Говорят, одну ночь и один день будут пировать в замке Саакадзе. Говорят, богатые подарки приготовил Саакадзе для шаха и ненасытных ханов. Говорят, Саакадзе просить будет шаха за картлийский народ. Говорят, в Носте снова развернется знамя азнауров.
– Говорят, когда в Иране еще не было караванных путей и люди еще не знали вкуса миндаля, царь персидский, Шаддат, пожелал устроить ад и рай. Если царь пожелал – эмиры три дня ломали головы. Шаддат терпение потерял и бросил такое слово: «Со всех земель в первый день летнего солнца соберите красивейших женщин и мужчин. Змей и скорпионов тоже не забудьте. Пусть предстанут перед моими разборчивыми глазами. Для красивых людей я, царь Шаддат, создам рай, где они каждый день после еды будут грызть гозинаки и пить картлийское вино. Для скорпионов и змей я, царь Шаддат, создам ад, где они каждый день одного грешного человека кушать будут». Веселый рай придумал перс, ад тоже придумал веселый. В то время как красивые женщины и мужчины на пути к царю Шаддату остановились отдохнуть в Картли, змеи – в Муганской степи, а скорпионы – в Кашане, царь Шаддат без совета эмиров неожиданно умер. Не успел умный царь попасть ни в свой рай, ни в свой ад. Что делать?! Вылез другой царь, чихнул и повелел эмирам забыть о глупых делах Шаддата. Тогда змеи остались в Мугани, скорпионы – в Кашане, а красивые люди – в Грузии… Вот почему проклятые мусульмане так любят приходить в Грузию, – закончил мествире.
По-весеннему плескалась Ностури, медленно вползали с высот теплые сумерки.
Ностевцы, увлеченные сказом мествире, не заметили, как подошел закутанный в бурку и башлык высокий путник и молча опустился на край бревна.
– Если такое знаешь, мествире, почему защищаешь всегда Саакадзе? Разве не он за собой персов, как волк хвост, тащит? Даже в Носте один не приехал из гордости, – сказал юркий ностевец.
– Почему, худой заяц, думаешь, что от гордости? Может, персов одних боится оставить? Может, оттого и Носте уцелело, что их тащит за собой?!
– Не кричи, Нодар! Все равно нехорошо, когда грузин с персами дружит.
– А ты откуда знаешь, что дружит? Рыжий черт!
– Сам черт! Завтра увидишь, кто дурак. Нарочно в Носте раньше не прискакал Георгий, хочет показать сразу, как его голове идет чалма, а коню – золотое седло. Тоже подарок великого шаха, пусть на этом слове скорпионы вцепятся в персов.
– Не вцепятся: Саакадзе хорошую дорогу покажет!
– Ты что такой разговор ведешь про своего господина, ишачий навоз!
– А ты верблюжья слюна! Без ушей живешь!
– Правда, ему уши воробьиный помет залепил! Вся Картли говорит: Саакадзе дорогу показал персам, он один не слышит.
– Показал?! Обратно тоже сам дорогу покажет собачьим детям. Правду говоришь, Шалва, может, поведет их через Мугань!
– Чтоб им там змеи зад отгрызли, – плюнул прадед Матарса, – наш Георгий от Георгия Победоносца слово знает, не трогают его змеи. Сколько раз с моим Матарсом в детстве змей за хвост тащили из леса. Змея тоже рада, любит гулять с людьми.
– Чтоб всю жизнь шах так гулял! – не успокаивался юркий ностевец.
– Шах пусть гуляет, а Георгия не беспокой, он всегда думает о народе.
– Думает?! Волк тоже думает о ягненке.
– Если не замолчишь, богом клянусь, лицо станет раздавленной сливой.
– Молодец, Шалва! Кто смеет плохо говорить о нашем Георгии?
– Я!
– Ты?
– Я!
– Ах, ты, мул бесхвостый! Тебе сколько лет, что голос подымать смеешь?!
