Трудно сказать, что он найдет, а если не будет поосторожнее, только еще больше ее напугает. Бог видит, этого он не хотел.
«Не стоит пугать малышей. По крайней мере до той минуты, пока они еще могут убежать».
К горлу подкатила тошнота. Он прочел сценарий всего однажды, но память у него хорошая. Слишком много строчек застряло в мозгу.
— Стеффи? — тихо окликнул он. Робкий шелест. Молчание.
— Все хорошо. Поговори со мной.
Тихий испуганный шепот пролетел сквозь мрак:
— Ты монстр?
Он мучительно зажмурился.
«Не сейчас, милая, но дай мне еще месяц…»
— Нет, солнышко. Это Рен. Молчание.
— П-пожалуйста, уходите.
Даже в этом ужасе она помнила о хороших манерах.
«Вежливые маленькие девочки — самые легкие жертвы, — утверждал Стрит в сценарии. — Потребность угодить перевешивает их инстинкты выживания».
Он продрог от холода. Одежда отсырела. Но невзирая на все это, покрылся потом. Почему именно ему выпало найти девочку? Почему не Гарри? Не Изабел?
Он старался ступать как можно тише.
— Все тебя ищут, детка. Твои родители волнуются. Легкие шаги.
Она, похоже, отступает, боясь, что он подойдет ближе. Но что ее так напугало?
Он словно преследует ее и ненавидит это ощущение. Более того, ненавидит себя за то, что автоматически добавляет эти эмоции к огромной мусорной куче в душе, куче, составлявшей резервный фонд актерского искусства, откуда он черпал все необходимое, чтобы донести до зрителей уродливость человеческой натуры. Такие «свалки» были у каждого актера, но он подозревал, что его собственные куда омерзительнее, чем у остальных.
Только полное отчаяние могло загнать девочку сюда. Или… или у нее не было выбора.
— Тебе больно?
Он старался говорить спокойно, но получалось плохо.. — Кто-то сделал тебе больно? Короткий испуганный звук, будто она икнула.
— Тут… тут много пауков.
Вместо того чтобы пойти за ней и напугать еще больше, он вернулся к двери, чтобы не дать ей возможности снова сбежать.
— Ты… пришла сюда сама?
— Д-дверь была открыта, и я протиснулась.
— Сама?
— Потому что боялась грома. Но я не знала, что будет так темно.
Он никак не мог стряхнуть тень Стрита.
— Уверена, что с тобой никого не было?
— Никого.
Рен позволил себе расслабиться.
— Дверь ужасно тяжелая. Как ты ее закрыла?
— Сильно-сильно потянула обеими руками. Наконец-то он смог свободно вздохнуть.
— Да ты, я вижу, сильная! Дай пощупать мускулы. Говорят, на земле каждую минуту рождается дурак, но она явно не принадлежала к их числу.
— Нет, спасибо.
— Но почему?
— Потому что… вы не любите детей. «Вот тут ты меня прижала».
Ему придется немало поработать над своим отношением к детям, прежде чем заработает камера. Одной из вещей, делавшая Стрита таким чудовищем, была способность без усилий войти в мир детства. Они не чувствовали в нем зла, пока не становилось слишком поздно.
Он вынудил себя вернуться к реальности.
— Я люблю детей. И сам когда-то был ребенком. Правда, не таким хорошим, как ты, и вечно влипал в неприятности.
— Думаю, я тоже влипла. Это уж точно.
— Нет, они будут так рады, что ты вернулась, что слова тебе не скажут, вот увидишь.
Она не шевелилась, но теперь, когда глаза привыкли к темноте, Рен различил смутный силуэт, скорчившийся возле чего-то, похожего на перевернутый стул.
— Скажи еще раз, солнышко, тебя никто не обидел? Ничего не болит?
— Нет. Легкий шорох.
— В Италии очень большие пауки.
— Да, но я могу всех их перебить. Ради тебя. Я очень ловкий.
Стеффи не ответила.
Пока она решает, что делать, Трейси и Гарри поджариваются на медленном огне и терпят адские муки. Пора переходить к делу.
— Стеффи, твои мама и папа с ума сходят. Мне нужно отвести тебя к ним.
— Нет, спасибо. Не м-могли бы вы уйти?
— Не могу.
Он снова очень медленно направился к ней.
— Не хочу никого пугать, но должен подойти и увести тебя отсюда.
Всхлип.
— Бьюсь об заклад, ты еще и голодна.
— Вы… вы все испортите.
Она снова заплакала. Ничего драматичного. Только тихое, жалкое, рвущее сердце хныканье. Он остановился, чтобы дать ей время опомниться.
— Что я испорчу?
— В-все.
— Ты хотя бы намекни.
Рен скользнул в просвет между ящиками.
— Вы не поймете.
Он был так близко, что мог ее коснуться. Но вместо этого присел на корточки, чтобы казаться пониже.
— Почему?
— П-потому.
Рен окончательно растерялся. Он ничего не знал о детях и понятия не имел, как справиться с ситуацией.
