Если бы существовал способ принять ее боль на себя, он бы охотно сделал это, но сердце подсказывало, что это испытание она должна пройти сама и никто за нее этого не сделает.
Поэтому Жан отпустил ее. Он мог только ждать и молиться, чтобы Кэтлин оказалась такой сильной, какой он ее себе представлял. Ему слишком хорошо было знакомо искушение уйти из жизни вслед за любимым человеком. Борьба между силами жизни и смерти могла быть весьма ожесточенной, и он мог только надеяться, что силы жизни одержат верх в этом страшном для Кэтлин поединке. Возможно, потому Бог и позаботился о том, чтобы в такие периоды в душе человека рождался беспричинный гнев. Гнев удерживал человека при жизни, заглушая неизбежное в таких случаях желание воссоединиться с любимым в мире ином. Ему самому поначалу показалось странной ярость, охватившая его после смерти Рейчел, она не вязалась с его огромным горем. Но чем упорнее Жан старался подавить свой гнев, тем сильнее он становился; в конечном итоге, именно бушевавшее у него в душе пламя гнева дало облегчение, которого не смогли дать слезы. Гнев был направлен против несправедливой судьбы. Он проклинал Бога, людей, тяжелые роды, убившие Рейчел, самого себя и даже свою новорожденную дочь.
Затем, когда проклинать было уже некого, этот гнев необъяснимым образом обратился на умершую жену. Она уже дважды рожала, и все обходилось благополучно. Почему же в этот раз у нее не получилось? Как могла она позволить себе забеременеть в самый тяжелый период в истории Сан-Доминго, когда они вынуждены были бежать от революции, спасая свои жизни? И почему, ну почему она позволила, чтобы схватки начались раньше, чем они добрались до Нового Орлеана? Всего несколько часов пути оставалось им до места назначения. И самое главное — какое право имела она умереть и оставить его одного — растерянного, с разбитым сердцем?
Наконец гнев его исчерпал себя. Наступил период скорби, хотя тоже тягостный, но по интенсивности переживаний не идущий в сравнение с первым. Постепенно он примирился с неизбежностью утраты, перестал оспаривать волю Божью. Все это произошло девять лет назад, но и до сих пор бывали моменты, когда он ощущал свое горе так же остро, как и в день смерти Рейчел, хотя подобное случалось с ним все реже. Мысли Жана переключились на Кэтлин, на свою незатухающую любовь к ней, любовь, которая становилась все сильнее, которая давала, ничего не прося взамен.
С усталым вздохом Жан отошел от поручней. Как бы обеспокоен он ни был, сделать он ничего не мог. Оставалось только верить в то, что Кэтлин выдержит это ужасное испытание.
В течение шести дней «Старбрайт» плыл на запад, к центру залива, хотя Кэтлин никакого особого курса не намечала. Погруженная в свое горе, она не обращала внимания, куда и как долго они плывут. Ей было все равно, плыви они хоть в вечность, лишь бы никто не мешал ей.
По большей части она сама стояла у штурвала, но иногда уступала место Финли и тогда забиралась на самую верхушку мачты и сидела там, уставясь на бескрайний голубой простор. Но покоя она не обретала, душу ей разрывали самые различные чувства. Они плыли по спокойным водам, а у нее в груди была настоящая буря — гнев сменялся разочарованием, отчаяние — унынием, тревога — проклятиями. Слезы стали ее постоянным спутником.
Неоднократно у нее возникало желание выпрыгнуть из своего «гнезда печали» и броситься в бездонные глубины. Ее горе не знало предела, боль не знала границ. Но, подавляя и горе, и боль, в Душе разрастался гнев. Под ярким тропическим солнцем гнев созревал и набухал, как нарыв, отравляя ей кровь.
Наконец настал день, когда он с дикой силой прорвался наружу. Одна наверху Кэтлин завизжала, обращаясь к небесам.
— Будь ты проклят, Рид Тейлор! — вопила она. — Будь проклят за то, что оставил меня одну! Ты обещал, — голос на секунду прервался, затем с новой силой вознесся вверх. — Лживый, беспардонный подонок, ты обещал вернуться домой. Что я скажу твоей матери и детям? Неужели говорить им, что ты покоишься на дне океана в объятиях какой-то незнакомки? Если бы ты не пытался спасти ее, если бы не был так по-идиотски галантен, ты был бы сейчас живым и в моих объятиях. — Грудь ее разрывало от боли, но она продолжала изливать свою тоску и ярость. — Ты был отличным капитаном, Рид. Тебе следовало сохранить свой корабль, каким бы свирепым ни был шторм, какими бы высокими ни были волны. Тебе следовало вернуться домой. Что дало тебе право причинить мне эту боль? Что дает тебе право лежать там в полном покое, пока я переживаю этот ад?
