовал уязвленным не на шутку и устремил на жену печальный взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
— Господин маршал, милости просим посетить эти стены, которые ваше посещение прославит навсегда и оставит в них незабываемые воспоминания. Благодаря вашему присутствию отныне Храм Любви превратится в Храм Славы!
— На мой взгляд, — галантно возразил маршал, — эти стены — прежде всего — Храм Красоты!
Маркиза с улыбкой приняла комплимент, вполне оценив его изящество. Затем, голосом, в котором слышалось огорчение, добавила:
— Его величество просил меня предупредить вас, что, к его великому сожалению, его задерживают дела в Версале и он не сможет присутствовать на спектакле. — Тут грациозным движением она подала маршалу руку и направилась к зрительному залу, сопровождаемая нарядной толпой приглашенных.
Пока маркиза де Помпадур и маршал Саксонский усаживались в раззолоченные кресла, заново обитые Обюссоном и поставленные несколько впереди всех остальных, госпожа Фавар и мадемуазель Фикефлёр, уже вышедшие на сцену до поднятия занавеса через маленькую дверь в ее глубине, в щелку разглядывали партер.
Перетта была очень взволнована тем, что ей придется выступать перед самим маршалом Саксонским и, особенно, перед фавориткой короля; ее сердце сильно билось. Вдруг она громко вскрикнула. В третьем ряду она увидела Робера Д'Орильи, который тихо беседовал со своим другом Люрбеком.
— Опять он… — пробормотала она про себя, но не успела кончить фразу. Три громких удара, произведенные Бравым Воякой, сразу вытеснили из ее души всякий страх. Спектакль начинался, и она мгновенно стала только актрисой.
Пьеса, которая шла на сцене, принадлежала Фавару и называлась «Три султанши». Она была очень изящна и восхитительно сыграна двумя исполнительницами, которые завоевали у публики, вообще говоря, весьма требовательной, полный успех.
Влюбленность и восхищение госпожой Фавар не помешали, тем не менее, маршалу обратить внимание и на Перетту.
— Кто она такая, эта юная Фикефлёр? — спросил он у маркизы Помпадур. — Я не припомню, чтобы приходилось раньше видеть ее на сцене.
— Это крестьяночка из Нормандии, — объяснила фаворитка короля. — Фавар подобрала ее на пути, как она сама мне рассказывала, в момент любовной драмы. Бедняжка, кажется, бросилась в воду из-за того, что ее жених ушел в армию. Но ее спасли.
— Забавная история! — воскликнул маршал и добавил: — Когда-нибудь я попрошу госпожу Фавар рассказать ее мне поподробнее.
— Господин маршал, — лукаво улыбнулась маркиза де Помпадур, — я полагаю, что госпожа Фавар будет очень польщена, услышав из ваших уст похвалу своей ученице.
— Маркиза, — поторопился объявить маршал, — если вы мне разрешите, я прямо сейчас отправлюсь выразить ей свое почтение.
— О, разумеется, господин маршал! — ответила фаворитка короля.
В это время был как раз антракт. Госпожа Фавар и Перетта вернулись в свою гримерную. Почти сразу же раздался негромкий стук в дверь. Так как на вопрос «Кто там?» никто не ответил, Перетта сама приоткрыла дверь. У дверей стояли двое молодых людей, держа шляпы в руках. Это были маркиз Д'Орильи и шевалье де Люрбек. Перетта хотела захлопнуть дверь, но Люрбек уже успел проскользнуть внутрь, сопровождаемый своим другом.
— Сударь! — покраснев от гнева, возмутилась госпожа Фавар. — Вы могли бы знать, что ко мне не входят без предупреждения!
— Тысяча извинений! — вскричал Люрбек. — Непреодолимое желание выразить вам свое восхищение заставило нас забыть об этом правиле!
А Робер, который уже подошел вплотную к Перетте, сказал:
— Мадемуазель, умоляю, простите того, кто восхищается вами так же сильно, как любит вас!
Он протянул руку, чтобы схватить руку Перетты. Госпожа Фавар, уже в ярости, помешала этому.
— Наверно, вы либо сошли с ума, либо пьяны, господа, судя по тому, как вы себя ведете!
— Мы и пьяны и безумны от любви! — дерзко ответил Люрбек, пытаясь обнять актрису, а Д'Орильи, который, казалось, уже совсем потерял голову, прикоснулся губами к обнаженному плечику Перетты.
— Какая подлость! — закричала, отбиваясь, госпожа Фавар. — На помощь! Помогите!
В этот момент дверь распахнулась, и в проеме появилась высокая и могучая фигура маршала Саксонского. В изумлении и испуге маркиз и шевалье отскочили в разные стороны. Морис Саксонский, нахмурив брови и покраснев от гнева, приблизился к Д'Орильи, который дрожал, как осиновый лист, и, уронив нечаянно записку, белевшую в его руке, схватил лейтенанта за горло и зарычал громовым голосом:
— Лейтенант, ваше поведение недостойно офицера!
И, повернув его кругом, он толчком выкинул его вон, в комнату, куда Фавар, Бравый Вояка и несколько рабочих сцены уже вбежали, привлеченные шумом скандала.
Потом, повернувшись к Люрбеку, маршал скомандовал:
— Вон отсюда!
Люрбек, белый от ярости, осмелился возражать:
— По какому праву, господин маршал, вы отдаете мне приказы? Насколько мне известно, я не подчинен вам и я не ваш слуга!
Но Морис Саксонский схватил Люрбека за колет, поднял его в воздух, как связку соломы, и вышвырнул вслед за его приятелем.
Обоих мгновенно и след простыл под хохот присутствующих.
Скатываясь вниз по лестнице, Д'Орильи, совершенно растерянный, бормотал:
— Но мне нужна эта женщина!
Тогда Люрбек, уже придя в себя и беря его под руку, прошептал ему на ухо таинственные и гнусные слова:
— Если вы будете меня слушаться, сегодня же вечером госпожа Фавар и мадемуазель Фикефлёр будут в наших руках!
Фавар подошел к маршалу, который стал успокаивать актрис. Почтительно поклонившись, он произнес:
— Монсеньер, не знаю, как вас благодарить за* защиту госпожи Фавар!
Маршал встретил его слова мрачным взглядом, но тот продолжал:
— Как ее муж и как автор пьесы, я дважды благодарю вас!
На эти слова Морис Саксонский, который не смог удержаться от жеста досады, распрощался с двумя актрисами, резко повернулся спиной и удалился, не проронив ни слова.
Совершенно сбитые с толку столь неожиданным исчезновением, госпожа Фавар и Перетта обменялись изумленными взглядами, а Фавар в это время заметил на полу записку, которую великий воин в суматохе уронил. Он быстро схватил ее, развернул и прочел громко вслух:
О, чудо грации, любимица Партера!
Лишь к одному из всех вас снизойти молю!
Пусть ваших милостей ко мне сравнится мера
С той нежностью, с какой я вас давно люблю!
Морис Саксонский
На этот раз Фавар себя почувствовал уязвленным не на шутку и устремил на жену печальный взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87