— Послушай, у меня идея! Знаешь доктора Изабел? Она хорошая, правда? И тебе нравится. Куда больше, чем я.
Он запоздало сообразил, что вопрос этой чрезмерно вежливой маленькой девочке поставлен не самым лучшим образом.
— Я не так выразился. И ничего страшного, я не обиделся. Мне тоже очень нравится доктор Изабел.
— Она очень милая.
— Я тут подумал… она из тех людей, кто все понимает. Почему бы не пойти к ней? Расскажешь, что случилось.
— Вы не могли бы привести ее?
Да, далеко не дурочка. Трейси вырастила умную дочь. Значит, придется еще повозиться.
Он прислонился спиной к ящику.
— Не могу, детка. Должен оставаться с тобой. Но даю слово отвести тебя к ней.
— А п-папа узнает об этом?
— Обязательно.
— Нет, спасибо.
Да что за чертовщина?!
— Боишься его? — с деланной небрежностью спросил он.
— Папочку?! — переспросила она с таким удивлением, что Рен мгновенно расслабился.
— Похоже, он человек хороший.
— Очень. — В этом единственном слове ощущался целый океан страданий. — Но он уезжает.
— По-моему, ему нужно вернуться на работу. Взрослые должны работать.
— Нет… — мучительным всхлипом вырвалось у девочки. — Он уезжает навсегда, отныне и навеки.
— Кто тебе это сказал?
— Сама слышала. Они ужасно поссорились и больше не любят друг друга, и он уезжает.
Так вот в чем дело! Стеффи подслушала, как скандалили родители! И как же теперь быть? Разве не он читал где-то, что нужно позволять детям выразить словами свои чувства? Все на свете забыл, лодырь несчастный!
— Не хочу, чтобы он уезжал.
— Послушай, я не так уж хорошо знаю твоего папу, но вот что скажу: он не из тех, кто уедет от тебя навсегда, отныне и навеки.
— Он вообще не уедет, если я потеряюсь по-настоящему. Придется остаться и искать меня.
«Есть!»
Ничего не скажешь, смелая девчонка! Готова терпеть пауков, столкнуться наяву со своими худшими страхами, лишь бы не потерять отца. Да, но тем временем родители окончательно потеряли голову от тревоги. Он не слишком гордился своей выдумкой, но что поделаешь, для более изощренных планов просто нет времени.
— Не шевелись! Я вижу гигантского ядовитого паука! Стеффи метнулась к нему, и не успел Рен опомниться, как она уже прижималась к его груди, дрожа от страха и холода в отсыревшей одежде. Господи, а ноги-то совсем заледенели!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
«Не стоит пугать малышей. По крайней мере до той минуты, пока они еще могут убежать».
К горлу подкатила тошнота. Он прочел сценарий всего однажды, но память у него хорошая. Слишком много строчек застряло в мозгу.
— Стеффи? — тихо окликнул он. Робкий шелест. Молчание.
— Все хорошо. Поговори со мной.
Тихий испуганный шепот пролетел сквозь мрак:
— Ты монстр?
Он мучительно зажмурился.
«Не сейчас, милая, но дай мне еще месяц…»
— Нет, солнышко. Это Рен. Молчание.
— П-пожалуйста, уходите.
Даже в этом ужасе она помнила о хороших манерах.
«Вежливые маленькие девочки — самые легкие жертвы, — утверждал Стрит в сценарии. — Потребность угодить перевешивает их инстинкты выживания».
Он продрог от холода. Одежда отсырела. Но невзирая на все это, покрылся потом. Почему именно ему выпало найти девочку? Почему не Гарри? Не Изабел?
Он старался ступать как можно тише.
— Все тебя ищут, детка. Твои родители волнуются. Легкие шаги.
Она, похоже, отступает, боясь, что он подойдет ближе. Но что ее так напугало?
Он словно преследует ее и ненавидит это ощущение. Более того, ненавидит себя за то, что автоматически добавляет эти эмоции к огромной мусорной куче в душе, куче, составлявшей резервный фонд актерского искусства, откуда он черпал все необходимое, чтобы донести до зрителей уродливость человеческой натуры. Такие «свалки» были у каждого актера, но он подозревал, что его собственные куда омерзительнее, чем у остальных.
Только полное отчаяние могло загнать девочку сюда. Или… или у нее не было выбора.
— Тебе больно?
Он старался говорить спокойно, но получалось плохо.. — Кто-то сделал тебе больно? Короткий испуганный звук, будто она икнула.
— Тут… тут много пауков.
Вместо того чтобы пойти за ней и напугать еще больше, он вернулся к двери, чтобы не дать ей возможности снова сбежать.
— Ты… пришла сюда сама?
— Д-дверь была открыта, и я протиснулась.
— Сама?
— Потому что боялась грома. Но я не знала, что будет так темно.
Он никак не мог стряхнуть тень Стрита.
— Уверена, что с тобой никого не было?
— Никого.
Рен позволил себе расслабиться.
— Дверь ужасно тяжелая. Как ты ее закрыла?
