Дьяк ударил Висковатого плетью еще раз. Лицо узника окровавилось.
— Ты же звал и хана крымского пустошить Русскую землю, се твое третье злое дело. Ты уличен в вероломстве и обмане, учиненном против твоего государя. Когда ты овца, не твори из себя пастыря. Когда ты нога, не воображай, что ты голова.
Канцлер вытер рукавом кровь с лица. Посмотрел на царя Ивана.
— Свитедельствую господом богом, что я всегда служил верою своему отечеству, — сказал он, с трудом выговаривая слова. — Слышу наглую клевету и не хочу больше оправдываться. Но раз ты жаждешь моей крови, пролей ее, хоть невинную, ешь и пей до насыщения.
Царь махнул рукой.
— Возьмите его! — раздался его скрипучий голос.
Малюта Скуратов сноровисто заткнул рот Висковатому тряпкой. Опричники одним мигом сорвали с него одежды и подвесили за ноги к поперечному бревну. Иван Михайлович, видя свой конец, силился перекреститься.
Малюта с низким поклоном подошел к царю.
— Кто должен казнить его, надежа православный царь?
— Пусть каждый мой верный слуга казнит вероломного.
Малюта первый подошел к висящему на бревне канцлеру, обрезал нос и, вскочив в седло, отъехал. Кто-то другой из опричников отрезал ему ухо… И пошло, и пошло… Каждый старался показать царю, что и он верный слуга.
Дьяк Василий Щелкалов выкликнул новое имя:
— Никита Фуников-Карцев, казначей великого государя!
Казначея Фуникова, верного друга Висковатого, опричники вывели на середину площади.
Дьяк Щелкалов слово в слово повторил Никите Фуникову обвинения, только что сказанные его товарищу.
— Ты, вероломный слуга, заслужил смерть, — закончил он.
— Я виноват перед богом, — сказал Никита Фуников, обращаясь к царю, — но не перед тобою. Однако твоя воля казнить меня безвинно.
— Ты погибнешь не по моей вине, — прохрипел царь, — а по вине своего товарища Ивашки Висковатого. Ведь ты слушался его. Ежели ты и не виноват ни в чем, однако ты угождал ему, и потому вам надлежит погибнуть обоим.
И царь махнул рукой.
Никиту Фуникова привязали к бревну так же, как и его друга. Но казнили его иначе. Опричники обливали его то кипятком, то холодной водой до тех пор, пока осужденный не испустил дух.
Третьим был казнен повар Федька Ребро. Он не избежал смерти. Малюта Скуратов не любил оставлять в живых тех, кто много знал…
Один за одним выходили на середину площади приговоренные к смерти. Их казнили по-разному. Некоторых жгли на костре, других сажали на кол или четвертовали.
Царь Иван часто дышал, не спускал глаз со смертников, вздрагивал от их криков и стонов, а порой заливался безудержным смехом.
Москвичи, бывшие на площади, не видели среди казненных ни князя Афанасия Вяземского, ни Алексея и Федора Басмановых.
Расправы и опалы продолжались все лето.
Погиб славный воевода, двадцать лет не слезавший с коня, победивший татар, и Литву, и немцев, князь Петр Семенович Оболенский-Серебряный. Думный советник Захария Иванович Очин-Плещеев. Иван Воронцов и Василий Разладин. Погиб воевода Крик Тыртов, израненный во многих битвах. Воевода Михаил Матвеевич Языков… Трудно перечислить всех, кто положил свою голову на плаху в этом году.
Временами царь приходил в себя. Лекарь давал ему укрепляющее питье. Царь Иван звал думного дьяка Василия Щелкалова и задавал ему один и тот же вопрос:
— Как мои воеводы в Ливонии, взят ли город Ревель?
И каждый раз дьяк Щелкалов отвечал:
— Город еще держится, великий государь. Однако воеводы обнадеживают вестями.
…24 октября возвратился из Англии долгожданный посол Андрей Совин. То, что он привез от королевы Елизаветы, было недостаточно для царя Ивана. Вместо договора он получил две грамоты: обычную, — как назвал царь, «проезжую», и тайную — за собственноручной подписью Елизаветы.
В обычной грамоте королева обязывалась соблюдать союз с Россией, оказывая взаимную помощь против общих врагов. В другой, тайной, она обещала царю с его семейством и приближенными убежище в Англии.
Но царю Ивану нужен был договор с крестным целованием и с соблюдением всех правил. Иначе он не верил, и грамота для него была пустой бумагой. Царь просил прислать посла Дженкинсона — он не приехал. Простое обещание королевы Елизаветы предоставить убежище повергло его в ярость. Оно унижало его, било по самолюбию, самому больному месту…
Посла Андрея Совина, избитого собственноручно царем, увезли домой без сознания.
Царь Иван снова и снова читал тайную грамоту:
«…Мы столь заботимся о безопасности вашей, царь и великий князь, что предлагаем, если когда-либо постигнет вас, господин брат наш царь и великий князь, такая несчастная случайность, по тайному ли заговору, по внешней ли вражде, что вы будете вынуждены покинуть ваши страны и пожелаете прибыть в наше королевство и в наши владения с благородной царицею, супругою вашею, и с вашими любезными детями, князьями, мы примем и будем содержать ваше высочество с такими почестями, какие приличествуют столь великому государю, и будем усердно стараться все устроить в угодность желания вашего величества и спокойному и свободному препровождению жизни вашего величества со всеми теми, кого с собой привезете…»
«Негодная, — сжимал кулаки царь Иван. — Ты забыла, что пишешь великому царю, выше тебя стоящему…»
«…Сверх того, мы назначим вам, царь и великий князь, в нашем королевстве место для содержания на вашем собственном счете, на все время, пока вам будет угодно оставаться у нас… обещаем сие по силе сей грамоты и словом христианского государя, во свидетельство чего и в большее укрепление сей нашей грамоты, мы, королева Елизавета, подписываем оную собственною нашею рукою в присутствии нижепоименованных вельмож наших и советников».
«Десять низких слуг читали эту грамоту, — едва сдерживая себя, думал царь Иван. — Глупая девка нарушила все правила, пренебрегла нашей просьбой… Я просил держать в тайне договор. У меня в Москве знал о нем только один человек. А она разгласила по всему государству. Я просил о взаимном предоставлении спокойной жизни в своей стране, ежели что случится. Я — ей, она — мне, а не так, как здесь написано… Я просил посла Антона — его не послали. Я не какой-нибудь свейский король Юхан, голый, и босый, и без деньги в кармане. Равных мне среди ваших королей нет…»
— Эй, — крикнул царь, — позвать ко мне Ивана Висковатого!
Вместо покойника вошел дьяк Василий Щелкалов. Царь Иван вспомнил про казнь своего канцлера и прикусил до крови губу.
Василий Щелкалов увидел бледное лицо, глаза, сверкающие гневом.
— А, это ты!.. Пиши грамоту к королеве аглицкой Елизавете… «Твоим государством, — произнес царь, подняв кверху руку, — правят, помимо тебя, люди, да не то что люди, а мужики торговые, а ты пребываешь в своем девическом чине, как есть пошлая девица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120