Она замолчала и прижалась к мачте, словно дав выход гневу, истощила все свои силы. Она чувствовала себя маленькой, слабой, опустошенной, но более спокойной, чем была в течение всех этих недель. Казалось, боль, точившая ее изнутри, частично вышла наружу. Неистово рыдая, она медленно спустилась с мачты, проковыляла в свою каюту и провалилась в благословенный сейчас сон.
Дэн и Финли с тревогой смотрели ей вслед. Им было тяжело видеть ее страдания и быть не в состоянии облегчить их. Они могли лишь заботиться о ее насущных потребностях и как можно более внимательно следить за ней. Каждый раз, когда она взбиралась на мачту или стояла, отрешенно уставясь в морские глубины, они замирали от страха. Они понимали, в каком напряжении находилась Кэтлин, опасно балансируя на грани утраты рассудка, когда небольшого толчка было достаточно, чтобы сбросить ее в пропасть безумия.
Оба они знали и любили Кэтлин с детства. Дэн, подобно доброму старому дядюшке, терпеливо учил ее сначала вязать морские узлы, потом премудростям судовождения. В школьные годы Кэтлин пережила период увлечения Хэлом Финли, когда он временно был ее идолом.
Оба плавали под командованием Кэтлин в ее пиратские дни, с готовностью став пиратами только потому, что она их об этом попросила. Они вместе встречали бесчисленные ураганы, участвовали в морских боях, сражались с другими пиратами, вместе попадали в ловушки. Они плавали вместе, сражались вместе, они давали ей советы, защищали ее, беспокоились о ней, смеялись и плакали вместе с ней, едва не лопались от гордости за нее, наблюдали, как она взрослеет, превращаясь в сильную, прекрасную женщину.
Они были свидетелями ее страданий и попыток задавить в себе любовь к Риду в первый год ее замужества. В бессильном отчаянии наблюдали они, как Кэтлин и Рид намеренно снова и снова причиняли друг другу боль. Они разделяли ее гнев, ее боль, ее желание отомстить. Потом они вместе с ней радовались обретенной ею и Ридом глубокой любви, рождению двух ее детей. Теперь они разделяли ее горе, но были бессильны уменьшить его.
В последующие два дня Кэтлин была более спокойной, но и более подавленной, чем раньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Поэтому Жан отпустил ее. Он мог только ждать и молиться, чтобы Кэтлин оказалась такой сильной, какой он ее себе представлял. Ему слишком хорошо было знакомо искушение уйти из жизни вслед за любимым человеком. Борьба между силами жизни и смерти могла быть весьма ожесточенной, и он мог только надеяться, что силы жизни одержат верх в этом страшном для Кэтлин поединке. Возможно, потому Бог и позаботился о том, чтобы в такие периоды в душе человека рождался беспричинный гнев. Гнев удерживал человека при жизни, заглушая неизбежное в таких случаях желание воссоединиться с любимым в мире ином. Ему самому поначалу показалось странной ярость, охватившая его после смерти Рейчел, она не вязалась с его огромным горем. Но чем упорнее Жан старался подавить свой гнев, тем сильнее он становился; в конечном итоге, именно бушевавшее у него в душе пламя гнева дало облегчение, которого не смогли дать слезы. Гнев был направлен против несправедливой судьбы. Он проклинал Бога, людей, тяжелые роды, убившие Рейчел, самого себя и даже свою новорожденную дочь.
Затем, когда проклинать было уже некого, этот гнев необъяснимым образом обратился на умершую жену. Она уже дважды рожала, и все обходилось благополучно. Почему же в этот раз у нее не получилось? Как могла она позволить себе забеременеть в самый тяжелый период в истории Сан-Доминго, когда они вынуждены были бежать от революции, спасая свои жизни? И почему, ну почему она позволила, чтобы схватки начались раньше, чем они добрались до Нового Орлеана? Всего несколько часов пути оставалось им до места назначения. И самое главное — какое право имела она умереть и оставить его одного — растерянного, с разбитым сердцем?
Наконец гнев его исчерпал себя. Наступил период скорби, хотя тоже тягостный, но по интенсивности переживаний не идущий в сравнение с первым. Постепенно он примирился с неизбежностью утраты, перестал оспаривать волю Божью. Все это произошло девять лет назад, но и до сих пор бывали моменты, когда он ощущал свое горе так же остро, как и в день смерти Рейчел, хотя подобное случалось с ним все реже. Мысли Жана переключились на Кэтлин, на свою незатухающую любовь к ней, любовь, которая становилась все сильнее, которая давала, ничего не прося взамен.
