Он послал ей уничтожающий взгляд, и через несколько минут они уже выходили на улицу с двойными рожками мороженого. Она лизнула сначала манго, потом клубничное.
— Могли бы спросить меня, какой сорт я предпочитаю.
— Зачем? Ты, ясное дело, заказала бы ванильное.
Она бы заказала шоколадное.
— С чего вы взяли?
— Ты — женщина, которая любит играть наверняка.
— Как вы можете так говорить после того, что было?
— Мы снова вернулись к нашей ночи греха?
— Я не желаю говорить об этом.
— Что только доказывает мою правоту. Если не любишь играть наверняка, вряд ли до сих пор мучилась бы мыслями о нестоящем внимания эпизоде.
Ей отчего-то стало неприятно, что он говорит об их ночи вдвоем в таком тоне.
— Если бы секс был потрясным, тогда было бы о чем убиваться. — Замедлив шаг, он снял очки и хмуро уставился на нее. — Ты ведь знаешь, что я подразумеваю под потрясным сексом, верно, Фифи? Тот секс, который так заводит тебя, что готов оставаться в постели до конца дней своих. Тот секс, когда ты не можешь насытиться телом другого человека, когда каждое прикосновение ощущается так, словно тебя растирают шелком, когда каждый клочок кожи загорается и…
— Довольно, я все поняла.
Она сказала себе, что Рен Гейдж просто тренирует на ней свои обычные приемчики и заодно пытается вывести ее из равновесия горящими глазами и хрипловатым, чувственным голосом. Пришлось глубоко вздохнуть, чтобы немного охладиться.
Мимо пролетел подросток на самокате. Солнце, плавящее золотистые камни, окутало теплом ее голые плечи. Она с наслаждением втягивала ноздрями воздух с ароматом трав и свежего хлеба. Его пальцы скользнули по ее руке. Она лизнула рожок, растерла языком манго с клубникой. Казалось, все пять ее чувств ожили и стали особенно острыми.
— Пытаешься меня соблазнить? — осведомился он, вновь сажая очки на нос.
— О чем это вы?!
— Эта штука, которую ты проделываешь языком.
— Я ем мороженое.
— Ты играешь с ним.
— Я не… — Она остановилась и вытаращилась на него. — И это вас заводит?
— Может быть.
— Заводит! — Искорки счастья взорвались в ней цветным фейерверком. — Вы заводитесь, наблюдая, как я ем!
Он раздраженно поморщился:
— В последнее время у меня было туговато с сексом, так что мне много не надо.
— Еще бы! Сколько там прошло? Пять дней?
— Я и не подумал брать в расчет тот жалкий перетрах.
— Интересно, почему же? Вы свое получили.
— Разве?
Настроение сразу упало.
— А разве нет?
— Я ранил твои чувства?
Судя по тону, это его не слишком беспокоит. Изабел попыталась решить, сказать правду или нет. Не стоит.
— Вы меня просто уничтожили. А теперь пойдем в музей, прежде чем я совершенно потеряю голову.
— Чванлива и язвительна, — констатировал он.
По сравнению с нью-йоркскими блестящими памятниками прошлого музей этрусской культуры Гуарначчи выглядел непритязательно. Маленький вестибюль оказался довольно убогим и немного мрачным, но когда они начали рассматривать экспонаты в стеклянных витринах первого этажа, Изабел не могла отвести взгляда от богатых коллекций оружия, украшений, керамики, амулетов и предметов религиозного культа. Однако еще более впечатляющей была поразительная музейная коллекция алебастровых погребальных урн.
Изабел припомнила немногочисленные урны, виденные ранее в других музеях. Здесь же просто глаза разбегались: сотни урн теснились в старомодных стеклянных витринах, и, похоже, многим еще и места не хватило. Предназначенные для хранения пепла усопших, они были украшены лежащими фигурками как мужскими, так и женскими. По бокам красовались барельефы мифологических и бытовых сцен, битв и пиршеств.
— Этруски не оставили письменных памятников, — пояснил Рен, когда они наконец поднялись на второй этаж, где обнаружили все те же урны. — Почти все, что мы знаем об их повседневной жизни, почерпнуто из этих барельефов.
— Они уж точно куда интереснее, чем наши современные кладбищенские надгробия, — заметила Изабел, остановившись перед большой урной с фигурами престарелой супружеской четы на крышке.
— Urna degli Sposi, — заметил Рен. — Одна из самых известных в мире.
Изабел долго смотрела на старые морщинистые лица.
— Они выглядят совсем живыми. Будь на них другие одежды, ничем не отличить от той пары, которую мы сегодня видели на улице.
Судя по дате, старики умерли в девяностый год до Рождества Христова.
— Сразу видно, что она просто обожает его. Должно быть, их брак был счастливым.
— Я слышал, что подобные вещи существуют, — согласился Рен.
— Но не для вас?
Изабел попыталась припомнить, женат ли он. Кажется, в прессе ничего не появлялось…
— Определенно не для меня.
— Никогда не пробовали?
— В двадцать лет. Девушка, с которой мы вместе росли. История длилась всего год и закончилась крахом, поскольку с самого начала оказалась кошмаром. А ты?
Изабел покачала головой:
— Я верю, что счастливые браки бывают, но не для таких, как я.
Разрыв с Майклом вынудил ее признать правду. Вовсе не занятость мешала ей готовиться к свадьбе. Подсознание остерегало ее от брака, любого брака, даже если бы Майкл был более порядочным, чем на самом деле, человеком. Она не считала, что супружеская жизнь обязательно должна быть такой же беспорядочной, как у ее родителей, но брак по природе своей разрушителен, и для нее жизнь без мужа и детей намного привлекательнее.
Они перешли в другой зал, и тут Изабел вдруг остановилась и замерла так неожиданно, что Рен налетел на нее.
— Что это?
Он проследил за направлением ее взгляда.
— Жемчужина музея.
В центре комнаты в специальной стеклянной витрине стоял единственный экспонат: поразительная бронзовая статуя обнаженного мальчика высотой приблизительно в два фута, но всего несколько дюймов в ширину.
— Это один из наиболее знаменитых этрусских артефактов в мире, — пояснил Рен, когда они подошли ближе. — В последний раз я видел его лет в восемнадцать, но помню до сих пор.
— Ошеломляюще. И прекрасно.
— Она называется «Вечерняя тень». Сама видишь почему.
— О да.
Неестественно вытянутая фигура мальчика напоминала о человеческой тени в конце дня.
— Выглядит настолько современно, что могла бы вполне сойти за шедевр модерниста.
— Третий век.
Остальные детали скульптуры тоже мало соответствовали духу древности. Бронзовая голова с короткими волосами и нежными чертами могла бы принадлежать женщине, если бы не маленький, ничем не прикрытый пенис. Длинные тонкие руки опущены по бокам, колени обозначены крохотными выпуклостями. Ступни в отличие от головы непропорционально велики.
— Статуя необычна именно своей наготой, — продолжал Рен. — И ни одного украшения, долженствующего обозначить статус, хотя такие вещи были крайне важны для этрусков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90