Мне скажут: «Сам виноват, старый дурак, зачем в помощники взял морячишку из торгового флота!..» Выходит, не оправдали мы себя, Сергей Алексеевич, — с горечью закончил он.
Фитилёв смолк.
Арсеньев стоял понурившись. Лицо его пылало.
— Вот, голубок, — продолжал командир, — раз вода не уходит — стало быть, есть дырка в днище. Да, там пробоина! — Он прищурил припухшие глаза. — Найти и заделать. Что? Послать лучших водолазов — Фролова и Никитина. Откачку продолжать всеми средствами. К рассвету начнём движение в порт. Буксиры заказаны. Выполняйте. Немедленно!
Когда Фитилёв говорил «ты» — это означало дружбу. Но если он «выкал» — то берегись, дело серьёзное, всего можно ждать.
Оставшись в одиночестве, капитан-лейтенант задумчиво потрогал усы, включил электрическую лампочку и, посапывая, стал проверять расчёты. А «Меркурий» в ожидании лучших времён спокойно подрёмывал на якоре.
* * *
— Ну, вот и водолазы, — объявил Арсеньев, открыв дверь обширного, в два света, зала, отделанного морёным инкрустированным дубом. Здесь тоже был склад. На тёмном фоне стен выделяются вырезанные из крепкого дерева, белого, как слоновая кость, фигуры древних мореплавателей.
Сергей Алексеевич покосился на викинга Эриксона: в шлеме и панцирной рубахе, в развевающемся плаще, он наклонился, вглядываясь вперёд, словно отыскивая в тумане путь своему кораблю.
Старший лейтенант думал о надвигающемся шторме: пророчат северо-западный, десять-одиннадцать баллов Волны и сейчас приходили к борту все крупнее и сердитее. Ветер крепчал. Арсеньев представил себе, как разъярённое море будет бить в борт и срывать пластыри.
«Шторм и крен, да ещё вдобавок этот Медонис…»
Матросы Никитин и Фролов курили в углу салона, усевшись на мешках с паклей.
Арсеньев подошёл к матросам. Они вскочили.
— Собрались на берег, товарищ старшина? — напряжённо улыбаясь, спросил Арсеньев Никитина.
— Так точно, по вашему разрешению, товарищ старший лейтенант.
— Видите ли, тут какое дело… — медленно подбирал слова Арсеньев. — Так вот, придётся отставить берег.
Никитин испуганно посмотрел на старшего лейтенанта, добродушная улыбка разом исчезла с его лица.
— Но ведь утром вы…
— Да, утром я разрешил, а сейчас обстановка переменилась.
— Т-товарищ старший лейтенант, — сказал Фролов, кивнув на Никитина, — ему надо быть на берегу. У него жена в родильном, сына сегодня ж-ждёт.
«И у меня жена в родильном, и я сына жду, — подумал он. — Странно… Почему все стало так безразлично?»
Водолаз Никитин улыбнулся, уверенный, что теперь, когда старшему лейтенанту известно, почему он должен быть на берегу, все будет в порядке.
Арсеньев посмотрел на Никитина, потом на деревянного Эриксона.
— Там обойдутся без нас… — устало сказал он, — без нас… Оба немедленно готовьтесь к спуску.
Никитин поражённо смотрел на Арсеньева.
— Что? — подражая Фитилёву, резко произнёс Сергей Алексеевич.
— Есть осмотреть корабль! — отчеканил Фролов.
Арсеньев медленно пересёк салон и скрылся за тяжёлыми резными дверями.
«Если всплывёт корабль, — продолжал он размышлять, — пластыри уцелеют. Но… но может увеличиться крен, мазут сразу не откачаешь».
— "Над морем красавица дева с-сидит", — неожиданно стал декламировать Фролов, подмигнув деревянному Христофору Колумбу.
И, к другу ласкаяся, так говорит:
— Д-достань ожерелье, с-спустися на дно.
Сегодня в пучину упало оно,
Ты этим докажешь с-свою мне любовь. —
В-вскипела младая у юноши кровь,
И ум его объял невольный н-недуг…
Он в п-пенную бездну кидается вдруг.
— Лермонтов, брат, сочинил, не кто-нибудь. — Фролов улыбнулся. — Видишь, Петя, вьюношу дева послала, так он слова не сказал, в воду полез, а тебе сам старший лейтенант Арсеньев приказал. Н-ничего, Петя, все будет как надо. Жена и вправду без тебя обойдётся…
— Приказать-то он приказал, да не так бы надо. Вот командир наш Фитилёв, — оживился Никитин, — он всегда спросит: как и что, от души спросит. Как мол, сына назовёшь? Как дома, здоровы? И сейчас бы вот про жену спросил. Понимаешь? Уж я наверно знаю: обязательно спросил бы.
— Н-да, п-подход другой у бати… Старший лейтенант тоже хороший человек, мрачный только, думает и молчит, молчит и думает. А сегодня совсем не в себе, по глазам видно. А в-вдруг дочка, — перешёл он на другое, — и в-выйдет, настраивал себя н-напрасно.
— Сын, — упорствовал Никитин.
