А по вечерам, когда лагерные костры разгоняли ночную тьму колеблющимися языками пламени и становилось прохладно, Фанфан, стоя перед распростертыми на траве солдатами, еще находил в себе силы чистым и громким голосом выводить куплеты всеми любимой песни:
Я сам пошел в солдаты.
Из-за моей любимой,
Да, я пошел в солдаты,
Но только из любви…
И все дружно подхватывали припев.
Д'Орильи тоже великолепно вел себя в бою. Много раз он выказывал такую дерзость, что полковник даже выговаривал ему за полное отсутствие осмотрительности и благоразумия.
— Полковник, — отвечал ему Робер, — если мой отец смотрит на меня с небес, он должен быть доволен, видя, что ветер, поднимаемый ядрами, развеивает мои прошлые ошибки!
Фанфан слышал этот смелый ответ. Он восхищался храбрым офицером, как и тот, в свою очередь, весьма симпатизировал новобранцу, который вел себя под огнем ничуть не хуже любого ветерана. Услышав разговор Д'Орильи с полковником, Фанфан проворчал про себя:
— Я постараюсь драться еще лучше!
Ему было суждено отличиться среди всех.
Во время взятия Ипра полк Рояль-Крават находился за маленькой деревней Юлько. Английский полк, Десятый Йоркширский, под командой герцога Йоркского, угрожал правому крылу войска маршала Саксонского. Поддерживали атаку англичан две тяжелые восьмидюймовые мортиры, которые сильно мешали французской гвардии. С нарочным командование полка Рояль-Крават прислало кавалерии приказ во что бы то ни стало подавить пушки и соединиться с пехотой. Под выстрелами эскадроны кавалеристов тайно выстроились для атаки. Огромные ядра падали прямо в гущу бойцов, пугая лошадей. Но кавалеристы неотвратимо двигались, не обращая внимания на обстрел; они обнажили клинки, и сноп искрящихся сабель блеснул в лучах июльского солнца. Резкая команда заставила затрепетать под кирасами тысячу двести сердец:
— Надвиньте шлемы, храбрецы, идем в атаку!
Одним дружным движением шпоры вонзились в бока лошадей, которые все одновременно двинулись вперед легким галопом. В десяти туазах от наступающих были видны первые ряды вражеских коней, грызущих удила. Громкие команды английских офицеров потребовали, чтобы солдаты в алых мундирах опустились на колени. Туча голубей стремительно, как стая коршунов, пролетела над самыми головами атакующих.
Фанфан подумал о Перетте и о смерти одновременно. Раздался залп орудий. Ефрейтор второго эскадрона упал с лошади, и сознание Фанфана поразила жуткая картина: лошадь без всадника, с кровавой пеной на ноздрях и кровью на седле, продолжала идти в атаку на своем месте в строю… Натиск французов продолжался, несмотря на пустые места в рядах. Пулей с Фанфана сорвало шапку; волосы растрепались по ветру. Ему показалось, что он входит в поле с высокой пшеницей, заросшее огромными маками. Вдруг он увидел посредине каре ослепительный столб пламени, извергаемый мортирами. У него в мозгу вспыхнула одна мысль: во что бы то ни стало заткнуть эти бронзовые пасти, изрыгающие смерть, и он погнал коня прямо на них, в группу людей, ощетинившихся штыками, с седлами, соединенными ремнями между собой. Ударом сабли плашмя Фанфан выбил из седла одного солдата; другой рухнул на землю, ослепленный ударом сапога в лицо: вдруг перед глазами Фанфана возник неприятель с рожей мясника, и раньше, чем он успел отразить его удар, тот воткнул свою саблю в брюхо его лошади, которая, падая на колени, отчаянно заржала. Но ловкость молодого нормандца, не раз служившая ему службу, сработала и на этот раз. Выскочив из стремян и употребив самый смертельный прием, он бросился к пушкам.
— Господи, прости! — закричали английские артиллеристы, увидев, что на них идет какой-то демон. Пятнадцать выстрелов из пистолетов разразились одновременно, но пули пролетели мимо храбреца, и вот первые артиллеристы уже лежали среди поля с перерезанными глотками. Англичане отступили, оставив пушки. Следом за Фанфаном вплотную шли французские гвардейцы. С воплем радости Фанфан вскочил на пушку, гвардейцы окружили его, тоже радостно крича.
— Тащите веревки, — громко заорал победитель, — мы сейчас привезем эти пушки в лагерь!
В мгновение ока веревки были добыты, и гвардейцы обвязали ими умолкшие пушки. Лафет был привязан к лошадям кавалеристов, а Фанфан, потерявший своего Марса в бою, верхом на лафете, сопровождаемый восторженными криками, вернулся в лагерь.
В этот момент появился лейтенант Д'Орильи, неся в руках штандарт Йоркширского полка, который он добыл в бою.
Полковник, командир полка Рояль-Крават, с почерневшим от пороха лицом, объявил им обоим, видимо, смешав похвалы, полагающиеся солдату и офицеру, а на самом деле — братьям, хотя они об этом и не подозревали:
— Лейтенант Д'Орильи и рядовой кавалерист Фанфан-Тюльпан, вы оба — герои! Поздравляю вас!
Глава VI
ПОДОЗРИТЕЛЬНАЯ ЛИЧНОСТЬ
В Париже, несмотря на войну, продолжалась беззаботная и беспечная жизнь, и, наверно, никогда еще в отеле «Трансильвания» не было таких ослепительных празднеств и такой бешеной игры.
Шевалье де Люрбек, который, как мы уже знаем, подавал Роберу Д'Орильи дурной пример и давал ему гибельные советы, продолжал оставаться завсегдатаем этого заведения. Однажды, когда он стоял у стола, где царил фараон, с интересом следя за особенно острой партией, к нему подошел один из лакеев в ливрее маркиза Д'Орильи и попросил оказать ему честь выслушать его. Люрбек, не торопясь, с равнодушно-надменным видом вышел в пустой вестибюль, где уже стоял слуга с хитрым выражением лица и в угодливой позе, и издали низко ему кланялся.
Люрбек выбрал стул за одной из колонн, уселся на него так, чтобы не быть увиденным теми, кто мог бы пройти через вестибюль. Затем жестом подозвал слугу и знаком велел ему говорить.
Этот последний еще раз поклонился и таинственным тоном прошептал:
— В соответствии с приказом Вашего сиятельства я, не переставая, наблюдал за тем, что происходит в замке Д'Орильи…
— Короче, Жасмин! — резко оборвал его иностранец.
— Теперь я уже совершенно уверен, — твердо сказал шпион, — что управляющий Тарднуа, пользуясь доверием своего молодого господина, превратил в звонкую монету все состояние, которое было ему отдано на хранение, и удрал неизвестно куда.
У Люрбека на лице появилась странная улыбка. Он сказал:
— Я давно догадывался, что этот Тарднуа — негодяй.
— Кража, — продолжал лакей, — тем более огорчительна, что господин маркиз — а это подтверждается его письмом к Тарднуа, которое управляющий забыл на столе, видимо, в спешке — в настоящий момент весьма нуждается в деньгах.
И плут-лакей протянул Люрбеку несколько помятое письмо. Люрбек взял его и прочел:
«Дорогой Тарднуа!
Незамедлительно пришлите мне двадцать тысяч ливров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87