С усталым вздохом Жан отошел от поручней. Как бы обеспокоен он ни был, сделать он ничего не мог. Оставалось только верить в то, что Кэтлин выдержит это ужасное испытание.
В течение шести дней «Старбрайт» плыл на запад, к центру залива, хотя Кэтлин никакого особого курса не намечала. Погруженная в свое горе, она не обращала внимания, куда и как долго они плывут. Ей было все равно, плыви они хоть в вечность, лишь бы никто не мешал ей.
По большей части она сама стояла у штурвала, но иногда уступала место Финли и тогда забиралась на самую верхушку мачты и сидела там, уставясь на бескрайний голубой простор. Но покоя она не обретала, душу ей разрывали самые различные чувства. Они плыли по спокойным водам, а у нее в груди была настоящая буря — гнев сменялся разочарованием, отчаяние — унынием, тревога — проклятиями. Слезы стали ее постоянным спутником.
Неоднократно у нее возникало желание выпрыгнуть из своего «гнезда печали» и броситься в бездонные глубины. Ее горе не знало предела, боль не знала границ. Но, подавляя и горе, и боль, в Душе разрастался гнев. Под ярким тропическим солнцем гнев созревал и набухал, как нарыв, отравляя ей кровь.
Наконец настал день, когда он с дикой силой прорвался наружу. Одна наверху Кэтлин завизжала, обращаясь к небесам.
— Будь ты проклят, Рид Тейлор! — вопила она. — Будь проклят за то, что оставил меня одну! Ты обещал, — голос на секунду прервался, затем с новой силой вознесся вверх. — Лживый, беспардонный подонок, ты обещал вернуться домой. Что я скажу твоей матери и детям? Неужели говорить им, что ты покоишься на дне океана в объятиях какой-то незнакомки? Если бы ты не пытался спасти ее, если бы не был так по-идиотски галантен, ты был бы сейчас живым и в моих объятиях. — Грудь ее разрывало от боли, но она продолжала изливать свою тоску и ярость. — Ты был отличным капитаном, Рид. Тебе следовало сохранить свой корабль, каким бы свирепым ни был шторм, какими бы высокими ни были волны. Тебе следовало вернуться домой. Что дало тебе право причинить мне эту боль? Что дает тебе право лежать там в полном покое, пока я переживаю этот ад?
Она замолчала и прижалась к мачте, словно дав выход гневу, истощила все свои силы. Она чувствовала себя маленькой, слабой, опустошенной, но более спокойной, чем была в течение всех этих недель. Казалось, боль, точившая ее изнутри, частично вышла наружу. Неистово рыдая, она медленно спустилась с мачты, проковыляла в свою каюту и провалилась в благословенный сейчас сон.
Дэн и Финли с тревогой смотрели ей вслед. Им было тяжело видеть ее страдания и быть не в состоянии облегчить их. Они могли лишь заботиться о ее насущных потребностях и как можно более внимательно следить за ней. Каждый раз, когда она взбиралась на мачту или стояла, отрешенно уставясь в морские глубины, они замирали от страха. Они понимали, в каком напряжении находилась Кэтлин, опасно балансируя на грани утраты рассудка, когда небольшого толчка было достаточно, чтобы сбросить ее в пропасть безумия.
Оба они знали и любили Кэтлин с детства. Дэн, подобно доброму старому дядюшке, терпеливо учил ее сначала вязать морские узлы, потом премудростям судовождения. В школьные годы Кэтлин пережила период увлечения Хэлом Финли, когда он временно был ее идолом.
Оба плавали под командованием Кэтлин в ее пиратские дни, с готовностью став пиратами только потому, что она их об этом попросила. Они вместе встречали бесчисленные ураганы, участвовали в морских боях, сражались с другими пиратами, вместе попадали в ловушки. Они плавали вместе, сражались вместе, они давали ей советы, защищали ее, беспокоились о ней, смеялись и плакали вместе с ней, едва не лопались от гордости за нее, наблюдали, как она взрослеет, превращаясь в сильную, прекрасную женщину.
Они были свидетелями ее страданий и попыток задавить в себе любовь к Риду в первый год ее замужества. В бессильном отчаянии наблюдали они, как Кэтлин и Рид намеренно снова и снова причиняли друг другу боль. Они разделяли ее гнев, ее боль, ее желание отомстить. Потом они вместе с ней радовались обретенной ею и Ридом глубокой любви, рождению двух ее детей. Теперь они разделяли ее горе, но были бессильны уменьшить его.
В последующие два дня Кэтлин была более спокойной, но и более подавленной, чем раньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112