— Ладно! — махнул рукой Фролов. — П-пойдём одеваться.
* * *
По тропам и решёткам машинного отделения рыжий, в веснушках матрос Евсюков и моторист Бортников медленно тащили вниз тяжёлую помпу для откачки мазута. Вокруг так грохотало, будто целая рота стучала молотками по жести. Все мотопомпы работали. Железные трапы и решётки в масле: ногам скользко.
Матросы осторожно поставили деликатный груз на решётки.
Бортников сел верхом на помпу и перевёл дух.
— Хорошо мы с тобой сообразили. Пока старший лейтенант на своей линейке считает, пока с докладом к бате ходит, пока то да се, а помпа, глядишь, на месте.
— А все это я, — отозвался Евсюков. — Как про мазут доложил, старший лейтенант целовать меня кинулся. Ей-богу, не вру, — добавил он поспешно, заметив на лице друга сомнение.
— И я рад, Женя. Чай, моряк, а не портянка!.. Уж как хочется корабль поднять! Ежели нужно, ведром стану воду черпать. А то с чего бы я тут кишку надрывал? Мог бы на постельке отдохнуть за милую душу, не вахтенный. Поехали, Женя, дальше!
Моряки с кряхтением взялись за помпу. Подбадривая друг друга, они спустили её на следующую площадку.
* * *
Арсеньев, не шевелясь, лежал на койке. Вялые мысли, казалось, прилипли к черепу. Прошло только полчаса с тех пор, как он разговаривал с Фитилёвым, а думалось — миновала вечность. Он забыл про матросов и про мазут, оставшийся в танках.
"Корабль сегодня не поднять! — вертелось одно и то же в мозгу. — Все равно придётся останавливать откачку. Выйдет так, как хочет этот шизофреник. Он может решить, что я нарочно. А разве не так? Все ли ты сделал, что от тебя зависит? Подумай, сообрази. Что это у меня, паралич воли? Недаром говорят: «Что вытягивается на дюйм, вытянется на фут».
Скрипнула дверь. Качнулся кренометр.
Арсеньев приподнял взлохмаченную голову, посмотрел на распахнувшуюся дверь, на стрелку, отклонившуюся ещё на два градуса, и снова уткнулся в подушку. «Черт с ним, крен так крен!» Ему казалось, будто он упал с большого судна в воду. Шёл с борта на борт по узкой сходне и поскользнулся. Два огромных железных корпуса тяжело ходят на волне близко от него. Он знает, что каждую секунду корабли могут сойтись бортами. Спасенья нет! Всем существом, каждым нервом ощущал Арсеньев это воображаемое сближение. Он чувствовал, как сжимается от страха каждая его клетка, чувствовал невыносимую тяжесть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Фитилёв смолк.
Арсеньев стоял понурившись. Лицо его пылало.
— Вот, голубок, — продолжал командир, — раз вода не уходит — стало быть, есть дырка в днище. Да, там пробоина! — Он прищурил припухшие глаза. — Найти и заделать. Что? Послать лучших водолазов — Фролова и Никитина. Откачку продолжать всеми средствами. К рассвету начнём движение в порт. Буксиры заказаны. Выполняйте. Немедленно!
Когда Фитилёв говорил «ты» — это означало дружбу. Но если он «выкал» — то берегись, дело серьёзное, всего можно ждать.
Оставшись в одиночестве, капитан-лейтенант задумчиво потрогал усы, включил электрическую лампочку и, посапывая, стал проверять расчёты. А «Меркурий» в ожидании лучших времён спокойно подрёмывал на якоре.
* * *
— Ну, вот и водолазы, — объявил Арсеньев, открыв дверь обширного, в два света, зала, отделанного морёным инкрустированным дубом. Здесь тоже был склад. На тёмном фоне стен выделяются вырезанные из крепкого дерева, белого, как слоновая кость, фигуры древних мореплавателей.
Сергей Алексеевич покосился на викинга Эриксона: в шлеме и панцирной рубахе, в развевающемся плаще, он наклонился, вглядываясь вперёд, словно отыскивая в тумане путь своему кораблю.
Старший лейтенант думал о надвигающемся шторме: пророчат северо-западный, десять-одиннадцать баллов Волны и сейчас приходили к борту все крупнее и сердитее. Ветер крепчал. Арсеньев представил себе, как разъярённое море будет бить в борт и срывать пластыри.
«Шторм и крен, да ещё вдобавок этот Медонис…»
Матросы Никитин и Фролов курили в углу салона, усевшись на мешках с паклей.
Арсеньев подошёл к матросам. Они вскочили.
— Собрались на берег, товарищ старшина? — напряжённо улыбаясь, спросил Арсеньев Никитина.
— Так точно, по вашему разрешению, товарищ старший лейтенант.
— Видите ли, тут какое дело… — медленно подбирал слова Арсеньев. — Так вот, придётся отставить берег.
Никитин испуганно посмотрел на старшего лейтенанта, добродушная улыбка разом исчезла с его лица.
— Но ведь утром вы…
— Да, утром я разрешил, а сейчас обстановка переменилась.
