Он знал, чего хотят челобитчики, и знал, что не согласится на их просьбы. Он вглядывался в лица бояр, князей и дворян, стоявших перед ним на коленях. Наступит время, и он заставит их землю есть.
— Мы просим тебя советоваться со своими боярами, великий государь, и опалу класть по суду, — внятно произнес кто-то. — Кровь невинно убиенных тобой взывает. Твоя жестокость порождает заговоры.
Царь Иван сжал худые кулаки. Давно он не слышал столь дерзостного. О, если бы это было в Александровой слободе!.. Но сейчас надо сдержаться.
— Я знаю, откуда это идет. Новгородцы… — не повышая голоса, произнес царь. — По вольностям, по вече соскучились. Мало им дедовской памяти, палки захотели… И вам, рабы мои, вольности новгородские спать не дают… Внимайте, горе дому, которым управляет женщина, горе городу, которым управляют многие. Ибо так же как женщина не способна оставаться на едином решении, так и многие правители царства — один захочет одного, другой другого. Я не хочу быть под властью своих рабов, разве это грех?
Он опять посмотрел на собравшихся. На многих лицах была твердая решимость. «Будьте же вы прокляты! — пронеслось в голове царя. — Может быть, прав князь Михаил, может быть, и следует срубить всем головы».
Царь Иван замолчал и позволил снова говорить Висковатому. А сам сидел, опустив веки, плотно сдвинув пальцы рук, и вспоминал то, что произошло за последнее время. Ливонская война все туже и туже затягивала петлю на шее русского государства. Всего два месяца тому назад без всякого успеха прервались переговоры о мире с литовскими послами. Царские вельможи требовали возвращения древних русских земель — Киева, Гомеля, Витебска и всей Ливонии. Литовские послы не соглашались.
Бояре на заседании думы 17 июня 1566 года, выслушав сообщение дьяка Висковатого о переговорах, решили не заключать мира без возвращения древних земель, а заключить перемирие.
При возобновлении переговоров главным стал вопрос о Ливонии. Царь Иван стремился получить всю Ливонию, однако он соглашался на значительные уступки, если ему будет отдан город Рига. Русская торговля требовала хорошего порта на Балтийском море для свободной торговли.
Литовские послы отказались уступить Ригу царю Ивану. Они соглашались оставить за Москвой только те ливонские земли, которые были ко времени переговоров заняты русскими войсками. Таким образом, нужно было отказаться от Риги или продолжить обременительную Ливонскую войну.
Царь Иван хотел воевать. Но для войны он должен был найти опору среди вельмож, служилых людей, купечества и духовенства. 28 июня открылось заседание собора, призванного поддержать военные устремления царя Ивана. С другой стороны, он надеялся, что литовские послы испугаются единодушного решения и пойдут на уступки. На соборе присутствовали бояре и дворяне, духовенство, дети боярские и помещики из многих городов, гости и купцы. Преобладали дворяне. Всего собралось около четырехсот человек.
Собор одобрил решение царя продолжать войну за Ливонию. И вот опять смутьянство.
Поглощенный своими мыслями, царь сидел неподвижно, положив руки на посох…
На дворе раздался топот конских копыт, хриплое взлаивание труб, загрохотал барабан. Царь насторожился. До его ушей донеслись отчаянные вопли. Прогремело несколько пищальных выстрелов.
— Гойда, гойда! — совсем явственно слышал царь выкрики опричников, и по лицу его пробежала злая усмешка.
С шумом распахнулась дверь, на пороге стоял запыхавшийся Малюта Скуратов — в кольчуге, при бедре сабля, за поясом длинный нож.
— Великий государь, — торжественно произнес он, — верные слуги по зову твоему прискакали из Александровой слободы. Вшивый сброд на площади мы разогнали. Что прикажешь?
Царь поднялся с кресла.
— Изменники, — пронзительно закричал он, указывая длинным пальцем на коленопреклоненных вельмож, — все вы изменники! И ваши советы смердят изменой. Что, задумали извести меня, своего владыку, а-а? Всех в тюрьму!..
Челобитчики поднялись с колен, зашумели. Некоторые схватились было за оружие, спрятанное под одеждой, но быстро опомнились.
— Прошу пожаловать, бояре, и князья, и дворяне, — с издевкой, кланяясь, сказал Малюта Скуратов. — Слышали царское повеление? По одному проходите…
У дверей вельмож ждали опричники. Они закручивали всем без разбору назад руки и вязали пеньковыми веревками.
На Ивановской площади никого не осталось. Чуя поживу, каркая, перелетали с места на место большие черные вороны. Они садились на кресты церквей, на башни и стены…
Более двухсот человек, подписавших челобитную, были брошены в тюрьму. Царь Иван сделал выбор — решил по-прежнему держаться опричнины. Его испугало дружное выступление вельможной и приказной знати. Он страшился снова попасть под цепкую боярскую руку.
Печатник Иван Висковатый просчитался.
За два года неограниченной власти царь показал свой кровавый нрав. Слишком много набралось обиженных. А тех, кого он обидел, он больше всего боялся и ждал от них мести. Всегда подчеркивая божественное начало своей власти, царь Иван кровавыми расправами подорвал к ней доверие и, по мнению многих, не мог быть божьим помазанником…
В царских покоях до полуночи бражничали ближние царские люди, празднуя победу. Царь Иван глотнул красного испанского вина и развеселился. Все, что случилось днем, казалось ему теперь не столь страшным.
Отпив из чаши, Алексей Басманов, главный опричный военачальник, худой высокий старик с козлиной бородкой, сказал, ни к кому не обращаясь:
— Вишь ведь, что задумали — с царем равняться! Жди теперича новых заговоров, будут они великому государю всяко досаждать. Не удалось на свою сторону перетянуть, так они вовсе похотят с престола сбросить и своего поставить… Ивашка Висковатый раскудахтался. А кто такой Ивашка? Отец его всего-то-навсего пономарил в худой церкви. А сын на все государство звонит… А Ванька Федоров, боярин-конюший? Он-то молчал, а что у него в голове — гадать не надобно.
Алексей Басманов рассмеялся. Царь Иван перестал грызть баранью лопатку и посмотрел на Малюту Скуратова.
— Не кручинься, великий государь, себя не пожалею, а измену сыщу. Все твои вороги вот здесь у меня будут! — И Малюта сжал волосатый кулак.
— Федорова завтра в Полоцк воеводой отправлю. Ты за ним своих молодцов шли, штоб в семь глаз смотрели, слышишь, Гриша? — нахмурил брови царь. — А Ивана Висковатого люблю за прямое слово, знаю, мне не изменит, не продаст. И замены ему не сыскать — умен… Остальных в погребе подержи для острастки и выпусти. Не то все земские дела станут. Закоперщикам, как прежде сказывал, головы срубить.
— Сделаю, как велишь, великий государь. Только бы из тех земских людей с десяток для сыску оставить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120