– Мне? Мне шестнадцать, и я покажу, как смею! Моя бабушка поехала гостить в Греми, а ее там проклятые сарбазы убили. Почему теперь говорить не смею?!
– Бабушка уехала, сама виновата, не время ходить в гости, когда дождь на дворе.
– Не время господина защищать, когда азнауры велят вооружиться против персов.
– А тебе какое дело до азнауров? Ты кто?!
– Я?! Грузин!
– Ишак ты, а не грузин!
– Сам ишак и на ишаке джигитуешь!
– Что?!
– Тебе сколько лет?!
– Шестнадцать! А это тебе за бесхвостого мула, а тебе за ишака, – и парень наотмашь ударил одного в глаз, а другого в зубы.
Все вскочили, кроме прадеда Матарса. Началась свалка: кто разнимал, кто сам вмешивался в драку. Парень ловко отбивался, щедро раздавая затрещины.
В гущу драки спокойно протиснулся высокий незнакомец, разбрасывая дерущихся. Он явно защищал парня.
– Почему не в свое дело вмешиваешься! – спросил с досадой прадед Матарса, смолоду любивший драки. – Если чужой, смирно смотреть должен, почему мешаешь?
– А если не чужой?!
– Тогда только одну сторону должен бить, почему всех разбрасываешь?
Парень вцепился в грудь пришельцу.
– Ты за Саакадзе или против?!
– И за и против! – проговорил пришелец, сбрасывая бурку и башлык.
– Георгий Саакадзе! – вскрикнул юркий ностевец.
– Георгий Саакадзе! Саакадзе! Саакадзе! – удивленно, испуганно и обрадованно крикнули ностевцы.
И сразу наступила настороженная тишина. Ностевцы молча, с изумлением рассматривали Георгия, его простую азнаурскую чоху, всем памятную шашку Нугзара и некогда преподнесенный ностевцами кожаный с серебряной чеканкой пояс.
Георгий положил руку на плечо парня.
– Придешь ко мне в замок, получишь коня, шашку. Отправишься к азнауру Микеладзе, пусть зачислит тебя начальником над десятью. Будешь драться за азнауров.
Долго смотрели пораженные ностевцы вслед удаляющемуся Саакадзе.
Мествире раздул гуда-ствири и тихо стал наигрывать песню:
О времени Георгия Саакадзе,
Времени освежающего дождя…
Силясь унять волнение, Георгий вбежал на площадку Ностевского замка. Там стояла Русудан, бледная, с протянутыми руками. Он упал на колени, обхватил ноги Русудан и спрятал в складках ее платья пылающее лицо.
– Русудан, о моя сильная Русудан! Кто сравнится с тобой в уме и красоте? – шептал Георгий, с ужасом думая: «Неужели двоих люблю?»
– Что с тобой? Разве мы не виделись в Горисцихе?! Или ты виновен передо мной?.. О Георгий, дай взглянуть в твои глаза! Георгий, Георгий! Русудан не переживет измены… Скажи!..
– Нет, моя Русудан! Только ради тебя бьется любовью сердце, только тебя помню в своих желаниях! Но…
– Не говори, Георгий, подожди!.. Дай еще минуту верить в мое счастье! – Русудан схватилась за сердце.
– Что ты подумала, моя Русудан? Меня смутило видение далекого детства. Я потрясен встречей с моей сестрой.
– Тэкле?! Говори! Говори, Георгий! Прости мою женскую глупость: от любви она.
Шах, Караджугай-хан, Эреб-хан, Карчи-хан, Пьетро делла Валле, иранцы и грузинские князья пировали в Ностевском замке.
Неотступно следовавшие за шахом Баграт и Симон угодливо кружились около властелина.
Нугзар и Зураб старались заслонить Баграта и Симона от «солнца Ирана».