— Т-товарищ старший лейтенант, — сказал Фролов, кивнув на Никитина, — ему надо быть на берегу. У него жена в родильном, сына сегодня ж-ждёт.
«И у меня жена в родильном, и я сына жду, — подумал он. — Странно… Почему все стало так безразлично?»
Водолаз Никитин улыбнулся, уверенный, что теперь, когда старшему лейтенанту известно, почему он должен быть на берегу, все будет в порядке.
Арсеньев посмотрел на Никитина, потом на деревянного Эриксона.
— Там обойдутся без нас… — устало сказал он, — без нас… Оба немедленно готовьтесь к спуску.
Никитин поражённо смотрел на Арсеньева.
— Что? — подражая Фитилёву, резко произнёс Сергей Алексеевич.
— Есть осмотреть корабль! — отчеканил Фролов.
Арсеньев медленно пересёк салон и скрылся за тяжёлыми резными дверями.
«Если всплывёт корабль, — продолжал он размышлять, — пластыри уцелеют. Но… но может увеличиться крен, мазут сразу не откачаешь».
— "Над морем красавица дева с-сидит", — неожиданно стал декламировать Фролов, подмигнув деревянному Христофору Колумбу.
И, к другу ласкаяся, так говорит:
— Д-достань ожерелье, с-спустися на дно.
Сегодня в пучину упало оно,
Ты этим докажешь с-свою мне любовь. —
В-вскипела младая у юноши кровь,
И ум его объял невольный н-недуг…
Он в п-пенную бездну кидается вдруг.
— Лермонтов, брат, сочинил, не кто-нибудь. — Фролов улыбнулся. — Видишь, Петя, вьюношу дева послала, так он слова не сказал, в воду полез, а тебе сам старший лейтенант Арсеньев приказал. Н-ничего, Петя, все будет как надо. Жена и вправду без тебя обойдётся…
— Приказать-то он приказал, да не так бы надо. Вот командир наш Фитилёв, — оживился Никитин, — он всегда спросит: как и что, от души спросит. Как мол, сына назовёшь? Как дома, здоровы? И сейчас бы вот про жену спросил. Понимаешь? Уж я наверно знаю: обязательно спросил бы.
— Н-да, п-подход другой у бати… Старший лейтенант тоже хороший человек, мрачный только, думает и молчит, молчит и думает. А сегодня совсем не в себе, по глазам видно. А в-вдруг дочка, — перешёл он на другое, — и в-выйдет, настраивал себя н-напрасно.
— Сын, — упорствовал Никитин.
— Ладно! — махнул рукой Фролов. — П-пойдём одеваться.
* * *
По тропам и решёткам машинного отделения рыжий, в веснушках матрос Евсюков и моторист Бортников медленно тащили вниз тяжёлую помпу для откачки мазута. Вокруг так грохотало, будто целая рота стучала молотками по жести. Все мотопомпы работали. Железные трапы и решётки в масле: ногам скользко.
Матросы осторожно поставили деликатный груз на решётки.
Бортников сел верхом на помпу и перевёл дух.
— Хорошо мы с тобой сообразили. Пока старший лейтенант на своей линейке считает, пока с докладом к бате ходит, пока то да се, а помпа, глядишь, на месте.
— А все это я, — отозвался Евсюков. — Как про мазут доложил, старший лейтенант целовать меня кинулся. Ей-богу, не вру, — добавил он поспешно, заметив на лице друга сомнение.
— И я рад, Женя. Чай, моряк, а не портянка!.. Уж как хочется корабль поднять! Ежели нужно, ведром стану воду черпать. А то с чего бы я тут кишку надрывал? Мог бы на постельке отдохнуть за милую душу, не вахтенный. Поехали, Женя, дальше!
Моряки с кряхтением взялись за помпу. Подбадривая друг друга, они спустили её на следующую площадку.
* * *
Арсеньев, не шевелясь, лежал на койке. Вялые мысли, казалось, прилипли к черепу. Прошло только полчаса с тех пор, как он разговаривал с Фитилёвым, а думалось — миновала вечность. Он забыл про матросов и про мазут, оставшийся в танках.
"Корабль сегодня не поднять! — вертелось одно и то же в мозгу. — Все равно придётся останавливать откачку. Выйдет так, как хочет этот шизофреник. Он может решить, что я нарочно. А разве не так? Все ли ты сделал, что от тебя зависит? Подумай, сообрази. Что это у меня, паралич воли? Недаром говорят: «Что вытягивается на дюйм, вытянется на фут».
Скрипнула дверь. Качнулся кренометр.
Арсеньев приподнял взлохмаченную голову, посмотрел на распахнувшуюся дверь, на стрелку, отклонившуюся ещё на два градуса, и снова уткнулся в подушку. «Черт с ним, крен так крен!» Ему казалось, будто он упал с большого судна в воду. Шёл с борта на борт по узкой сходне и поскользнулся. Два огромных железных корпуса тяжело ходят на волне близко от него. Он знает, что каждую секунду корабли могут сойтись бортами. Спасенья нет! Всем существом, каждым нервом ощущал Арсеньев это воображаемое сближение. Он чувствовал, как сжимается от страха каждая его клетка, чувствовал невыносимую тяжесть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110