— Сильно-сильно потянула обеими руками. Наконец-то он смог свободно вздохнуть.
— Да ты, я вижу, сильная! Дай пощупать мускулы. Говорят, на земле каждую минуту рождается дурак, но она явно не принадлежала к их числу.
— Нет, спасибо.
— Но почему?
— Потому что… вы не любите детей. «Вот тут ты меня прижала».
Ему придется немало поработать над своим отношением к детям, прежде чем заработает камера. Одной из вещей, делавшая Стрита таким чудовищем, была способность без усилий войти в мир детства. Они не чувствовали в нем зла, пока не становилось слишком поздно.
Он вынудил себя вернуться к реальности.
— Я люблю детей. И сам когда-то был ребенком. Правда, не таким хорошим, как ты, и вечно влипал в неприятности.
— Думаю, я тоже влипла. Это уж точно.
— Нет, они будут так рады, что ты вернулась, что слова тебе не скажут, вот увидишь.
Она не шевелилась, но теперь, когда глаза привыкли к темноте, Рен различил смутный силуэт, скорчившийся возле чего-то, похожего на перевернутый стул.
— Скажи еще раз, солнышко, тебя никто не обидел? Ничего не болит?
— Нет. Легкий шорох.
— В Италии очень большие пауки.
— Да, но я могу всех их перебить. Ради тебя. Я очень ловкий.
Стеффи не ответила.
Пока она решает, что делать, Трейси и Гарри поджариваются на медленном огне и терпят адские муки. Пора переходить к делу.
— Стеффи, твои мама и папа с ума сходят. Мне нужно отвести тебя к ним.
— Нет, спасибо. Не м-могли бы вы уйти?
— Не могу.
Он снова очень медленно направился к ней.
— Не хочу никого пугать, но должен подойти и увести тебя отсюда.
Всхлип.
— Бьюсь об заклад, ты еще и голодна.
— Вы… вы все испортите.
Она снова заплакала. Ничего драматичного. Только тихое, жалкое, рвущее сердце хныканье. Он остановился, чтобы дать ей время опомниться.
— Что я испорчу?
— В-все.
— Ты хотя бы намекни.
Рен скользнул в просвет между ящиками.
— Вы не поймете.
Он был так близко, что мог ее коснуться. Но вместо этого присел на корточки, чтобы казаться пониже.
— Почему?
— П-потому.
Рен окончательно растерялся. Он ничего не знал о детях и понятия не имел, как справиться с ситуацией.
— Послушай, у меня идея! Знаешь доктора Изабел? Она хорошая, правда? И тебе нравится. Куда больше, чем я.
Он запоздало сообразил, что вопрос этой чрезмерно вежливой маленькой девочке поставлен не самым лучшим образом.
— Я не так выразился. И ничего страшного, я не обиделся. Мне тоже очень нравится доктор Изабел.
— Она очень милая.
— Я тут подумал… она из тех людей, кто все понимает. Почему бы не пойти к ней? Расскажешь, что случилось.
— Вы не могли бы привести ее?
Да, далеко не дурочка. Трейси вырастила умную дочь. Значит, придется еще повозиться.
Он прислонился спиной к ящику.
— Не могу, детка. Должен оставаться с тобой. Но даю слово отвести тебя к ней.
— А п-папа узнает об этом?
— Обязательно.
— Нет, спасибо.
Да что за чертовщина?!
— Боишься его? — с деланной небрежностью спросил он.
— Папочку?! — переспросила она с таким удивлением, что Рен мгновенно расслабился.
— Похоже, он человек хороший.
— Очень. — В этом единственном слове ощущался целый океан страданий. — Но он уезжает.
— По-моему, ему нужно вернуться на работу. Взрослые должны работать.
— Нет… — мучительным всхлипом вырвалось у девочки. — Он уезжает навсегда, отныне и навеки.
— Кто тебе это сказал?
— Сама слышала. Они ужасно поссорились и больше не любят друг друга, и он уезжает.
Так вот в чем дело! Стеффи подслушала, как скандалили родители! И как же теперь быть? Разве не он читал где-то, что нужно позволять детям выразить словами свои чувства? Все на свете забыл, лодырь несчастный!
— Не хочу, чтобы он уезжал.
— Послушай, я не так уж хорошо знаю твоего папу, но вот что скажу: он не из тех, кто уедет от тебя навсегда, отныне и навеки.
— Он вообще не уедет, если я потеряюсь по-настоящему. Придется остаться и искать меня.
«Есть!»
Ничего не скажешь, смелая девчонка! Готова терпеть пауков, столкнуться наяву со своими худшими страхами, лишь бы не потерять отца. Да, но тем временем родители окончательно потеряли голову от тревоги. Он не слишком гордился своей выдумкой, но что поделаешь, для более изощренных планов просто нет времени.
— Не шевелись! Я вижу гигантского ядовитого паука! Стеффи метнулась к нему, и не успел Рен опомниться, как она уже прижималась к его груди, дрожа от страха и холода в отсыревшей одежде. Господи, а ноги-то совсем заледенели!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90