Но и Шадиман с Андукапаром не упускали из виду «льва Ирана». Остальные светлейшие и несветлейшие стремились быть замеченными если не шахом, то хотя бы Караджугай-ханом или Эреб-ханом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
– Говорят, когда в Иране еще не было караванных путей и люди еще не знали вкуса миндаля, царь персидский, Шаддат, пожелал устроить ад и рай. Если царь пожелал – эмиры три дня ломали головы. Шаддат терпение потерял и бросил такое слово: «Со всех земель в первый день летнего солнца соберите красивейших женщин и мужчин. Змей и скорпионов тоже не забудьте. Пусть предстанут перед моими разборчивыми глазами. Для красивых людей я, царь Шаддат, создам рай, где они каждый день после еды будут грызть гозинаки и пить картлийское вино. Для скорпионов и змей я, царь Шаддат, создам ад, где они каждый день одного грешного человека кушать будут». Веселый рай придумал перс, ад тоже придумал веселый. В то время как красивые женщины и мужчины на пути к царю Шаддату остановились отдохнуть в Картли, змеи – в Муганской степи, а скорпионы – в Кашане, царь Шаддат без совета эмиров неожиданно умер. Не успел умный царь попасть ни в свой рай, ни в свой ад. Что делать?! Вылез другой царь, чихнул и повелел эмирам забыть о глупых делах Шаддата. Тогда змеи остались в Мугани, скорпионы – в Кашане, а красивые люди – в Грузии… Вот почему проклятые мусульмане так любят приходить в Грузию, – закончил мествире.
По-весеннему плескалась Ностури, медленно вползали с высот теплые сумерки.
Ностевцы, увлеченные сказом мествире, не заметили, как подошел закутанный в бурку и башлык высокий путник и молча опустился на край бревна.
– Если такое знаешь, мествире, почему защищаешь всегда Саакадзе? Разве не он за собой персов, как волк хвост, тащит? Даже в Носте один не приехал из гордости, – сказал юркий ностевец.
– Почему, худой заяц, думаешь, что от гордости? Может, персов одних боится оставить? Может, оттого и Носте уцелело, что их тащит за собой?!
– Не кричи, Нодар! Все равно нехорошо, когда грузин с персами дружит.
– А ты откуда знаешь, что дружит? Рыжий черт!
– Сам черт! Завтра увидишь, кто дурак. Нарочно в Носте раньше не прискакал Георгий, хочет показать сразу, как его голове идет чалма, а коню – золотое седло. Тоже подарок великого шаха, пусть на этом слове скорпионы вцепятся в персов.
– Не вцепятся: Саакадзе хорошую дорогу покажет!
– Ты что такой разговор ведешь про своего господина, ишачий навоз!
– А ты верблюжья слюна! Без ушей живешь!
– Правда, ему уши воробьиный помет залепил! Вся Картли говорит: Саакадзе дорогу показал персам, он один не слышит.
– Показал?! Обратно тоже сам дорогу покажет собачьим детям. Правду говоришь, Шалва, может, поведет их через Мугань!
– Чтоб им там змеи зад отгрызли, – плюнул прадед Матарса, – наш Георгий от Георгия Победоносца слово знает, не трогают его змеи. Сколько раз с моим Матарсом в детстве змей за хвост тащили из леса. Змея тоже рада, любит гулять с людьми.
– Чтоб всю жизнь шах так гулял! – не успокаивался юркий ностевец.
– Шах пусть гуляет, а Георгия не беспокой, он всегда думает о народе.
– Думает?! Волк тоже думает о ягненке.
– Если не замолчишь, богом клянусь, лицо станет раздавленной сливой.
– Молодец, Шалва! Кто смеет плохо говорить о нашем Георгии?
– Я!
– Ты?
– Я!
– Ах, ты, мул бесхвостый! Тебе сколько лет, что голос подымать смеешь?!
– Мне? Мне шестнадцать, и я покажу, как смею! Моя бабушка поехала гостить в Греми, а ее там проклятые сарбазы убили. Почему теперь говорить не смею?!
– Бабушка уехала, сама виновата, не время ходить в гости, когда дождь на дворе.
– Не время господина защищать, когда азнауры велят вооружиться против персов.
– А тебе какое дело до азнауров? Ты кто?!
– Я?! Грузин!
– Ишак ты, а не грузин!
– Сам ишак и на ишаке джигитуешь!
– Что?!
– Тебе сколько лет?!
– Шестнадцать! А это тебе за бесхвостого мула, а тебе за ишака, – и парень наотмашь ударил одного в глаз, а другого в зубы.
Все вскочили, кроме прадеда Матарса. Началась свалка: кто разнимал, кто сам вмешивался в драку. Парень ловко отбивался, щедро раздавая затрещины.
В гущу драки спокойно протиснулся высокий незнакомец, разбрасывая дерущихся. Он явно защищал парня.
– Почему не в свое дело вмешиваешься! – спросил с досадой прадед Матарса, смолоду любивший драки. – Если чужой, смирно смотреть должен, почему мешаешь?
– А если не чужой?!
– Тогда только одну сторону должен бить, почему всех разбрасываешь?
Парень вцепился в грудь пришельцу.
– Ты за Саакадзе или против?!
– И за и против! – проговорил пришелец, сбрасывая бурку и башлык.
– Георгий Саакадзе! – вскрикнул юркий ностевец.
– Георгий Саакадзе! Саакадзе! Саакадзе! – удивленно, испуганно и обрадованно крикнули ностевцы.
И сразу наступила настороженная тишина. Ностевцы молча, с изумлением рассматривали Георгия, его простую азнаурскую чоху, всем памятную шашку Нугзара и некогда преподнесенный ностевцами кожаный с серебряной чеканкой пояс.
Георгий положил руку на плечо парня.
– Придешь ко мне в замок, получишь коня, шашку. Отправишься к азнауру Микеладзе, пусть зачислит тебя начальником над десятью. Будешь драться за азнауров.
Долго смотрели пораженные ностевцы вслед удаляющемуся Саакадзе.
Мествире раздул гуда-ствири и тихо стал наигрывать песню:
О времени Георгия Саакадзе,
Времени освежающего дождя…
Силясь унять волнение, Георгий вбежал на площадку Ностевского замка. Там стояла Русудан, бледная, с протянутыми руками. Он упал на колени, обхватил ноги Русудан и спрятал в складках ее платья пылающее лицо.
– Русудан, о моя сильная Русудан! Кто сравнится с тобой в уме и красоте? – шептал Георгий, с ужасом думая: «Неужели двоих люблю?»
– Что с тобой? Разве мы не виделись в Горисцихе?! Или ты виновен передо мной?.. О Георгий, дай взглянуть в твои глаза! Георгий, Георгий! Русудан не переживет измены… Скажи!..
– Нет, моя Русудан! Только ради тебя бьется любовью сердце, только тебя помню в своих желаниях! Но…
– Не говори, Георгий, подожди!.. Дай еще минуту верить в мое счастье! – Русудан схватилась за сердце.
– Что ты подумала, моя Русудан? Меня смутило видение далекого детства. Я потрясен встречей с моей сестрой.
– Тэкле?! Говори! Говори, Георгий! Прости мою женскую глупость: от любви она.
Шах, Караджугай-хан, Эреб-хан, Карчи-хан, Пьетро делла Валле, иранцы и грузинские князья пировали в Ностевском замке.
Неотступно следовавшие за шахом Баграт и Симон угодливо кружились около властелина.
Нугзар и Зураб старались заслонить Баграта и Симона от «солнца Ирана».
Но и Шадиман с Андукапаром не упускали из виду «льва Ирана». Остальные светлейшие и несветлейшие стремились быть замеченными если не шахом, то хотя бы Караджугай-ханом или Эреб-ханом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142